— А тебе-то какое дело? — обиженно парирует она.

— Абсолютно никакого, — отрезаю и отворачиваюсь.

Действительно, какое мне до неё дело? Мне бы в своей жизни разобраться, прежде чем в чужую лезть.

— Доброе утро, студенты, — в аудиторию входит преподаватель, и лекция начинается.

Стараюсь не отвлекаться, но мысленно то и дело уношусь куда-то далеко. Вспоминаю, что Горин шептал мне на ухо… Что творил в тот момент, что делал своими руками и губами… Как я горячо и сладко стонала…

Щёки моментально вспыхивают, дыхание сбивается, и под языком появляется лёгкая сладость, как отголосок вкуса губ Егора. Сглатываю и нервно кручу в пальцах ручку, пытаясь хоть так успокоиться.

— Сонь, — снова шепчет Люба.

Не реагирую, но она повторяет громче:

— Соня!

— Что? — тихо спрашиваю и кошусь на неё.

— Ты что, заболела?

— С чего такие выводы? — цежу.

Тоже мне, Ванга! Да, заболела… Гориным… И сейчас усиленно вытравливаю из себя эту заразу.

— Красная вся, дышишь тяжело… — объясняет девушка и смотрит, со значением поигрывая бровями.

— Люб, я тебя просила отстать, — шепчу раздражённо.

— Уважаемые студентки! Ведите себя потише. Если вам не интересно, то дайте послушать другим, — обрывает нас преподаватель.

Кидаю злой взгляд на соседку. Сама не слушает и мне не даёт. Ещё и замечание теперь из-за неё получила.

Больше на Любу не отвлекаюсь, хотя она ещё несколько раз пытается со мной заговорить. Решаю, что больше садиться с ней рядом не буду. Слишком часто отвлекает она своей болтовнёй. И выводами… правильными…

Звенит звонок. Быстро собираю конспект, закидываю его в сумку и выхожу вместе с одногруппниками. Идём большой шумной толпой. Стараюсь держаться в середине и аккуратно кошу взглядом по сторонам, но Горина нигде не вижу.

У входа в раздевалку облегчённо выдыхаю. Забираю куртку, выхожу на улицу… И тут взгляд приковывает ярко-жёлтая машина и водитель внутри.

Сердце бьётся быстрее. Внутри поднимается сладкая, тягучая волна.

Крепко сцепляю зубы. Нет, Соната! Нет!

Спускаюсь по ступенькам, поворачиваю в сторону общежития и ускоряю шаг.

Машина коротко сигналит. Вздрагиваю, но не оборачиваюсь. Слышу тихий хлопок двери и писк сигнализации. Не жду дальнейшего развития событий, а просто срываюсь на бег.

Бежать! Просто бежать! Неважно, как мой побег выглядит со стороны, но это лучше, чем потом разгребать последствия нашего безумия.

Пробегаю буквально несколько метров, когда Горин хватает меня за руку и дёргает в сторону.

— Пусти!

Кричу, вырываюсь, а он будто не чувствует моего сопротивления и, как куклу, тащит за угол небольшого цветочного магазинчика.

Прижатая к задней стене киоска каменным телом Егора, продолжаю брыкаться, бить его ногами и пихать в грудь.

— Пусти, Горин! Пусти, я тебе сказала! Отвали! Отстань! — пищу без остановки.

Мажору мои удары, как слону дробина. Он молча хватает за запястья и заводит руки мне за спину, а потом наваливается всем телом, выбивая из лёгких весь воздух, и закрывает мой рот коротким поцелуем.

— Успокойся. Мы просто поговорим, — говорит, оторвавшись от меня.

Голос вроде спокойный, но случайно цепляю его взгляд. Радужка тёмная, и это очень плохо.

— Егор, отвали, очень тебя прошу.

Сил сопротивляться больше нет. Мажор ничего не делает, только держит руки и прижимает телом к стене. Это я извиваюсь, как змея, поэтому очень быстро выдыхаюсь.

Затихаю. Тяжело дышу.

— Что тебе надо? — пыхчу, пытаясь отдышаться.

— Ромашка, — тихо говорит Егор, — может, хватит бегать от меня? Вроде, ничего плохого я тебе не сделал. Почему такая реакция?

Что ответить? Что не от него, а, скорее, от себя бегаю? Что нельзя мне ни с кем заводить отношения? А, уж тем более, терять от них голову. Потому что с собственной безголовости все беды обычно и начинаются.

— Потому что ты мне не нравишься! — отвечаю, глядя Горину прямо в глаза.

— Не стыдно врать? — он усмехается и медленно наклоняется ко мне.

Уворачиваюсь от неминуемого поцелуя, но он тут же обжигает шею. И ещё один… И ещё…

Коротко всхлипываю от мгновенной реакции и закрываю глаза.

— Ай-яй-яй, ромашка, — шепчет мажор, обдавая моё ухо горячим дыханием. — Зачем твой сладкий язычок мне врёт? Придётся его наказать.

Он покрывает жадными колючими поцелуями мои скулы, снова спускается к уху и шепчет:

— Поверь, если бы я был тебе противен, ты бы так не реагировала на вот это…

Горин нежно прикусывает мочку уха, и я судорожно вздыхаю от пронзившей меня сладкой вспышки.

— …и это…

Он проводит по шее горячим языком, и меня трясёт.

— …и это… — Егор тяжело дышит мне прямо в губы, и я борюсь с собой, не зная, чего хочу больше — отвернуться или податься вперёд.

— Нееет… — стону еле слышно, но Горин уже ловит мои губы и сразу же проникает языком глубоко в рот.

Меня обдаёт жаркой волной, и я уже ничего не соображаю, неумело, но очень страстно отвечая на жгуче-горячий поцелуй.

Сожалеть, переживать и посыпать голову пеплом буду потом, потому что сейчас я чувствую, что не существую изо дня в день, год за годом, а живу, живу по-настоящему. Именно сейчас моё сердце бьётся, гонит кровь по венам со страшной силой не потому, что это мышца, а потому что оно — живое.

Почему я не могу позволить себе слабость, если она такая сладкая, горячая, жгучая? Если её огонь согревает меня так, как ничто другое? Если всё, чего я хочу сейчас, — отбросить сомнения и поддаться этому порыву?

Не знаю, когда Егор отпустил мои руки, просто ловлю себя на том, что глажу ладонями его лицо, шею и зарываюсь холодными пальцами в короткие волосы на затылке.

Наши губы встречаются снова и снова, и с каждым разом поцелуи становятся всё более страстными, жаркими, жадными. Я отвечаю на каждое прикосновение губ с такой же жаждой. Подаваясь навстречу, целую Егора, как будто хочу утонуть в нём, раствориться в его прикосновениях.

Мой мир сжимается и становится таким крохотным, что в нём есть место только нам двоим. Голова кружится от нахлынувших чувств, ноги подкашиваются, не в силах держать меня, и, если бы не крепкие руки, прижимающие меня к горячему твёрдому телу, я бы, наверное, упала.

Горин останавливается первым, разрывая поцелуй. Тяжело дышит, крепко, но бережно прижимая меня к себе, а я стою, уткнувшись лицом ему в грудь, и впитываю в себя упоительный запах парня, от близости которого я, кажется, окончательно сошла с ума…

— Ромашка моя… — тихо шепчет Егор, целуя мои пальцы и обдавая их горячим дыханием. — …Ты просто нереальная… Нежная, чувственная, красивая…

Его голос дрожит, будто он с трудом удерживается от чего-то большего.

Не знаю, что отвечать, теряюсь между ощущением такой желанной близости и страхом, что это всё неправильно, что этого не должно было случиться.

Мне жутко стыдно за то, что я вот такая — непоследовательная. Избегаю Егора, отталкиваю его от себя, но стоит ему меня коснуться, и все мои принципы летят в Тар-тарары.

Не знаю, что мне делать? Как разорвать этот порочный круг?

— О чём ты хотел поговорить? — спрашиваю, не поднимая головы, когда его сердце начинает биться спокойнее.

Горин тяжело вздыхает.

— Как только ты оказываешься рядом, все мысли вылетают из головы. Ни о чём не могу думать. Только о том, как хочу тебя. Хочу обнимать, целовать, дышать тобой. Заха́пать тебя целиком и полностью. Забрать себе, спрятать ото всех. Чтобы никто даже смотреть на тебя не смел.

Не знаю почему, но мне вдруг становится так сладко от его слов.

— Да ты настоящий Горыныч, только не трёхголовый, — шепчу, и вдруг слышу смешок.

Поднимаю голову — Егор улыбается.

— Вообще-то как раз трёхголовый, — отвечает на мой вопросительный взгляд. — Разреши представиться — Егор Егорович Горин.

Гор-гор-гор?! Смеюсь, и неожиданно напряжение отпускает. Становится так легко и хорошо, будто только что случилось что-то правильное, нужное, необходимое мне.