– Куда приехал? – она поперхнулась и закашлялась.

– Туда. Попытался тебя угомонить. Ты на него кричала, что-то там про его брата. Тебя начало штормить. Потом полоскало до утра. Я спал в машине, а в пять часов Бирк попросил меня с тобой посидеть и уехал. Я лег на диване, но ты пришла и сказала, что нам пора вставить ключик в замочную скважину.

От стыда Кира покраснела и зажала рот рукой.

– Да-а-а. Я прямо охренел.

– И?

Алан опять взял паузу и Кира от нетерпения зарычала.

– Ты забралась на диван, оседлала меня, а потом…

– Что? – еле слышно спросила она.

– Уснула, – Алан рассмеялся. – Если бы у нас был секс, пусть даже по пьяни, думаешь, Бирк допустил, чтобы я был твоим напарником?

Кира откинула голову на подголовник и с облегчением выдохнула. Потом встрепенулась и спросила:

– Постой, но проснулись же мы в кровати.

– Так ты и диван облевала. Вонь стояла несусветная. Пришлось после душа тащить тебя в кровать, ну и самому надо было помыться и где-то лечь.

Напарники наконец-то выбрались из Москвы и помчались по Минскому шоссе.

– Кстати, твой бывший все-таки извинился.

– Когда?

– Ты писала ему, потом звонила. Сказала, что собираешь вещи и все проносится перед глазами. Он прислал тебе сообщение, когда ты уже вырубилась.

– Не было никаких сообщений.

– Бирк возился в твоем телефоне.

– Что Роман написал?

– Слова, знакомые каждому мужику: «Прости, что все испортил».

Медынский район Калужской области

Громов проехал вдоль поля и, заметив выходящего из леса шефа, дал по тормозам. Не спавший всю ночь Токарев проснулся от резкого торможения и огляделся по сторонам.

– Ты работать-то сможешь? – Вадим заглушил мотор и надел куртку.

– Впервые, что ли?..

– Шеф на взводе. Видать, очередной геморрой от вонючки Цапы.

Токарев выматерился, надел резиновые сапоги и стрельнул лукавым взглядом на новые туфли Вадима.

– Одна радость, обувка у меня более подходящая.

– Ну раз подходящая, будешь всю грязную работу за меня делать, – проворчал Громов и пошел навстречу шефу.

– Не буди во мне зверя – он и так не высыпается, – пробурчал Токарев вслед уходящему напарнику.

– Я, по-моему, ясно сказал, что это, ядрена вошь, лес. Разоделись как павлины в парке шейха… – увидев привычно взлохмаченного и помятого Токарева, Лимонов умолк. В коем-то веке его внешний вид соответствовал местности и предстоящей работе. – Дело официально наше. Васенков решил не ждать третьего эпизода. Берите в оборот Решетова, – полковник показал на лениво жующего следователя, – пусть эта муть вам по второму разу все расскажет, может, врать научится. Потом опрос свидетелей: два блогера, один из Калуги, другой из Обнинска. Особое внимание телефонному разговору с убийцей и что увидели, когда приехали в лес. Спросите, не знают ли они про убийство трехлетней давности. Оба криминальные блогеры, так что должны интересоваться подобными событиями. Занесите показания в базу и чешите на осмотр места происшествия, где вас ожидает творение очередного психопата.

Начал накрапывать дождь. Полковник натянул на голову капюшон и двинулся в сторону деревни.

– А вы куда?

– На Кудыкину гору, поинтересуюсь помидорами, а то мои никак не созреют.

– Ясно, – Громов упер руки в бока и неторопливо осмотрелся.

– Не нравится мне этот лес, Вадя, – Токарев почесал затылок и прислушался.

– Лес как лес. Пойдем покрутим коллеге яйца. Потом ты берешь Питера Гриффина2, а я этого крючкотвора Антуана Эго3.

– Может, наоборот?

– Да мне без разницы, лишь бы быстрее отсюда свалить.

До села пришлось идти почти пять километров. По пути попались заброшенные дома, стоящие на окраине леса: два маленьких сруба и двухэтажный каркасный дом с большими окнами. Непонятно, по какой причине люди бросили почти достроенные строения и больше сюда не наведывались.

Добравшись до села, Лимонов вышел на гравийную дорогу и пожелтевшей травой очистил сапоги от налипшей грязи. Село Никитское стояло на обоих берегах реки Лужа. Лимонов пропустил вперед двоих полицейских и, проходя мимо церкви, украдкой перекрестился. Никто бы ему ничего не сказал, но страх перед публичностью в религиозном вопросе засел еще в советские годы, когда за посещение церкви его отца уволили со службы.

Дом свидетеля, обнаружившего жертву, стоял в глубине села. Полицейские дошли до забора и указали на почерневший сруб с заросшей мхом крышей.

– Вы идите. Мы вас здесь подождем.

Лимонов опешил, но настаивать не стал. Судя по разговорам, полицейские Колотушкина хорошо знали, даже отпустили с места происшествия, хотя наверняка полагали, что столичные следователи этому не обрадуются.

Калитка заскрипела, будто жалобный собачий вой. Откуда-то слышался монотонный стук. Кругом все было засажено деревьями и кустарниками, местами непроходимыми, из-за чего прилегающая к дому территория почти не просматривалась. Когда полковник оказался во владениях, пропитанных мрачностью и уединением, с неба обрушился ливень. Рысцой Лимонов добежал до крыльца и отряхнул куртку и капюшон от крупных капель. Осторожно постучал по двери. Тишина. Он постучал громче. Через минуту на дорожке послышались шаги. Из-за угла вынырнул бородатый детина с окровавленным топором в руке и пошел на полковника. Тот машинально потянулся к кобуре.

– Не шуми, жинка только заснула, – он приложил палец к губам, приоткрыл входную дверь и прислушался.

Потом жестом позвал за собой. Лимонов нервно сглотнул и покосился на топор.

– Иди, не боись.

За сараем полковник увидел вереницу пустых кроличьих клеток, лишь в крайней остались два трясущихся кролика. На деревянном помосте стоял широкий пень, на котором Колотушкин отрубал головы зверькам, сдирал шкурки и бросал тушки в пластиковую бочку.

– Зачем всех-то? – от запаха крови Лимонову стало дурно.

– Завтра жинку забирают в больницу. Я уеду. Некому будет их кормить.

– А что соседи? Не помогут?

Колотушкин отмахнулся и буркнул:

– Нет у меня соседей.

Лимонов огляделся, с одной стороны участок примыкал к речке, с другой – к оврагу, за которым виднелась густая лесополоса.

Полковник представился и показал удостоверение.

– Эт тебя ждали погононосцы? – Колотушкин показал на полицейских, что безуспешно пытались укрыться от дождя.

– Меня. Вот что мне скажи, на какое зверье ты там охотишься? Если никакого зверья там нет.

– Для вас нет, для меня есть.

– Ишь ты… – усмехнулся полковник и смахнул с кустистых бровей дождевые капли. – На кой ляд тебе сдалось лесное зверье, если домашнее есть?

Колотушкин добрался до последних кроликов, Лимонов еле сдержался, чтобы не забрать их в Москву, но вовремя вспомнил, что вертолет улетел, а он без машины. Из-за ливня покинуть навес он не решился. Чтобы не видеть, как забивают живность, полковник отвернулся и закурил.

Заметив его метания, Колотушкин ухмыльнулся.

– Нежный какой. Сразу видно – городской.

Когда последние две тушки упали в бочку, он вытер топор тряпкой, вымыл руки под самодельным рукомойником и показал в сторону дома.

– Пойдем. Чаю попьем. Только тихо. Жинка ночью намаялась, теперь спит.

Полковника не пришлось уговаривать.

Фасад дома украшали резные наличники и карнизы. Самым примечательным было крыльцо с навесом. Деревянный декор, словно тончайшее кружево, опоясывал всю входную зону. Во всем чувствовалась рука мастера. Уже в прихожей Лимонов приметил еле заметную дымку и услышал до боли знакомый запах, но смолчал. Несмотря на габариты, Колотушкин двигался неслышно. Лимонов скинул куртку и повесил на вешалку в форме рогов. Глядя в зеркало, зачесал назад намокшие волосы и прошел на кухню, где хозяин быстро накрывал на стол. По меркам Москвы угощения были скромными и самобытными: сушки, кусковой сахар и малиновое варенье.