Демьян хлюпнул носом и обиженно заворчал, вырываясь из рук Михаила и возвращаясь к своему столу, заваленному бумагами, картонными папками и какими-то коробками:

— Светлана Лексеевна, вот нестыдно вам на берендея без меня ходить! — Впрочем, сел он не на стул — пристроился на столе, готовый бежать куда-нибудь по первому зову. Папки угрожающе накренились, собираясь падать. По Демьяну не было видно, что он сильно исстрадался.

Михаил хмыкнул и с улыбкой заявил:

— Мал ты еще на берендея ходить!

Петров, раскладывая бумаги по папкам — двигался он при этом осторожно, явно щадя раненую грудь, — сухо сказал:

— Мы ему это все утро говорим — бестолку. — Светлана с удивлением узнала стоящий на его столе в прозрачной бутылке из-под сельтерской воды букет белых астр — Владимир забрал с собой из палаты, надо же!

Демьян продолжил жаловаться, бессмысленно крутя в руках карандаш, подхваченный из бардака на столе:

— Между прочим мы тут на ушах стояли в ваших поисках!

Петров предупреждающе кашлянул, но Демьяна это не остановило:

— А уж как госпожа Афанасьева за вас испугалась — жутенько!

Светлана прикрыла глаза — о ней она совсем забыла. Если что-то случится с Ларисой из-за неё, она себя не простит. Вот уж кого совсем неожиданно задела выходка Светланы. Так нельзя. Спина оледенела, по позвоночнику Светланы промчались мурашки, а в сердце кольнула боль морозной иглой.

Петров, глянув на Светлану, тут же шикнул на Синицу:

— Демьян, помолчи! И, Светлана Алексеевна, Александр Еремеевич сразу же телефонировал госпоже Афанасьевой, как только стало известно, что с вами ничего не случилось. С госпожой Афанасьевой все хорошо. Честное слово.

Кажется, это была самая длинная речь, которую Светлана слышала из уст Петрова за все время их знакомства. Михаил подошел и взял Светлану за руку, целуя в запястье:

— Это только моя вина, свет моей души. — Огоньки эфира заскакали по шинели Светланы, согревая её. — Что же ты молчала все это время, что тебе холодно.

— Миш… Не надо…

Две пары мужских глаз старательно уткнулись в бумаги, изображая дикую занятость. Хотя было видно, что того же Демьяна так и распирало от вопросов о берендее. Еще чуть-чуть и не сдержится, уточняя, как прошли поиски.

Михаил послушно отступил в сторону:

— Светлана, может…

Что «может» — она не узнала: дверь кабинета с противным скрипом отворилась — Громов рыкнул на Демьяна:

— Синица, когда уже смажешь петли! Дверь скоро похоронный марш будет проигрывать при открытии. — Он заметил Светлану, замершего возле неё Михаила, потупился и тут же извинился: — Добрый день, Светлана Алексеевна, Михаил Константинович! Прошу прощения за случайно услышанное — несдержан на язык, что есть, то есть.

Светлана всматривалась в знакомые черты, пытаясь понять, как чувствует себя Громов. Он был бледен, но уже не в прозелень, а эдакой благородной бледностью. Он даже побриться успел. И переодеться в чистое, сейчас благоухая бергамотом в удивительно теплом сочетании с корицей. Двигался он крайне осторожно, поворачиваясь полностью корпусом, и Светлана поняла, что он надел корсет, чтобы унять боль и чтобы швы не разошлись. Он должен быть в больнице, а не тут.

— Вам не стоит извиняться. И я прошу прощения, что заставила вас волноваться.

Громов ответить не успел — Мишка тут же влез, бодро докладывая:

— Нам со Светланой Алексеевной удалось найти Ивана Сидорова и даже уничтожить проклятье, которое его превратило в медведя. Он сейчас находится в безопасном месте — как только сможем расшифровать проклятье и собрать доказательства невиновности Сидорова, препроводим его в магуправу для дачи показаний. Сейчас его возвращать еще опасно — из-за непредсказуемости действий жандармов. Еще повесят на него убийство в Сосновском чего доброго.

Громов кивнул:

— Что ж, про Сидорова — хорошая новость. — Он цепко, словно боясь, что Светлане все же пустили кровь этой ночью, осмотрел её с головы до ног: — Светлана Алексеевна, простите за нетактичный вопрос: вы хорошо себя чувствуете?

Она заставила себя отстраниться от печи под вопросительным взглядом Миши, который не знал, стоит ли рассказывать Громову правду о Нави.

— Спасибо, Александр Еремеевич, со мной все в порядке — просто пришлось ночевать в лесу, а погода уже не шепчет.

Громов коротко, понятливо кивнул и повернулся к Синице:

— Демьян, организуй господам магам горячий чай. — Он открыл дверь в свой кабинет: — пройдемте?

Оттуда потянуло холодком — форточка в кабинете была открыта. Светлана передернула плечами, и Громов, двигаясь скупыми, осторожными шагами, словно фарфоровый, подошел к окну и захлопнул форточку:

— Простите.

Светлана слышала, как он что-то прошипел себе под нос. Кажется, это была все та же «холера».

Кабинет был небольшой, как все у хвостомоек: боком к окну стоял стол пристава, с аккуратными стопками бумаг, с пишущей машинкой весьма устаревшего образца и электрической лампой зеленого стекла, перед столом стояли два стула, заранее приготовленные для Светланы и Михаила, напротив стола был старый, продавленный диван и такое же кресло. Сейф, бюро-картотека и полки с книгами — вот и все. Найти на столе или на подоконнике фиолетовые хризантемы не удалось, но у Громова на втором этаже казенная квартира, букет Лапшиных может быть там.

Громов указал рукой на стулья:

— Присаживайтесь, прошу. — Сам он пошел к сейфу, доставая из него бумажную коробку с артефактом истинности и кладя его на стол.

Мишка напряженно сел рядом со Светланой. Она видела, как дергались его руки в еле подавляемом желании поймать кисть Светланы и согреть… Поцеловать? Сжать? Мишка поджал губы, закинул ногу на ногу, вальяжно сцепил руки в замок, устроив их на коленях, и замер, как истукан.

Громов очень аккуратно сел за стол, кашлянул, еле сдержал гримасу боли — из-за ран ему сейчас было одинаково больно и кашлять, и смеяться, — достал из коробки артефакт: медный, старый, старательно начищенный — патина проглядывалась только в углублениях резьбы. Встроенный в крышку артефакта кристалл, скорее всего кварца — кто же для полиции будет закупать дорогие магкристаллы, — тускло пропускал свет электрической лампы — в кабинете было сумрачно, как везде осенью в Суходольске. В кабинете было до сих пор прохладно, и Светлана не сдержала дрожи. Да, она дрожала только потому, что холодно, а не из-за вида артефакта истинности.

От Громова это не ускользнуло:

— Светлана Алексеевна, я вынужден повторить свой вопрос: вы точно хорошо себя чувствуете?

Ответить она не успела — вошел, гремя ложечками в стаканах, полных почти черного, ароматного чая, Демьян:

— Вашбродия! Чай, как просили!

Он поставил стаканы в серебряных подстаканниках на стол, чуть не замочив при этом артефакт, и рванул прочь из кабинета, пока ему не надавали новых поручений. Светлана взяла чай, грея об него свои руки. На вопрос Громова она предпочла не отвечать.

Минут пять царила почти полная тишина. Громов пил крупными глотками, посматривая на Светлану. Михаил чай цедил, медленно и нехотя, тоже не отводя взгляда от неё. Сама Светлана не замечала ни вкуса чая, ни его тепла — она не могла отвести глаза в сторону от артефакта. Её ждала самая главная проверка в этой жизни. Подтвердятся слова Волкова-старшего об её отце или нет? Нет, то, что она кромешница — она уже знала. Опытным путем. Но ведь её отец мог быть и другим человеком — иногда кромешниками просто рождались. Так могло быть и с ней. Ложечка в её стакане мелко подрагивала. Мужчины старательно делали вид, что не слышат этого. Жаль только, что чай быстро закончился. Светлана отставила кружку — холод стал медленно отступать, а вот страх перед процедурой никуда не делся.

Громов снова не удержался и просил:

— Светлана Алексеевна, простите, что снова задаю этот вопрос: вы точно уверены, что с вами все в порядке? Вы не ответили… Процедура истинности имени несложная, но вы…

Она заставила себя улыбнуться: