— Да твою же жжжжж… — У лешего не нашлось подходящих ругательств. — Свиристелка, спасай!

У Мишки только на груди и оставался просвет — там, где под одеждой прятался крестик.

— Свет… — булькая тьмой, прошептал Мишка. — Негасимый светоч… Прошу, Светланка!

Негасимый светоч сжигает все. Даже душу. К такому Светлана была не готова.

Она отшатнулась назад, пытаясь ускользнуть от липких нитей, рвущихся к ней. Они не сгорали даже от боевого огня. А свою тьму Светлана поймать и обуздать не могла. Пыталась, но тьма — это просто отсутствие света. Как её поймать? Как кромешники управляют ею…

— Милая, — завопил леший, — хватит играться! Иди кромеж! Только там ты сильна.

— Я не кромешница… — призналась Светлана, глядя, как тьма заволакивает серые с зелеными крапинами глаза Мишки. Она же их только сегодня рассмотрела…

— Не время спорить, свиристелка… — Леший взмахнул рукой, останавливая время. Мишка, тьма и Ивашка замерли, как застыло все вокруг, кроме Светланы. — Меня хватит ненадолго. Иди кромеж. Там ты сильна. Тут ты тьму не покоришь.

— Дедушка, я не умею.

Леший непритворно вздохнул:

— Бедная ты, бедная. Ничему тебя не научили. Дар дали, и дальше живи, как хочешь.

Светлана взмолилась:

— Дедушка, пожалуйста, помоги!

— А я что делаю, — он сполз со своего елового ствола, совсем мелкий, сгорбленный от старости и борьбы с окружающей благостью, и подошел, хромая к Светлане. Протянул ей свою холодную, затянутую корой и мхом ладонь. — Руку давай, горюшко ты мое. Пойдем, нечисть ты глупенькая.

Светлана, как Мишка раньше, возмутилась его словам:

— Я не нечисть!

Леший осмотрел её жалостливо и потянул за собой:

— На нежить ты не похожа.

— И не нежить, — отрезала Светлана, послушно шагая за лешим непонятно куда. Деревья оставались на своих местах. Миша с Ивашкой тоже. Даже звезды на небе были все там же, а Светлана делала шаг за шагом и шла… Куда?

— Не нежить, не нежить, — успокоил её леший. — Только «жить» не умеет быть кромеж миров.

— Дедушка, поясни.

— Эх, дитя, дитя… Ты кромешница. И ты потому кромешница, что умеешь быть кромеж миров. Между Явью и Навью. А не потому ты кромешница, что вышла из кромешного пекла. Не учили, да? Думала, кромешники — исчадья… Как там у людей говорят…

— … ада. И твари адовы…

— Эх ты… Ты кромешница. Ты не принадлежишь ни Яви, ни Нави. Ты умеешь стоять между мирами. Потому кромешники и великие воины. Их убить надо или между мирами или сразу в обоих. Поняла?

Над Светланой вновь сомкнулись тяжелые, ледяные воды Балтики, как десять лет назад во время «Катькиной истерики». Оказывается, она тогда не утонула не потому, что её кто-то спас, а потому, что её не убить в Яви, не убив при этом в Нави.

— Только не спеши в Навь. Делать тебе там нечего. Стой кромеж, поняла? Кромеж — это не где. Это не когда. Это между. Поняла?

Светлана не понимала, но послушно кивала. Они шли и шли в никуда. Леший продолжал увещевать:

— В Навь не суйся — одна оттуда не выйдешь. Навь опасна. Навь коварна. Не ходи в неё — я не смогу тебя оттуда вытащить. Уйду за тобой в Навь — тут лес забудет колыбельную мою, и твой Мишка станет навьей тварью. Сожрет его навья тьма — уже не вернешь его. Поняла?

— Поняла, дедушка. Поняла.

— Иди. Только ты можешь жить кромеж. Только там ты властна над светом и тьмой. Любой тьмой. Даже проклятой.

— Спасибо, дедушка.

Его ладонь выскользнула из её пальцев. Он остался где-то позади. И в то же время рядом. Она слышала его тяжелое, сиплое дыхание. Она шла, закрыв глаза, и сама не знала куда. Или когда. Только внезапно поняла: пришла. Словно домом пахнуло. Словно вынырнула наконец из липкого кошмара и проснулась. Она открыла глаза.

За спиной Светланы колыхалась светлой завесой жизнь. Впереди туманом расстилалась Навь. Наверное, тут, между светом и туманом, и была та самая грань, про которую говорил леший. Не где, не когда, а между.

Светлана оглянулась назад, видя сразу и далекий Суходольск, и Матвея, упрямо шептавшего себе под нос: «Не уходи! Не уходи! Не слушай!» — и близкий лес, где черной, оплывающей тьмой фигурой застыл Мишка, стоя на коленях перед Иваном и продолжая держать петлю, не давая ей убить парня. Тут рядом под рукой был и Финский залив в полузатопленных дворцах и домах, и теплые волны далекого моря, и даже бабушка была рядом — только руку протяни, но признает ли она свою неродную внучку?

А за спиной Светланы из тумана раздался недоверчивый вздох и внезапный крик:

— Доченька! Царевна моя!

Светлана дернулась на крик отца, забывая обо всем. Она наконец-то вернулась домой.

— Куда ты, свиристелка!!! Нельзя туда!

Туман звал родным голосом.

Туман колол ледяными иглами, замораживая и разум, и тело.

Туман обещал ответить на все вопросы, туман клялся, что в нем скрыты отгадки на все, что происходит в жизни Светланы.

Туман узорчатой, анестезирующей изморозью полз по пальцам, по рукаву шинели, заползал под одежду в поисках тепла, он как голодный котенок тыкался в сердце, пытаясь согреться.

Туман медленно пожирал Светлану, укутывая её в свои холодные объятья и нашептывая утешительные слова, что здесь и мама, и сестры, и брат, и отец — все ждут только Светлану, все соскучились и пролили немало слез в ожидании её.

Туман лгал. Светлана это знала.

Она сделала шаг назад — там Миша и Ивашка ждут помощи. Кто знает, сколько Светлане понадобится времени, чтобы овладеть тьмой. Она пламенем-то несколько лет овладевала, а тут тьма — то, что подвластно только кромешникам, то, чему не учили нигде, кроме их монастырей.

И туман нанес последний удар — он раскрылся звоном ледяных капель, как занавес в театре, и на миг, на один удар сердца, Светлана увидела матушку, сидящую в простом платье на земле, словно на пикнике. Светлые волосы, родные усталые глаза, всегда спокойное лицо — она никогда не улыбалась, в отличие от отца. Она обернулась, её губы, которые не раз целовали Светлану на ночь, приоткрылись, чтобы что-то сказать… А потом все закрыл собой черный кафтан, серебряная голова пса и отчаянно рыжая голова — такая же, как у Светланы.

— Вон!

— Да гори ты синим пламенем! — посоветовала Светлана своему настоящему отцу и спокойно отступила в кромеж. Ей надо тьмой тьму победить. Неужели Матвей не мог сказать более понятно.

Туман за Светланой захлопнулся, посерел, а потом превратился в кромешную тьму — представление закончилось. Зритель его не оценил.

У Светланы от холода Нави зуб на зуб не попадал. Только сейчас надо думать не об этом. Сейчас нельзя отвлекаться и поддаваться. Её помощи ждет Мишка. Тот самый Мишка, который еще недавно был «Михаил Константинович!», тот самый, который Мишель.

Светлана пыталась понять, как же ей быть. С одной стороны она купалась в свете, с другой — утопала во тьме. Её словно поделили напополам. И ни единой подсказки, что делать дальше. Она подняла голову вверх, но и там не было подсказок — тьма и свет уходили в бесконечность, не смешиваясь, и только Светлана стояла между ними. Ни одного кромешника в округе. Хорошо это или плохо? С одной стороны, хорошо — не надо прятаться и убегать. С другой — совета никто не даст. Даже дедушка замолчал. Сейчас Светлана была бы рада услышать его «свиристелку» — все, что угодно, лишь отвлечься от холода, подбиравшегося к сердцу.

Она натужно вспоминала теорию эфирологии. Фотоны — это свет. Или кванты? Или это одно и тоже? Все равно! Воздействуешь на них эфиром, разгоняя, — получаешь результат. Тьма — это просто отсутствие света. Светлана выругалась себе под нос — ничего это ей не даст! Ни знание скорости света, ни понимание, что скорость тьмы чисто теоретически должна быть равна скорости света с обратным знаком… А если скорость тьмы быстрее света? Светлана вздохнула: все равно это не спасет ни Мишку, ни Ивашку, ведь тьма не несет информации. В человеческом мире темнота не бывает абсолютной — все равно какие-то недоступные взгляду человека излучения есть там, где глаз видит тьму. Даже проклятийная тьма, укутавшая сейчас Мишку и Ивашку, не абсолютна — в ней горит проклятье.