— Княжич, дедушка. — Она даже руки развела в стороны. Время утекало сквозь пальцы, время, такое нужное им и Ивашке, но тут все решает леший. Это его царство. Торопить лешего себе дороже. Он или придет на помощь… Или Ивашка обречен.

Леший проворчал, не оценив Мишку:

— Едали мы — ничё особенного на вкус.

Княжич оскорбился — выпрямился и гордо заявил:

— Такого точно не едали! Императорская кровь.

— Пфе… — сплюнул в сторону леший, чуть подаваясь из дупла. Стали видны его плечи, заросшие мхом, да голова в совином пуху. — А гонору, гонору, словно царь, не меньше.

— Дедушка, император выше царя, — пояснила Светлана. — И мы спешим, дедушка.

Зря она это сказала — леший снова обиделся:

— Спешит она, свиристелка! А вот возьму и не помогу!

— Дедушка…

— Я пять сотен лет дедушка! Можа, я по общению соскучился. Имею право.

Мишка безнадежно буркнул:

— Светлана, может, поищем другого? Более вменяемого?

Леший расхохотался по-совиному:

— Он у тебя точно Иван-дурак. Тут все мое — от моря-окияна Идольменя до… — он замолчал, явно с трудом вспоминая, где заканчиваются его владения. Светлана наступила на ногу Михаилу, чтобы он ничего больше нехорошего не высказал лешему. Мишка обиженно на неё посмотрел, но промолчал про склероз или что там у него вертелось на языке.

— Его Михаилом зовут, дедушка, — старательно мягко пояснила Светлана. Она знала: без помощи лешего им не успеть, так что надо терпеть и надеяться, что хозяин леса примет их плату.

— Мишкой, значит… И кто его в честь медведя-то назвал? Слепой, что ль, был?

Михаил его поправил — судя по всему, просто из вредности:

— Меня назвали в честь архангела Михаила.

— Пфе… Мишка! Ты даже не волчка не тянешь.

— Дедушка! — взмолилась Светлана. Удивительное дело — Михаил промолчал. Проникся, наверное, серьезностью момента. Или за ноги свои боялся.

— Да усыпил я его! — проворчал леший. Светлана испуганно посмотрела на Михаила. Тот на сонного не походил. Дедушка с хохотом пояснил: — да не его, свиристелка! А вашего… Ивашку. Спит он. И проклятье его спит — пока у меня силы есть. А силы-то не так чтобы велики, — признал он под конец с громким вздохом, ветром пронесшимся по вершинам сосен.

— Дедушка, мы постараемся проклятье снять и Ивашку заберем с собой, только помоги…

Леший обиделся:

— Так я уже! Усыпил вашего Ивашку.

Мишка заметил, с любопытством рассматривая лешего:

— Мы об этом не просили. Ты его сам усыпил. Мы же хотели…

— … прямую тропу, — вмешалась Светлана. — Проводи нас, дедушка, своей дорогой до Ивашки.

Леший снова расхохотался:

— От он у тебя наглый, свиристелка! Не просил он усыплять! Вот возьму и просыплю́ вашего Ивашку. И что тогда будешь делать, Мишка?

— Лес сожгу, дедушка, — зло улыбнулся княжич. — А ведь могу наоборот: болотца осушить, озеро Заветное вернуть, лес там восстановить. У меня агроном хороший, давно на Заветное засматривается.

— От наглый, — снова хохотнул леший. — Хорошо. Держи его крепко, свиристелка. Он же не верит ни в меня, ни в мою тропу: потеряешь его на тропе — вытаскивать не буду. Ни его, ни тебя. Хотя потеряется — туда ему и дорога!

Леший вылез из дупла полностью, моргая круглыми совиными глазами, и заухал, уговаривая лес. Тот раздался в стороны, как живой. Светлана улыбнулась: почему как? Лес и был живым. Дальний край леса придвинулся в появившейся прогалине — стали видны даже далекие огни Ольгинска на фоне черного неба.

— Чё стоите? Я не швейцар вам — долго держать не буду, — проворчал леший. Мишка крепко взял Светлану за ладонь — видимо, впечатлился словами дедушки, — и первым шагнул в прогалину вслед за эфирным Ивашкиным огоньком.

Пространство вокруг словно свернулось, позволяя за шаг промчаться через версты, а потом так же мягко развернулось небольшим распадком, заросшим темным еловым лесом, плотным, мрачным, не пропускавшим ни единого огонька под свою сень.

— Гляди-к ты! Не потерялся! — расхохотался леший, ласково глядя на Михаила, который упрямо запустил под сизые лапы елей эфирные огоньки, освещая лес. Ветер задул между шершавых, охряных стволов, гоня огоньки прочь.

Михаил вздохнул, как и Светлана. Кажется, нашла коса на камень. Мишка и леший не сошлись характерами.

— Дедушка, — старательно любезно, с улыбкой, сказал Мишка. — Спалю! Дай нам свет, пожалуйста. Не шали, старче. Сам сказал, что у тебя не хватит сил с проклятьем бороться. Ты хочешь жить в про́клятом лесу?

Леший поерзал на поваленном ветром еловом стволе:

— Лан, свиристелка, пойдет. — Вокруг засветились могильным светом трухлявые пни. — Хотя будь моя воля — скормил бы твоего княжича земле, все больше пользы для леса было бы.

— Руки коротки, дедушка, — заметил Михаил.

— А то ж. Коротки, конечно. Но кака у тебя кровь! Эх, нахами ты чуть больше — с удовольствием бы сожрал. Хотя… Испужайся чутка — точно бы сожрал. Но на будущее: стока крови не давай никому. Я с понятиями, а каво-то и не остановят понятия.

Он с явным сожалением вздохнул:

— Помнится, лет так сто назад… Эх, и вкусен был Великий князь. Хотя ты повкуснее будешь.

Леший махнул заросшей мхом рукой-веточкой, и из-под земли вынырнул синюшно-бледный, нагой, как младенец, Ивашка, руками намертво вцепившийся в веревку, намотанную у него вокруг шеи. Кожа его белела в темноте, кое-где до сих пор подернутая длинной медвежьей шерстью. Пальцы на голых ступнях заканчивались длинными, загнутыми когтями. Проклятье еще не сдавалось, пытаясь обороть Ивашку.

— Спасайте своего парня, — проворчал леший. — Невиноватый он в крови, что на лапах его, но тяжко ему будет жить с такой виной.

Мишка, опережая Светлану, рванул к Ивашке, серебряным ритуальным кинжалом разрезая веревку.

— Светлана, не подходи — страхуй, вдруг тут проклятье, как и грошике, выше меня. Хорошо?

— Хорошо! — согласилась она, зажигая на ладонях боевые сферы огня. Леший поморщился, но промолчал. Светлана осторожно обошла Мишку и Ивана, чтобы держать под контролем происходящее. Песня, которую орал Матвей в городе про Ивашку, громко звучала в её ушах, отвлекая. Михаил, ниже склоняясь над Ивашкой, так что совсем ничего не стало видно, только редкие огоньки эфира, что-то пробормотал себе под нос, и песня про петлю стала громче, заставляя даже лешего морщиться и подаваться назад.

— Миш?

— Светлана… Не лезь! Я сам… — прошипел княжич.

Леший крикнул, снова вмешиваясь:

— Эй, свиристелка, сделай что-нибудь! Сожрут же твоего Мишаню, причем без моего спроса.

Светлана бросилась к Мишке и чудом увернулась от полетевшей в её сторону от Ивашки черной, липкой… жидкости? Эфира? Проклятийной нити? Или… Тьмы! Тьма втянулась обратно в Ивашку и забулькала, собираясь с силами.

— Осторожней, свиристелка! Ты ж кромешница — куда прешь!

Светлана сглотнула: Мишка и Ивашка почти с головы до ног оказались в черной, странной жиже, щедро лившейся из проклятой веревки. И как Мишка не испепелил её сразу!

— Свет, — прохрипел княжич, — не подходи! Это проклятийная тьма. Тут со знанием дела проклилали.

— Мишка! — С её рук слетел огонь в сторону Ивашки и тут же потух, затянутый тьмой. Было видно, как он горел в черном пузыре и медленно гас, не в силах её развеять. Тьма на Ивашке бурлила, словно кипела, захватывая все новые и новые огоньки, слетавшие с рук Михаила — тот продолжал сопротивляться.

Светлана вздрогнула, вспоминая слова Матвея. Он же предупреждал: «Тьму останови!» — но как её останавливать, она не знала. Одно дело родиться кромешницей и совсем другое — быть ею.

— Не подходи! — продолжал увещевать её Мишка. — Тут какая-то дрянь — она ползет с петли на Ивашку и на меня. Жирная, такая лоснящаяся, как… как… как… Дрянь какая-то!

— Миш!

— Не подходи! — с криком выпрямился стоящий на коленях Мишка, и Светлана заметила: как нити патоки, тьма лилась с княжича на Ивашку и словно клубок безголовых гадюк бросалась вновь на него, закутывая с ног до головы. У Ивашки только рот и был свободен, и то тьма пыталась залиться в него, с громким бульканьем пузырясь на каждом выдохе парня.