— У меня тоже мыслишки есть, — Устинов посмотрел на отца. — Вот только тебе они, Лёха, не понравятся. Но ты человек грамотный, возьмёшь в оборот, я тебя знаю. Ты в таком подразделении работаешь, что тебе по должности положено всех подозревать.

— Ну, говори, Вася, я послушаю.

— Короче, я тут у Якута случайно за стол сел…

— Чекушку ту искал? — серьёзным голосом спросил Якут.

— Да чё её искать-то, давно выпили, — Устинов махнул рукой. — Короче, глянул я случайно те адреса по старым делам, которые тогда у Рудакова были, где отказные клепали. А у меня моя же первая жена работала на почте кассиром, пока мы с ней не развелись и она не уехала к маме своей… бр-р-р, — он вздрогнул. — Как вспомню их обеих, ну нахрен… И вот, мыслишка у меня появилась, — Устинов расправил усы.

— И какая? — спросил отец.

Кажется, я начал понимать, к чему клонит Устинов.

— Да вот вспомнил, что у Витьки из твоего отделения жена на почту сюда устроилась, когда они переехали в город, и пенсии всем носит. А все потеряшки — пенсионеры одинокие, которые сами на почтамт не ходили. И все их адреса находятся так, что одна почтальонша могла их обойти за раз, я маршруты-то эти знаю. И вот жена Витьки как раз и в курсе была, где одинокие живут, с которыми можно работать, а потом передать ему, что и как…

В кабинете на пару секунд повисло такое молчание, что можно было ножом резать.

— Вася, я тебя, конечно, очень уважаю, как отличного профи и матёрого опера, — медленно произнёс отец, — но сейчас ты всё за уши притянул. Нет, я понимаю, к чему ты клонишь, но так точно не было. Витька мой сам их ищет. Да мы с ним Крым и рым прошли, я его как тебя знаю…

— Леха, я предупреждал, что тебе не понравится, — Устинов пожал плечами и одновременно полез за сигаретами. — Но ты спросил — я ответил. И я ни в чём никого не обвиняю, так… версии вслух. Просто увидел закономерность. Она неприятная, да, но куда деваться? Сам знаешь, что совпадений в нашей работе почти не бывает. Но ты бы приглядел за Витьком, так — краем глаза, между делом. Знаешь, как я хочу ошибиться… Но и на старуху бывает порнуха.

— Понимаю.

— Я дяде Вите тоже верю, — сказал я, немного поразмыслив. — Но и Василий Иваныч просто так не скажет, чуйка у него на такие вещи.

— Вот, Пашка меня понимает, — Устинов сложил письмо, которое писал сегодня, в два раза и разгладил.

— Ты же поедешь с нами брать Ганса? — спросил я у отца. — Но пока дядю Витю звать не будем и говорить об этом ему пока не станем. А когда твёрдо будем в нём уверены, что он тут не связан с хатами, введем в курс. Сам понимаешь, с нашей работой во всем сомневаться приходится.

— Только не в коллегах, — отец всё хмурил брови, не желая с нами соглашаться. — Но ладно, раз так хотите… Витька сейчас всё равно загружен, скоро проверка, мать их в дышло, а у нас в делах оперативного учета конь не валялся, сидит справки туда строгает. Так что сам с тобой съезжу. Пусть будет так. Кто ещё с нами?

— И я могу, — произнёс Якут. — А Толик займётся ночным делом, там ещё вал писанины. В три рыла съездим. Кстати, пирожки будешь? Последний остался, сын для тебя оставил.

— Машкины? С удовольствием.

— Ещё бы кого-нибудь взять, — я задумался. — Хотя и некого, Василий Иваныч приболел.

— Я на вокзал пока доковыляю, — Устинов убрал сложенный лист в конверт, тщательно его заклеил и убрал в карман куртки. — Пока касса работает. Мне тут Шухов отгулы давно обещал, я его задушил сегодня на этот счёт. Мне в область надо съездить. В воскресенье или понедельник с обеда вернусь.

— По твоему вопросу? — с неожиданным участием спросил Филиппов.

— Угу, — коротко произнёс Устинов и вышел.

Хитрый Василий Иванович умудрился сорваться пораньше не просто так, ведь он-то на часы смотрел, а у меня за все эти годы такое мероприятие просто выветрилось из головы. Да и суеты сегодня много, особенно, когда не спишь вторые сутки и пришлось стрелять, вот и не вспомнил.

— Пятница же, — всполошился Якут и стукнул ладонью по столу. — Совсем забыл! Сейчас же Пигасов придёт.

— Давай-ка сорвёмся куда-нибудь, пока можно, — предложил я. — Ещё столько адресов надо проверить.

— Да, добро, хорошая мысль. Тогда…

Но тут зашёл Толя, начал что-то тупить в дверях, почёсывая затылок, из-за чего мы не успели выскочить вовремя. И вскоре мы попались.

— Так, — в кабинет заглянул начальник кадровой службы Пигасов, прижимая к груди кожаную папку. — Андрей Сергеич, Анатолий Иваныч и Павел Алексеич, — он оглядел нас, как хищная гарпия, и усмехнулся. — Вы это что, забыли про меня? Вас-то мне и не хватает. И передавайте от меня большой привет Василию Иванычу, а то я его что-то не вижу.

— Он на выезде, — произнёс я.

— Выезд подождать может, — Пигасов поджал губы. — А общая планёрка — нет.

Отец развёл руками, мол, ничего сделать не могу, а потом на часы, чтобы мы не забыли о вечерней поездке. Ему на эти планёрки ходить было необязательно, из-за чего Пигасов очень бесился, но местное отделение РУОП ему не подчинялось, и сделать с этим даже такой жук ничего не мог.

В такие дни хитрый кадровик караулил всех на первом этаже, чтобы никто не свалил раньше времени, а потом делал обход по кабинетам. Работа, не работа, ему плевать, бюрократия для него на первом месте.

Вот и собрал он всех, кто ему попался, и начал вести еженедельную планерку для личного состава. На ней должен был присутствовать еще и начальник ГОВД, он, вообще-то, и должен ее вести, но даже тот не выдерживал нудных зачитываний приказов, инструкций и прочего аналитического мусора, который скидывали нам сверху для изучения и внедрения главк и Москва. Поэтому подполковник Федорчук частенько находил неотложные дела, чтобы делегировать проведение сей принудиловки своему заму по кадрам.

Откашлявшись, Пигасов очень нудным голосом принялся зачитывать не менее нудные приказы МВД и постановления правительства, касающиеся нашей деятельности и охраны общественного порядка. Потом снова приказы, потом традиционно приказы по личному составу, в основном те, в которых говорилось, кого и за что наказали, уволили или вывели за штат за проступки, порочащие честь и достоинство сотрудника органов внутренних дел.

Читает и читает, будто зуб сверлят. Такие кадровые документы Пигасов особенно любил декламировать, он прямо-таки наслаждался процессом и в этот момент явно ощущал себя не бумажной крысой, а настоящим майором, командиром, замполитом, начальником, к которому все прислушивались и которого все побаивались. Но это он так думал, мечтать-то не вредно. На самом деле кто-то на задних рядах рубился в тетрис без звука, кто-то дремал, кто-то рисовал в блокноте голых баб или, подложив под листочек монетку, штриховал ее сверху карандашиком, получая графическую копию деньги у себя в блокноте. Жаль, пирожками на такую не разживёшься.

Действо проходило в актовом зале со скрипучими деревянными сидушками у кресел, как в сельском клубе. С советских времен зал нисколько не изменился, разве что пообтрепался. Здесь вечно пахло пылью и мышами.

Я оглядел помещение. Жестяной герб на кафедре истыкан, бюст Ильича в углу потемнел и совсем не был похож на бронзу. А красные шторы давно выцвели и с грустью напоминали об ушедшей советской эпохе.

Углублять, расширять, внедрять — так любил говорить кадровик, вот и зачитывал нам приказы, которые рождали ещё больше приказов и ещё больше бумаг. Политика сейчас в системе такая — на каждую бумажку, чтобы списать с ее контроля, например, еще три надо накатать.

Но, несмотря на этот декларативно-показательный характер выступления, это приходилось слушать всем, усердно борясь со сном. Сегодня ночью много кто не спал, и сейчас рубило почти всех. Спать хотелось не только операм, но и следакам с красными глазами, и вечно замученным участковым. Те вообще в каждой бочке затычка — и за административку, и за профилактику, и за преступления их дерут. Еще и материалы разнокалиберные разрешать им вовремя надо, которых у них на руках больше, чем блох на бездомной собаке. Вовремя решение не успел принять — нарушение УПК, тут уж Пигасов рад служебную проверку инициировать за нарушение законности. Любил он почему-то, когда наказанных в отделе много с выговором ходит.