— Добро пожаловать в чайный дом «Сада Абэ». Меня зовут Айко, я хозяйка данного заведения. Как я могу к вам обращаться?

— Я Текимура, это мой кузен из Америки Джон, — сказал Ямаока, указывая на Тадакацу. — Джон только приехал в Японию и хотел бы узнать, как здесь умеют любить, потому что гайдзины делать этого не умеют, понимаете, о чем я?

— Конечно, — кивнула Айко. — Каких девушек предпочитает Джон?

— Подберите что-нибудь особенное, экстравагантное — Ямаока игриво подмигнул. — Пускай для него это будет сюрпризом.

— Замечательно. Для вас, Текимура-сан?..

— Нет, спасибо. Из меня уже выжала все соки жена. Я подожду его где-нибудь здесь, вы не против?

— Конечно. Проходите в комнату справа от вас, я пришлю к вам гейшу, чтобы было не так томительно ожидать. А вы, Джон-сан, прошу за мной.

«Когда разденется — зови охрану. Я останусь здесь и буду наблюдать. Только вышли наводку с брифа»

«Ну пиздец у тебя план»

«У тебя есть лучше? Нам нужно выследить его до дома»

Злорадно усмехаясь, Ямаока похлопал Тадакацу по плечу и ушёл в гостевой зал, который использовался, по всей видимости, во время больших приемов, но в настоящее время полностью пустовал: в комнате с высокими потолками стоял лишь истертый стол, лежало несколько подушек и в углу на стопке свернутых татами возвышалась бронзовая статуя Будды. Ямаока сел за стол и оглянулся на открытый дверной проем — в прихожую зашёл пухлый мужчина в запахнутом халате, небрежно разулся и исчез в коридоре. Затем появилась молодая гейша с подносом саке, положила его на стол, налила полную пиалу и поставила перед Ямаокой. На оптическом интерфейсе всплыла фотография Мунешиге: жидкие усы, косая перегородка носа, округлый шрам на левой щеке, вероятно от выстрела — Ямаока запомнил самые броские элементы его внешности для опознания.

— Что за сакэ?

— Поцелуй сакуры, — ответила она звонким голосом. Ямаока вгляделся в ее напудренное до белизны лицо: под слоем пудры на лбу и щеках проступали маленькие, похожие на сыпь прыщи.

— Сколько тебе лет? Только честно. Я не собираюсь никуда заявлять.

— Уже можно, — кротко ответила гейша.

— Нравится работа?

— Здесь хорошо платят, а мне нужны деньги для лечения трясучки у младшего брата. У него была лейкемия и...

— Понятно, — кивнул Ямаока, залпом выпив стопку. Гейша тут же пополнила ее ловким движением своих маленьких рук. — Ну, допустим, брату заменят имплант на более качественный или купят столько таблеток, что ему хватит до конца жизни. А что дальше? Ты задумывалась над этим?

— В каком плане?

— В плане, что дальше ты будешь делать со своей жизнью? Так и будешь здесь продолжать работать, пока не утратишь здоровье или тебя не заменит неутомимый робот? Будешь обслуживать всякую мразь, торгуя своим телом? В этом смысл твоей жизни?

— Я... — гейша замялась, уводя глаза в пол. — Хотите, я поиграю вам что-нибудь?..

— Ты думаешь, что занимаешься благородным делом? Жертвуешь собой ради брата?..

— Отца у нас нет, а мать...

— Нравится чувствовать себя мученицей?

— Я знаю много стихов периода Хэйан... Хотите, зачитаю вам?.. — спросила она, и ее звонкий голос надломился от тревоги и тоски.

— Они пользуются тобой и уходят, оставляя после себя только грязное постельное белье и чувство опустошения. Со временем это чувство будет расти, пока не поглотит тебя полностью — и ты утеряешь связь с реальностью, станешь полой, пустой, практически прозрачной. У тебя не останется сил даже чтобы покончить с собой.

— Вы пришли меня учить жизни? — вспылила гейша.

— Нет, — усмехнулся Ямаока. — Просто советую покончить с собой до того, как ты станешь полностью бессильна.

Она поперхнулась и зарыдала — капли слез, стекая по щекам, оставляли после себя размытые полосы пудры на лице. Ямаока выпил еще одну стопку, поминая свою мать, которая тоже работала гейшей; только, в отличие от молодой девушки, она настолько закостенела, что не могла ни рыдать, ни сопротивляться независимо от того, что с ней делали. Ее пустой взгляд, когда она возвращалась домой и садилась на кухне за стол, наливая себе мартини...

Из коридора донёсся крик мужчины. Ямаока подскочил и выглянул из дверного проема: посреди коридора стоял Тадакацу, мимо пробежала перепуганная гейша, запахивая кимоно.

— У нее член! Охрана! У нее член! — визжал Тадакацу на английском языке, указывая на бежавшую от него гейшу.

— Успокойтесь, пожалуйста, Джон-сан! — попросила на ломанном английском Айко.

— Охрана! Поверить сложно! Где охрана? Сюда!

Со второго этажа по лестнице сбежали несколько охранников: татуированные якудза с выпуклыми бронежилетами под пиджаками. Ямаока внимательно вгляделся в их лица и пометил среди них Мунешиге.

«Третий, урод пиздец»

— Что случилось? — спросил один из охранников.

«Вижу. Задержи их на полминуты»

— У вашей женщины член! — закричал ему Тадакацу. — Член! Понимаете? Я, по-вашему, на пидораса похож?

«Что ты хочешь?»

— Что он говорит? Член? — обратился охранник к Айко.

— Он говорит, что у женщины оказался член, и это его не устроило, — перевел Мунешиге.

— Скажи ему, чтобы успокоился, он у нас не единственный клиент.

— Успокойтесь, не нужно кричать, вы пугаете наших гостей, — вежливо попросил Мунешиге. Тадакацу в это время уже внедрился в его нейроинтерфейс и заканчивал синхронизацию нервных систем.

— Прошу извинить моего друга, между нами возникло огромное недопонимание, — произнес Ямаока.

— Это возмутительно! Что у вас за заведение такое? Голубая лагуна? Я требую книгу жалоб! Это так не останется!

— Что он, блять, несет? Жалобы? У него есть жалоба на нас?

— Он говорит, что хочет книгу жалоб. И что наше заведение — это голубая лагуна, — продолжал переводить Мунешиге, ухмыляясь от сдерживаемого смеха. — Может выбросим его на улицу?

— Эй, иди успокой своего друга, — обратился один из охранников к Ямаоке.

Тадакацу незаметно обнажил танто под плащом, повернул лезвие к себе и плавно вдавил в живот. Мунешиге кашлянул и оперся об стойку, ощущая, как в животе разрастается колющая боль. Ямаока подошел к Тадакацу и положил руку на его плечо:

— Джон, успокойся. Ничего страшного не произошло. Они извиняются за недоразумение и просят, чтобы мы покинули заведение.

— Нонсенс! Охуеть просто! А не пойти ли им нахуй? — продолжал нагнетать ситуацию Тадакацу, попутно вонзая клинок все глубже в живот.

— Он только что послал нас нахуй? — спросил охранник.

Мунешиге упал на пол и сжался от боли. Айко согнулась над ним:

— Что с вами? Что случилось?

— Живот, блять… Режет просто пиздец…

— Сейчас принесу что-нибудь из аптечки, — сказала Айко и побежала на второй этаж.

Ямаока достал из куртки сверток купюр и протянул охраннику.

— Извините еще раз, — он поклонился и пихнул локтем Тадакацу, чтобы тот тоже поклонился. — Мы уже уходим, конфликт исчерпан. Джон признает свою неправоту и приносит глубочайшие извинения.

— Видимо, Америка даже японца может превратить в идиота, — сказал охранник, убирая сверток в карман. — Гуляйте отсюда.

— Спасибо, спасибо. Извините нас.

Они вышли на улицу, Такадкацу согнулся и простонал; танто, который он вонзил в себя, был частью лиминала, но боль от него оставалась еще надолго. Они сели в машину, Ямаока закурил сигарету и протянул пачку Тадакацу.

— Думаешь, сработает? — спросил Ямаока.

— Надеюсь, потому что ждать конца его смены мне не хочется, — ответил Тадакацу, вынимая сигарету из пачки.

Мунешиге подошёл к двери своей квартиры, положил полиэтиленовый пакет с продуктами в ноги и достал ключ. Вставив его в замочную скважину, он на мгновение ощутил чужое присутствие в коридоре, будто бы кто-то следил за ним со спины — саднивший живот еще больше скрутило от напряжения, он резко обернулся, но никого не увидел. Щелкнул замок, и дверь открылась. Он поднял пакет и зашёл внутрь квартиры.