После смерти Ли Чон получил храмовое имя Инджо, поэтому свержение Кванхэ-гуна вошло в историю как «Реставрация Инджо».

В современной Корее Кванхэ-гун считается мудрым и дальновидным правителем, который стремился укрепить государство, восстановить в нем стабильность и избежать разорительных чжурчжэньских нашествий (кстати, сейчас их уже стоит называть маньчжурами, поскольку они выбрали себе новое имя после основания империи Цин).

В 2002 году, в ходе народного интернет-голосования, Кванхэ-гуну было присвоено храмовое имя Хеджон. К сожалению, этот жест памяти не имеет официальной силы, поскольку чосонские институты власти давно прекратили свое существование. Но, тем не менее, приятно, что достойным личностям воздается по справедливости. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

И в завершение – немного романтики, без которой история жизни Кванхэ-гуна была бы неполной. От своего отца он унаследовал наложницу по имени Ким Гэси. В этом не было ничего предосудительного, поскольку нормы морали того времени не допускали только отношений с собственной биологической матерью, а прочих жен и наложниц отца сын мог спокойно приближать к себе.

Согласно дошедшим до нас сведениям, Ким Гэси, начавшая свою карьеру в качестве служанки, не блистала красотой, но умела нравиться мужчинам. Ким стала не только наложницей, но и верной помощницей Кванхэ-гуна. При дворе она имела большее влияние, чем ванби Ю, старшая жена Кванхэ-гуна, и участвовала в обсуждении государственных дел наравне с высшими сановниками. Судьба Ким Гэси сложилась трагически: после свержения Кванхэ-гуна ее казнили, отрубив голову.

Надо отдать Ли Чону должное – он начал свое правление с весьма полезной для государства попытки создать «многопартийное» правительство, в котором «западники» были бы разбавлены «южанами» и «малыми северянами». Однако здесь был один нюанс: «Многопартийное» правительство эффективно только тогда, когда его члены сотрудничают друг с другом, а не грызутся между собой. Впрочем, до полноценного «многопартийного» правительства дело так и не дошло, поскольку все ключевые посты были заняты «западниками», которые вскоре оттеснили вана от дел. Поэтому, говоря о тех или иных поступках вана Инджо, нужно понимать, что он лишь озвучивал те решения, которые «вкладывали в его уста» сановники.

Не успел новый правитель освоиться на престоле, как против него восстал военачальник Ли Гваль, сыгравший заметную, если не сказать – «ведущую» роль в свержении Кванхэ-гуна. Как говорится, заговоры задумывают политики, а осуществляют военные. Ли Гваль ожидал за свою помощь высокую награду, возможно, даже должность главы Военного ведомства, но Инджо повысил его до второго ранга и отправил охранять северную границу в должности пхёнанского губернатора. Ли обладал достаточно серьезной силой, в его распоряжении было около десяти тысяч воинов. Маньчжурский вождь Нурхаци к тому времени уже успел захватить Ляодун, который превратил в плацдарм для дальнейших завоеваний. В таких условиях охрана северных рубежей Чосона была важной и ответственной задачей, но Ли Гваль считал, что он уже успел выслужиться и затаил недовольство.

О деталях тех событий анналы умалчивают, и невозможно точно определить, когда именно Ли Гваль задумал восстание. Сановники-«западники» в начале 1624 года сообщили вану о том, что Ли Гваль готовит мятеж. Обвинение не подтвердилось, и тогда была предпринята новая попытка, вызвавшая у Инджо определенные подозрения в адрес Ли. Известно, что многократно повторенная ложь начинает казаться правдой.

В Йонбён[113], где находилась ставка Ли Гваля, была отправлена комиссия, чтобы разобраться со всем на месте и привезти в столицу сына военачальника Ли Чжона (то ли для следствия, то ли в качестве заложника). Ли Гваль перебил всю комиссию и в конце января 1624 года повел свое десятитысячное войско к столице. Его попытались остановить, но не смогли, и 10 февраля столица была взята, правда, к тому моменту ван со всем двором успел бежать на остров Канхва, создав тем самым прецедент – впервые в чосонской истории правитель оставил столицу мятежникам.

Вместо сбежавшего Инджо Ли Гваль возвел на престол одного из родичей вана по имени Хынан-гун, но тот просидел на престоле считанные дни. И уже 15 февраля военачальник Чжан Мён выбил мятежников из столицы, а Ли Гваль был убит собственными солдатами, которые надеялись выкупить прощение его головой. Однако ван и его сановники не собирались никого помиловать и мятеж был буквально утоплен в крови. С одной стороны, вроде как все закончилось хорошо, а, с другой, мятеж Ли Гваля наглядно продемонстрировал слабость центральной власти.

Авторы, работающие в популярном жанре альтернативной истории, уже не раз предлагали сюжеты, в которых один из чосонских ванов – от Тхэджо-основателя до Инджона покоряет чжурчжэней-маньчжуров и заодно всю Внутреннюю Монголию[114]. В таких историях Империя Мин остается нетронутой, а Великая Корея продолжает существовать до наших дней. Между строк в подобных произведениях скрывается упрек в адрес правителей былых времен, ну почему же они ограничивались обороной северных рубежей страны и не шли дальше? Конечно, если бы была возможность, то пошли бы, но завоевание степей, населенных воинственными кочевниками, представляло собой очень сложную задачу, требовавшую больших людских ресурсов. Завоевание территорий подразумевало их заселение, а отдельные крепости не могли бы служить надежной опорой власти, поскольку кочевники постоянно бы их разрушали. Таким образом, правители Кореи могли лишь укреплять северную границу.

Благодаря усилиям Кванхэ-гуна с маньчжурами были установлены если не дружественные, то, во всяком случае, добрососедские отношения. Сосредоточив свои силы на завоевании Китая, маньчжуры видели в Чосоне союзное государство и всячески пытались «оторвать» его от империи Мин, которая в тот момент напоминала тяжело и неизлечимо больного человека – он пока еще жив и способен совершать какие-то действия, но с каждым днем ему становится все хуже и хуже.

«Западники», подчеркивавшие свою преданность империи Мин, разрушили хрупкий мир, который так старательно поддерживал Кванхэ-гун, и оборвали все связи с маньчжурами. Некоторое время казалось, что ставка на продолжение союза с Мин оправдывает себя, поскольку Нурхаци воевал на Ляодуне и ему было не до Чосона. В одном из сражений Нурхаци получил тяжелое ранение и в сентябре 1626 года умер. Его преемником стал тридцатичетырехлетний восьмой сын, известный как Хунтайцзи. По части способностей сын ни в чем не уступал своему отцу, а то и превосходил его.

Корейцы говорят: «И посредственная еда покажется вкусной, если изысканно ее преподнести». Хунтайцзи избрал для себя образ благодетеля, несущего народам мир, спокойствие и радость. Он не завоевывал минские земли, а устанавливал на них порядок, ведущий к процветанию, и радушно встречал переходивших к нему китайцев, будь то военачальники или крестьяне. В начале своего правления Хунтайцзи приходилось делить власть с двумя родными братьями – Дайсанем и Мангултаем, и двоюродным братом Амином, которому в 1627 году было поручено вразумить упрямый Чосон.

В конце февраля тридцатитысячное маньчжурское войско перешло по льду реку Ялу и начало захватывать один за другим чосонские города. Амин провозгласил своей целью возвращение на престол Кванхэ-гуна, но нельзя исключить и того, что он собирался завоевать Чосон и сделать его своим владением.

Быстрое продвижение маньчжуров к столице, вынудило вана Инджо снова бежать на остров Канхва вместо того, чтобы защищать столицу. Чосонские войска не могли эффективно противостоять натиску маньчжуров, но стихийно возникшие партизанские отряды существенно замедляли продвижение интервентов. Другой проблемой маньчжуров стало отсутствие продовольствия и фуража. Крестьяне прятали все, что можно было спрятать и сжигали то, что не смогли укрыть. Среди маньчжурского командования возникли разногласия: Амин настаивал на захвате столицы, а более рассудительные военачальники склонялись к переговорам.