Он воздел руку, прерывая сей дрейф.

– И что с другими входами?

– Он говорит, ты жил там месяцы и месяцы, прежде чем впервые появился на Сшибке. Говорит, ты умертвил всех, кто умер или исчез. Он спелся с лордом Канзасом – человеком хорошим и храбрым, – и они совместно снаряжают экспедицию, дабы отловить свидетелей, что будут против тебя свидетельствовать.

Квайр улыбнулся:

– Неужто все те убийства свершались перед крысиной публикой?

– Сие сокрушило меня, Квайр, любовь моя. Я не желаю тревожить стены. Я… – Она замешкалась. Пребывая теперь в ночной рубашке, она дергала ногами, скидывая обувь. – Они суть прошлое.

– Думаешь, они найдут там твоего отца, еще живого? – Он поманил ее подойти, дабы она, в мягкой белизне, села в его ногах, а он стал гладить ее шею и плечи, жестом отсылая служанок прочь. Дверь закрылась. Он вышучивал ее, однако по-доброму.

– Его дух, – сказала она. – Там бесы.

– Бесы, правда?

– Я тебе говорила. Жуткие твари. Я их жалела, но вид их был мне невыносим. Се жертвы моего отца. Живущие в подземельях. Живущие хуже крыс.

– Тогда воспрети Монфалькону входить в стены.

– Я пыталась, но не могла сообразить причину. Я ведь знаю и то, что моя же слабость твердит забыть стены и тех, что в них. Оттого я не могу себе потворствовать… Ах, Квайр!

– Я же тебе говорил: признавать слабости – никакое не потворство. И, раз их признав, слабостям порой должно потворствовать. Сие рационально, дражайшее сердечко мое. Тебе следует оберегать себя, иначе ты не сможешь оберечь Державу.

– Ты говорил сие множество раз, вестимо. И все же я дала ему разрешение. Он подстрекал меня отказать. Дабы продемонстрировать, что я в тебя верю, я должна была разрешить ему снарядить экспедицию.

– Сколько их?

– Монфалькон, Канзас и малое число дружинников – из Городской Стражи. И, сдается, у них есть проводник. Я не уверена. Монфалькон был довольно загадочен.

– Обитатель стен?

– Мы встретили одного такого, Уна и я. Не исключено, тот самый.

Она не могла видеть лицо Квайра, оттого он позволил себе отрешенную улыбочку.

– Что же, – сказал он, – думаешь, они возвернутся с сотней людей, видевших, как я пытался отравить семью Рууни?

– Ты спас Рууни. Сие общеизвестно. – Она погладила его ногу. – Не бойся, любовь моя. Обвинять тебя впредь им никто не позволит. Даже сейчас Монфалькон делает заявления такие, что отец назвал бы их бесспорным вероломством. Однако он успокоится, едва позабудет свое горе. Как и остальные, говорившие против тебя.

– У меня есть и иные враги? – Он нарочито веселился. – Я польщен.

– И множество друзей. Доктор Ди уважает тебя и защищает тебя на Совете. Сир Томашин Ффинн, что служит сейчас там же, считает тебя негодяем, но добросердечным, – она улыбнулась, – совсем как я. И сир Амадис не станет слушать ничего о тебе дурного. Или лорд Кровий – а ведь все знают, как сии двое не любят друг друга ныне. И мастер Уоллис. И многие иные по меньшей мере рациональны в оценке тебя. Из Совета один лишь Хоз твердо с Монфальконом, и сир Вивиан тяготеет к тому же. Оба делят определенные свойства темперамента.

– Я поражен таким вниманием, – задумчиво проговорил Квайр.

– Отчего же? Они завистливы. Видят простолюдина, что узурпировал власть, коей, по их ощущениям, должно безраздельно владеть лишь дворянству.

– Власть? Разве есть у меня власть?

– Они думают, ты правишь мною, – и, следовательно, мог явиться, дабы править Державой. Такое случалось с любовниками и любовницами королей, утверждают они.

– Кто утверждает?

– Ну, сир Орландо, в основном. Однако он убедится в разумности твоей натуры во благовременье.

– Возможно, они правы, – молвил Квайр, как бы бьясь с совестью. – В помощь ли я тебе и твоим решениям? Чуток ли, разумею я? Когда я выступаю за твое здравие, твое трезвомыслие, твою частную жизнь, не выступаю ли я против безопасности Державы?

Она отказывалась его слушать.

– Квайр! Я не позволю тебе переживать. Если сие продлится, Монфалькон будет отставлен. Я сделаю тебя бароном, шаг за шагом, и помещу на его место.

– Храни Ариох! – Он был умышленно старомоден, когда использовал фразы, едва уловимо напоминающие о ее отце в благом расположении духа, ибо знал, что те укрепят ее в желании ему угодить. – Такая ответственность не для Квайра!

– Не в твоей натуре стремиться к высоким постам, сие мне ведомо. Я увещевала Монфалькона вновь и вновь.

– Он к тебе недоверчив.

– Он делается угрюм. Он не может возразить.

Квайр продолжал поглаживать ее, но разрешил себе успокоиться. Она подняла на него глаза. Она тревожилась.

– Тебя изранили сии обвинения. Мне не следовало их упоминать.

Он вздохнул. Уронил руку на подлокотник кресла. Она восстала на ноги.

– О, сколь я жестока! Здесь Монфалькон прав – он часто остерегал меня, когда я была мала. Во мне много отца. Я должна лучше властвовать собой!

– Нет, нет, – молвил Квайр и помотал головой. – Но, признаюсь, я покороблен. Невинно я искал угодить тебе на Сшибке. Думаю, то была глупая затея. Когда я гостил у мастера Толчерда, он показал мне сию конструкцию, колесницу, изготовленную для тебя, и я замыслил эскападу в манере Романтики. После зачалось иное: Любовь. Ныне я нахожу вдобавок изрядную долю ненависти. Я, – сказал он, отворачивая голову, – не привык быть столь ненавидимым.

– Моя любовь одолеет всю ненависть, – обещала она. – Моя любовь сильна. Никогда и никто не любил так, как я люблю тебя, мой дражайший Квайр! – Она притянула его. – Все сие минует вскоре, – обещала она.

Он отстранился, целуя ей руки.

– Чуток прогуляюсь, – сказал он. – Поблизости.

Робка, она вопросила:

– Пойти ли мне с тобою? Я была бы рада прохладе.

Он потряс головой:

– Позволь мне собраться с мыслями. Я скоро вернусь к тебе и, ты увидишь, буду забавен. Счастлив вновь. И сие счастье я разделю с тобой.

Она отпустила его неохотно, но сознавая, что должна противиться всей ревности, иначе та угрозит ее чудному настроению. Она посерьезнела:

– Отлично. Но возвернись ко мне поскорее.

Улыбка уступки, поцелуй поощрения, и Квайр, отворив двери, поплыл меж неунывающих фрейлин вниз по ступеням, минуя тихие, затемненные комнаты, и выпрыгнул из окна в сад. Застыв на террасе, он огляделся, потом быстро зашагал по лунному свету, пересекая лужайки и входя в лабиринт, где ранее условился об уже традиционной встрече с наиважнейшими своими пешками, парой персонально обученных и ныне искусных предателей.

– Нам не терпится услыхать известия лорда Монфалькона. – Королева вещала с нечаянной жизнерадостностью, сидя с узором и иголкой на кушетке подле Квайра, что разжился у доктора Ди некоторой элладийской книгой и ее почитывал. Атмосфера в Покое Уединения сим утром была непринужденна. Королеве прислуживал отряд фрейлин; прискакал и упрыгал Том Ффинн, известивший, что лорд Монфалькон и лорд Канзас вошли в стены прошлой ночью, взяв факелы и бойцов, по обнаружении отверстия в галерее над старой Тронной Залой.

– По всему не подумаешь, что поиски занимают столь много часов, – согласился Квайр с той стороны книжки.

– Ты не ведаешь сии туннели. Их предостаточно. Они замысловаты.

– Ага, – отозвался Квайр смутно, как если бы слушал без внимательности. Затем он сказал: – Должно ли мне отправиться, захватив пару твоих гвардейцев, на поиски ищущего?

– О нет! Зачем разыскивать того, кто тебя же и обвинит? Он задерживается долее необходимого, не желая признать, что улик против тебя нет.

– Тем не менее, – молвил Квайр, закрывая томик, – было бы практично призвать пару-тройку стражей в Тронную Залу, по меньшей мере, и ждать там.

– Ты слишком благожелателен. – Глориана сосредоточилась на вычурном стежке. – Отчего они тебя занимают?