– Своего рода. Никто не узнает, куда мы пойдем. Я наткнулась на вход вскоре после возвращения со Ская. Он ведет в подземелья, полные останков старины, изобилующие намеками на прошлое, о коем наша история едва упоминает.

– Мы посетим сии туннели? Ты меня проведешь?

– Если ты согласна. Следует замаскироваться какой-нибудь дрянной одеждой, думаю я. В ней поход станет куда волнительней.

– В самом деле. Пойдем как юноши. В сих наших костюмах.

– Я думала о том же. С мечами, стилетами и в оперенных тэм-о-шэнтерах.

– Сапоги и кожаные дублеты. Вестимо. Сейчас же?

– Момент настал.

– Так хватай его! – Глориана облобызала губы Уны. – А потом, наисследовавшись, расскажем все избранным товарищам. Джон Ди? Что скажешь? Уэлдрейк?

– Лучше всего было бы оставить сие между нами. Никакой дележки. Я покажу, почему.

– Наши одежды у тебя, Уна?

– Где и всегда. В сундуке.

– А светильники? Понадобятся ли нам светильники?

– Понадобятся.

Глориана омрачилась:

– Что, если там опасно? Сломанные ступени, скрытые ямы, шаткие крыши?

– Мы их избегнем. Я уже прошла всеми тропами. Я – твой проводник. – Уна знала, что Королева подразумевала не опасность для себя лично, но свою, краеугольного камня Державы, ответственность.

– Отыщем ли мы бесов, Уна?

Радуясь восторгу Глорианы, сгорая от желания поддержать его любыми средствами, Уна возопила:

– Лишь тех, кого одолеем глефой и доблестью, ибо сердца наши добродетельны!

– Где же вход? – Глориана отворила сундук и повытаскивала камуфляж, использованный ими ранее, когда они вздумали ухаживать за девицами на пару.

– Здесь. – Уна указала на дальнюю стену. – В соседней комнате. Глубокая каморка, куда я едва заглядывала. Она ведет в проход, о коем я знала. Всего ничего ступеней, потом вниз к замурованной двери, что некогда выводила наружу. Таких немало.

– Вестимо. Двор Герна породил такую моду. Но се еще не всё, разумеется. Продолжай.

– Я обнаружила, что стена за ступенями – полая. Кирпичи шатались. Я проделала дыру. Там-то все и началось! – Уна зашнуровала свободные галифе и застегнула пряжку. Надернула на обнаженный торс льняную рубашку и расправила ее, взбила кружево на воротнике и манжетах, затем обернулась дублетом и застегнула его от пупка до горла. Чулки и туфли, алая фетровая широкополая шляпа с голубым страусиным пером – и Уна была готова опоясать талию ремнем, к коему крепились меч и кортик. Глориана заколола волосы (куда длиннее, чем у Уны) на затылке и заправила их в более плотную шапочку, также снабженную перышком. Она набросила на плечо короткую накидку, бурый бархатный дублет ее был подбит ватой, но в общем Глориана напоминала Уну. Они стояли, правые руки на бедрах, левые на рукоятях, смеясь одна над другой, – два городских щеголя, бедные младшие сыновья, изготовившиеся к любой эскападе.

– Сперва завтрак, – заявила Уна, всегда главенствовавшая, когда они так наряжались. – И следует взять одни из переносных часов мастера Толчерда, чтобы знать, когда возвращаться. Карманные? – Она нашла их, завела их и поместила в кошель. В бедре тотчас отдалось громкое тиканье. Она профланировала к двери, приоткрыла ее на чуть-чуть. Элизабет Моффетт сделала все как было велено: овсянка, селедка и хлеб покоились на хрустальном столе, привезенном в качестве трофея из забытой западноиндийской кампании.

Когда с пищей было покончено, Уна увлекла Глориану к каморке, отодвинула пищащую панель, подняла светильник, дабы показать ступени и в стене непосредственно слева от Уны новопроделанную дыру.

– Здесь, – сказала она. – Я подумала о тайном ходе, едва заметив, что холодный воздух идет из отдушины одного из моих покоев внизу, – а я всегда считала, что там сплошной камень. Я открыла там целый коридор – слишком тесен для прямохождения, – что минует сей покой, позволяя, в свой черед, сюда заглядывать. Кабы мне захотелось, я бы следила за самой собою! Но сие не очень-то любопытно. Здесь. – Она помогла высокой Глориане втиснуться в проем. И вновь лестница, близняшка первой, ведущая вниз.

В узком стылом проходе светильники горели будто излишне ярко. Глориана и Уна переговаривались шепотом, однако голоса их усиливались, как усиливался, казалось, свет, что в данном узилище сходило за парадокс и странно успокаивало. Пыль в ноздрях пробуждала неопределенную тоску по прошлому. Обе сделались детьми, что держатся за руки и торопятся вперед. Мимо скользнула крыса. Обе приветствовали ее, прикоснувшись к полям шляпы, и грызун бежал. Пауки тут были учены, лоскуты мха сходили за лица отдельных царедворцев. Настроение воспаряло словно к апогею экстаза, между тем туннель сворачивал, нисходил, взвивался, уводя обеих прочь от Достоинства, Милости, Благодати, иных трезвых требований службы, и вот они вторглись в высокую галерею, замысловато-затейливую, варварской резьбы, с древними балками, коими поддерживался филенчатый потолок, и светильники отбрасывали тени, вызывая к жизни нечеловеческие лики и диковинные звериные формы, а путешественницы хихикали по-прежнему, но тише, словно бы страшась покоробить сии памятники предков. Даже когда шевелилось нечто, тень больше их и им не принадлежащая, они не ощущали беспокойства, пусть и не видели источник ее. Они находили закоптелые фрески и оттирали их дочиста, дабы вскрикнуть, впечатлясь неожиданными талантами древних мастеров. Они усаживались в пыльные кресла, дивясь тому, сколько столетий те прождали новых седалищ. Они притворялись, будто обнаруживают останки людей – палки; отвалившиеся, полусгнившие деревяшки; заржавевшее оружие; косточки мышей либо крыс, – якобы намекавшие на эпическую бойню из легенд Альбиона. Они осматривали маленькие комнаты, в коих имелись узкие кроватки и скамейки, и еще куски цепей и оков, как если бы узники здесь и спали, и трудились – возможно, те самые, что изрезывали пройденную галерею. Они спускались по ямчатым камням и слышали журчание, но так и не узрели воду. Они наталкивались на воск, вроде бы свежий, упавший со свечи едва ли час назад. Они находили остатки еды, несомненно, занесенные вездесущими крысами. Всюду доносились до них звуки передвижений, и они предположили, что те идут из обитаемого дворца, невидимого по сю сторону стен. Удивительно было находиться столь близко к жизни и не видеть, не мочь даже определить источник движения. Они слышали голоса, смех, плач, грохот утвари, чужую поступь – фрагменты звуков, временами достаточно громкие, временами очень слабые, словно само пространство внутри стен обладало иными свойствами. Живое стало для них призрачным.

Уна возвела Королеву Глориану по следующему, извивчатому пролету и проползла рядом по узкому туннелю, предостерегая ее от шумов, пока впереди не завиднелось внезапно пегое сияние, проистекавшее справа, из стены. Уна не без трудностей развернулась и отползла чуть назад, дабы они с Глорианой могли голова к голове узреть сквозь решетку покои внизу.

Изумление Глорианы доставило Уне значительное удовольствие. Они видели самого доктора Ди, что мерил шагами комнату, наполовину забитую покривленными пергаменами, простой мебелью, исследовательской стеклопосудой, инструментами из меди и полированного дерева твердых пород, неряшливыми полками и шкапами, кристаллами, зерцалами, географическими сферами, оррериями, сиречь заводными планетариями, фиалами, наполненными богато окрашенными жидкостями и порошками, всевозможными параферналиями и стимулами для мириад интеллектуальных изысканий.

Доктор был облачен в один только просторный халат, что на каждом шагу распахивался и обнажал крепкую плоть, седеющие волосы и, к обоюдному удивлению наблюдательниц, непропорционально большие срамные части, кои Ди постоянно и рассеянно трогал, словно желая сосредоточиться. Королева Глориана прикусила губу и задрожала от веселья, потом устыдилась и потянула Уну прочь.

Та, однако, отползла еще далее, к другому световому прямоугольнику, и Глориана, поддавшись искушению, последовала за нею. Теперь им открылся вид на спальню доктора Ди. Как и предыдущее помещение, ее усеивали схемы, книги и всяческая алхимическая машинерия. Незанята бумагами были одна только кровать, завешенная черными занавесями с обилием мистических и астрологических символов, как и подобает ложу Прометеева адепта. Глориана вопросительно нахмурилась, но ладонь Уны умолила ее проявить терпение и продолжать смотреть. Вскоре явился доктор Ди, и халат спорхнул с его нагого тела, и в руке его обнаружилось возросшее достоинство. Глориана ахнула.