Лорд Монфалькон сделался спокойнее. Монолог Квайра его не покоробил, и капитан знал, что так оно и будет. Он был привержен таким речам, изображая свои труды на манер поэта, описывающего собственное призвание. Предайся Квайр оправданиям, попытайся умилостивить Монфалькона, он разбудил бы в том подозрения. Лорд нанял Квайра за бесцеремонное творческое начало, храбрость, а равно и хитрость. Старый Канцлер уселся за письменный стол. Квайр остался у огня.

– Что ж, вы затруднили меня неимоверно, Квайр. В момент, когда я чурался любых осложнений. Так или иначе, дело сделано.

– Вестимо, милорд. Карль эмигрирует ввиду убийства, коему он, в конце концов, способствовал, пусть то и не был его почин.

– В сие верят немногие. Сир Кристофер не верит. Сомневаюсь, что вера сарацин сохранится, когда они получат свои донесения о случившемся. Будьте начеку, Квайр. Их народ может оказаться мстительным.

– Всегда начеку, милорд. Каково мое новое поручение?

– Вам надлежит отправиться на побережье. Вы посадите на мель галеон, прибывающий завтра ранним приливом. Если возможно, я предпочел бы обойтись без жертв, однако судно так или иначе обязано увязнуть в песках в устье реки близ города Родж. Ялик, дабы перехватить лоцмана и доставить на борт одного из наших людей, уже послан. Он перенаправит корабль к Роджу, используя замерзшую Темзу как повод.

– Прекрасный повод. Никто сейчас не может подплыть к Лондону либо отплыть от него без угрозы своим тимберсам. Но какова моя функция? Лоцман может выполнить задание без чьей-либо помощи.

– Не без труда. Вы перекроите план на новый лад и примете меры, дабы все прошло гладко. Последующее лишь в ваших руках. Вверяю подробности вашему воображению.

– Я рад, чтобы вы продолжаете доверять мне, милорд.

– В таких делах, Квайр, изобретательнее вас никого нет. Корабль полонийского короля «Миколай Коперник» должен сесть на мель, самого короля захватят будто бы обычные грабители судов на мелководье, в качестве аристократа, за коего потребуют выкуп. Вот грубый портрет, нарисованный мною для вас. Если он говорит по-нашему, пусть поверит, что его спутали со всего лишь заморским сановником. Знание Высокой Речи используйте, только если нет иного выхода. Короля следует удерживать некоторый срок – я сообщу вам, когда и каким способом он будет освобожден.

Квайр был приятно удивлен.

– Король? Ну, милорд, вы пускаете меня по следу изумительной добычи. Но для сей охоты мне надобна полная выкладка.

– Выбирайте сами.

– Лудли. Свинн. О’Бриан…

– Вы готовы нанять сего хвастунишку?

– Тут он пригодится. Больше того, он провел два года на полонийской службе как солдат, и нам может потребоваться его язык. Я бы подумал о Вебстере…

– Нет! Гаденыш связался с разными юнцами при Дворе. Позднее его могут опознать.

– Мудорез?

– Никого из сей шайки глаголемых джентльменов с расписными телами. Кое-какие глупцы уже считают, будто представляют Королеву. Глупцы, знающие не Двор, но его ошметки. – Монфалькон хмурился. – Кроме прочего, они балаболы. Вы собираетесь взять с собою курятник.

– Отменных бойцовых петухов, милорд, и храбрее обычных ваших живопыр.

– Вестимо и честолюбивее. И смекалистей. Я нанимал таких при прежнем Короле Герне, но вы единственный полуджентльмен, коего я намерен использовать ныне, ибо вы, в отличие от них, не пристрастились к грогу, фривольной речи и распутному товариществу – за что они всегда расплачиваются единственной валютой, коей обладают в достатке: болтовней, злословием, приукрашенной историйкой.

Тонкие губы Квайра шевелились.

– Ваша позиция услышана, милорд. Я составлю список позже, следуя вашему совету.

– Известите меня, когда все совершится.

– Всенепременно, милорд.

– Сокройте сию тайну от ваших наймитов, если сможете.

– Смогу. Однако сия схема далека от утонченности.

– Лучшая в такие сроки. Мы должны сохранить дружбу Полонийца. Используй мы дипломатические меры, они бы сразу все поняли. Сей план столь безрассуден, что никто не заподозрит изворотливую руку Монфалькона.

– Однако последствия?..

– Ни единого нежеланного, если вы исполните роль безошибочно и с обычным вашим тщанием.

Квайр засопел.

– Мой меч – его забрал сей придира Рууни. Я выйду через Паучью дверь. – Он набросил капюшон обратно на голову.

Монфалькон медным колокольчиком позвал лакея.

– Скрейп: попроси лорда Рууни вернуть сему человеку клинок. – Он вновь встал у огня.

– Интрига родом из времен Короля Герна, – продолжил Квайр. – Будем надеяться, никто не воскресит в памяти то, как вы ему служили. Я припоминаю…

– Вы были мальчишкой, когда Герн покончил с собой.

– Я не тоскую по прошлому. Разве я утверждал обратное?

Монфалькон возложил пальцы себе на веки.

– Вы и я, несмотря на разделяющие нас сорок лет, оба из иной эры. Вот ирония судьбы: мы должны работать совместно, дабы противостоять возвращению сего темного прошлого.

Квайр потворствовал ему:

– Или: я, самый злодейский из злодеев, с моей любовью к столь античному искусству, должен содействовать жизни в мире, где правосудие куда сильнее. Где правит Добродетель.

Монфалькон, воздев правую руку и распрямив ее, изрек едко:

– Я нужен, пока на Земле остаются такие, как вы.

Квайр задумался, потом тряхнул головой.

– Напротив. Можно утверждать, что я нужен, пока благородные души вроде вас продолжают лезть вон из кожи. В конце концов, Платон извещает нас о том, сколь хрупок век совершенного монарха…

Монфалькон был поставлен в тупик. Он сердито переменил тему:

– Иные дороги непроходимы ввиду снега. У вас хорошие лошади, я надеюсь.

– Их придется взять напрокат.

– Золото?

– Вестимо.

Лакей возвратился с мечом, и Монфалькон вынул ключ. Квайр выдвинулся, дабы принять клинок из чужой руки.

– Спасибо. – Он вложил меч в ножны.

Лорд-Канцлер подождал, пока слуга повернется к ним спиной, и отпер шкатулку. Когда лакей испарился, он открыл ее.

– Пять ноблей?

– Вестимо – хватит на лошадей и людей.

Монфалькон украсил золотом Квайрову беспечную ладонь.

– Вы отъедете до темноты, ближе к вечеру?

– Как только найму причастных, пообедаю и вымоюсь.

Двое мужчин вошли в меньшую комнату, а затем в еще одну, меньше предыдущей. Третья дверь, скрытая в панели за креслом, вела в стены: путь из дворца, о коем знали, по их мнению, лишь Квайр, Лудли и их патрон. Капитан кротко раздвинул свежую паутину, как если бы касался древних кружев, и пустился в путь. Приглушенное прощание с Монфальконом, прежде чем панель за ним закрылась, и он содрал с себя капюшон, отбросил его, перевернул накидку так, чтобы, вернув сомбреро на голову, оказаться во всем черном. Пространство вокруг полнилось серым светом из неясного источника, и в сем свете тысячи пауков кишели на полу, стенах и жемчужном шелке. Квайр выпрямил спину и двигался осторожно, дабы раздавить как можно меньше членистоногих. Туннель был стеклянным и, не исключено, служил некогда оранжереей; тут и там виднелись останки кадок и горшков, сгнившие ветви. Ныне стекло покрылось пылью, и несколько выше него возведена была крыша. Именно через окна на дальнем конце ее, казавшейся гигантским навесом, и проникал свет. Изгибался туннель потихоньку, на манер подковы, и воздух делался прохладней, пауков становилось все меньше, и Квайр вышел наконец к починенной двери, что служила ему выходом, пересек твердый, захламленный пол, пока не достиг стены, что однажды наверняка была внешней и граничила с садом. Сквозь дыру в стене он выбрался в полутьму; вниз по лестнице, через отрезок голой земли. Теперь Квайр, дрожа и прижимая накидку к телу, приближался к высоченной, обширной стене. Плечо к одному ее участку – и она поддалась, так что он почти выпал в свет дня, в глубокий снег. Квайр захлопнул кирпичную дверь. Он стоял под высоким утесом из пожелтевшего от погоды кирпича, а перед ним простирался длинный, узкий декоративный сад, заброшенный, разросшийся, позабытый, чьи контуры четче обрисовывались снегом и льдом. Черные ветви тянулись к небу, осколки статуй глазели из-под снежных нарядов – полубоги более солнечной державы, в горностае, оледенелые. Дыхание Квайра на эдаком фоне казалось серым. Высоко поднимая ноги, он нырял сапогами в снег, шагая по знакомой, но невидимой тропе меж квадратов, кругов и продолговатостей бесплодных цветников и забитых фонтанов, повернул налево к еще одной стене, всей перевитой вечнозеленым, перепрыгнул маленькую железную калитку, вошел в грот, ступая по немногим свободным от снега булыжникам, дошел уже и до ворот, отпертых его отмычкой, и застыл на склоне холма, где никакой тропы не было. Его мучил голод. Он побежал вниз по склону к густым рядам тополей, обрамляющих дорогу, черную от следов колес, бросил взгляд через нее. Ветер нес снежную труху, и та делалась как бы водной рябью на широкой, мелкой реке. Квайр упал, покатился, выругался, потом хихикнул, спотыкливо встал на ноги, доковылял до деревьев и их убежища, замер, дабы предаться глубоким вдохам, резавшим легкие, прислонил онемевшую спину к стволу и стал глядеть вниз на дым города, теперь уже не слишком далекий. Изгородь стала последним его препятствием, он вскарабкался на нее деликатно, не пылая страстью быть замеченным, спрыгнул на исковерканную дорожку и заскользил по льду лужи, прежде чем вновь побежать.