— На старых пожогах придется брать, — Кайгородов с уважением посмотрел на кряжистую фигуру Грохотова, о котором он слышал от Григория Ивановича Туманова. — Давайте отдыхайте, а потом и нагружаться будете.

— Некогда отдыхать. В Катав надо скореича ехать. Да и Сатке руда нужна, — степенно заговорил Никита.

Подошли другие баты.

— Часть подвод направляй на Зяр-Кускан, остальные здесь будут брать. Как дорога? — спросил Даниил.

— Дорога што. Известно, зима, заносы да бураны. С кормом плоховато. Сено скормили. Оно порожняком-то ишшо ничево, а вот с полными возами, без корму, пожалуй, протянемся.

— Выручим, — Даниил показал на междугорье. — Видите там стоят два стожка. Один из них Автомона, второй поповский. Подъезжайте к любому.

Обоз двигался медленно. Порой полозья саней со скрежетом переваливались через невидимые под снегом камни, и каждый раз Никита подставлял плечо к коробу, не давая ему свалиться набок. Тяжело было на перевалах. Подъемы, от которых у лошадей «ходуном ходили» бока, крутые спуски, когда возы приходилось сдерживать руками, измотали подводчиков.

На третьи сутки, поднявшись на крутогор, Никита увидел лежавший внизу завод. Грохотов сумрачно смотрел на потухшие печи, на заснеженный заводской двор. Стая ворон с карканьем кружилась над притихшим садом, да изредка виднелись редкие фигуры прохожих.

Никита осторожно стал спускать воз в междугорье.

Вот и первые дома. Застегивая на ходу полушубки, за обозом потянулась толпа заводских. Слышались отдельные голоса:

— Ай-да баты, не подкачали.

— Теперь живем.

Охотников разгружать короба нашлось много. Загрубелые лица батов просветлели.

— Поди, заждались?

Заводская площадь ожила.

— Эй ты, медведь, — весело крикнул Никите какой-то паренек, помогавший ему сваливать руду из короба, — не рассыпай!

— А ты зачем здесь вертишься? — спросил Никита, налегая на лопату. — Пошто под Кунгур не пошел?

— Девки не отпустили, — бойко ответил парень и, покончив с коробом Грохотова, переметнулся к другому возу.

Утром из заводских труб показались первые клубы дыма. Они повисли над узкой долиной и потянулись вслед уходящему порожняком обозу. Никита, прислонившись к передку саней, изредка понукал коня, который легко бежал по проторенной дороге на рудник.

На рудник обоз пришел на следующий день. Никита разыскал Кайгородова, который в это время налаживал обжиг.

— Ну как, доставили руду? — спросил Даниил, крепко пожимая руку Грохотова.

— Прямо в печь, — улыбаясь, ответил Никита и по-хозяйски окинул взглядом выработку. — Похоже, без нас тут не спали, — заметил он скупо.

— Надо опять отправляться в дорогу. Ждут руду в Сатке, ждут и в Златоусте.

— Вечор оттуда люди приехали к нам на помощь.

— Дремать не приходится. — Никита пытливо посмотрел на молодого штейгера. — А чево ради так бьешься?

— Будто не знаешь? — горько усмехнулся Даниил. — Давно ли гуляла казацкая плеть по твоей спине? Забыл?

— Нет, — брови Никиты сурово сдвинулись.

— Так и я не забываю, — заговорил с жаром Кайгородов. — Вот здесь, на рудниках, в проклятых ямах, прошла моя юность. — Рука Даниила простерлась по направлению северного склона Шуйды. — Видел ли я когда светлые дни? Нет, не было их. Думал, найду счастье в чужедальней стороне, в науке. Ночи недосыпал, голодом сидел — всяко было. Вот и штейгером стал, а все тем же крепостным остался. Могли продать, насмерть засечь. То же самое ждало бы моих детей. А теперь — я сам себе хозяин. Мне никто не связывает руки. Мы поднимаем рудники, а это оружие. Оно принесет нам свободу. Эх, друг ты мой Никита, — рука Кайгородова легла на плечо крестьянина. — Мы оба хлебнули немало горя, пора уже и нам жить по-человечески. Так давай же добывать свою лучшую долю, готовой нам ее никто не даст.

Грохотов в смущении слушал штейгера.

— Мы што, мы люди темные, — начал он медленно. — Знамо, когда прогоним дворян и заводчиков, облегчение крестьянину больше будет. Так народ бает. — Подняв голову, деловито спросил: — Стало быть, на Сатку подводы готовить?

— Да, — ответил Кайгородов и, простившись с Грохотовым, зашагал к шурфам.

Неожиданно Кайгородов услышал отчаянный женский крик. Круто повернувшись, он увидел, как сноха Ерофея Булатова, напрягая последние силы, тянула к себе из шурфа наполненную рудой деревянную бадейку. От натуги лицо женщины было бледно. Даниил понял опасность, которая грозила старику Булатову. В три прыжка Кайгородов оказался возле женщины и, схватив бадейку, которая зацепилась дужкой за выступ, с усилием вытащил ее наверх. Из шурфа вылез старый рудокоп.

— Ну, Данила, выручил ты нас с Дарьей из беды, — заговорил он. — Упаси бог, сорвись бадейка, тогда бы мне каюк.

Кайгородов начал осматривать вороток. Его мысли целиком были заняты валом, на который наматывалась веревка. Бадейка лежала рядом, Даниил подтянул ее к воротку и медленно начал спускать в шурф. Бадейка брякнула, значит достигла дна. Но вал по инерции все еще продолжал кружиться на всю длину веревки.

— А что если сделать механический стопор? Допустим, прикрепим его к левой стойке воротка. На вал одевается плоский железный круг с загнутыми по ходу зубьями. Как ты думаешь, дядя Ерофей? — повернулся Даниил к рудокопу и начал объяснять устройство зубчатки.

— Придумано неплохо. Только хлопот много. Надо ехать на завод, да и там займутся ли? Поди, не до нас им теперь? — Ответил Ерофей.

Два дня Даниил провел дома — готовил чертеж и расчеты, затем выточил модель зубчатки. Дерево попалось крепкое, и модель вышла на славу.

Рано утром он разбудил Артема:

— Вот тебе сверток и бумага. Немедля поезжай в Катав. Явись в контору завода и скажи, чтоб сделали как можно скорее.

Артем посмотрел на лист. На нем был плоский зубчатый круг и отдельно стояк с выемкой.

— Разумеешь? — не дожидаясь ответа, Даниил начал объяснять своему другу. — Этот круг с серповидными зубьями крепится на вал воротка. При его вращении зубья проходят вот этот стопор. — Палец Кайгородова уперся во второй рисунок. — Он закрепляется намертво к стояку и предохраняет бадейку от падения. — Понял?

Лицо Артема расплылось в улыбке.

— Дельно, — произнес он довольным тоном. — А здесь что? — Артем повертел в руках сверток.

— Это модель зубчатки. Без нее завод не будет делать отливку.

— А-а, понятно, — протянул друг Кайгородова и, сунув сверток с чертежами за пазуху, вышел к лошади. Через несколько дней сияющий Артем привез отлитые на заводе детали.

— Там теперь управитель-то из наших. Показал ему эту самую штукенцию, выложил бумаги, жду, што скажет. — «Для рудознатцев и рудокопов сделаем беспременно, потому у нас, — грит, — сними одно обчее дело. Вы, — грит, — ребята, только на руду нажимайте. Да и на других заводах нужда в ней большая». — Помолчав, Артем добавил: — Слышал сторонкой, што сам Григорий Иванович Туманов на рудники к нам собирается. А зачем, не знаю.

— Ладно, отдыхай с дороги, а с утра будем ставить зубчатку на воротки, — заметил Кайгородов, выслушав Артема, и, одевшись, вышел на улицу.

От горевших день и ночь пожогов над селом висел едкий дым. Зимнее солнце было огненно-красным. Казалось, на вершине Шуйды полыхает огромный костер.

Неожиданно на рудники приехал Григорий Туманов. Вместе с Даниилом обошел забои, побывал на пожогах и довольный вернулся в заезжую избу.

— Не ошиблись мы с Иваном Степановичем, посылая тебя на рудники, — говорил он Кайгородову. — Видать, робил ты не за страх, а на совесть. Непременно отпишу о тебе царю-батюшке. Што просить в челобитной?

— Ничего мне не надо, ни чинов, ни почестей, — опустив слегка голову, ответил Даниил. — Хочу только одного: ехать на ратное дело. Хочу сам себе добыть свободу. А когда придет она, желанная, вернусь на рудники.