Зима в Юрюзани прошла для Серафимы спокойно. Правда, не было вестей от Данилушки, но она знала из разговора с Мейером, что учится он где-то в Германии и должен вернуться не раньше осени будущего года. В конце мая на завод приехал новый хозяин — Петр Сергеевич Дурасов. Получив богатое наследство, он бросил службу и вышел в отставку в чине секунд-майора. Это был высокий, с военной выправкой мужчина с нафабренными усами, пышными баками на помятом лице, с бесцветными навыкат глазами, носивший мундир нараспашку и тесные рейтузы, плотно облегавшие худые, жилистые ноги, обутые в тяжелые ботфорты. Аграфена Ивановна вышла за него замуж наперекор родительской воле.

— Мот и картежник, — узнав о новом зяте, заявил Мясников присмиревшей жене, которая, по словам Ивана Семеновича, «проворонила» Груню.

— Дурасов из хорошей дворянской семьи, — робко заметила та.

— Хошь, я тебя завтра графиней сделаю. Были бы деньги. А этот стрекулист на богатое приданое позарился. Ему Груня нипочем. А ты, квашня, что смотрела? Щелкнул шпорами офицерик, поцеловал тебе ручку и раскисла. Тьфу! — плюнул в сердцах Мясников. — Кабы знал, в скиты бы ее отправил. Но снявши голову, по волосам не плачут. Зови Аграфену в воскресенье с мужем, — закончил Иван Семенович и вышел.

Дурасов после женитьбы быстро охладел к Аграфене Ивановне и зачастил к своим друзьям по полковой службе. Встречи обычно заканчивались диким кутежом где-нибудь за Волгой. Через несколько дней, опухший от пьянства, он тайком пробирался в свою комнату, валился на диван и приказывал коротко Фролке:

— Елею!

Слуга, подставив стул, взбирался на него и тянулся к иконостасу, перед которым на медных цепочках висели три елейницы в виде парящих голубей. В спинки птиц были искусно вмонтированы чашечки для елея. Масло Дурасов давно уже вылил и наполнил их крепкой настойкой. Решился он на эту операцию по простой причине: ключи от буфета хранились у Аграфены Ивановны, а она предусмотрительно прятала их подальше.

— Итак, начнем евхаристию[4], — принимая елейницу из рук Фролки, произносил он торжественно.

— Ты не забыл, дурья голова, припев?

— Никак нет-с, — угодливо отвечал малый.

Хозяин начинал:

Фролка подхватывал:

Выпив, Дурасов тыкал пальцем на вторую елейницу.

— Изыми, — изрекал он.

Набрав в легкие воздуха, Фролка выводил:

— Третью! — командовал хозяин.

Фролка с увлечением заканчивал:

Елейница ставилась на место. Вдрызг пьяный Дурасов ложился на диван, Фролка стягивал обувь со своего господина и на цыпочках выходил из комнаты.

На утро Петр Сергеевич уже бодро входил, в комнату жены.

— Вот что, Груня, — стараясь говорить как можно мягче, обращался он к ней. — Завтра я уезжаю на заводы. Надо же мне посмотреть, что там делается.

Аграфена Ивановна вздыхала.

— Что ж, съезди, посмотри. Хозяйский глаз нужен везде. Только долго там не живи. К осени домой возвращайся. Скучно мне без тебя. Сысоича-то возьмешь? — спрашивала она озабоченно.

— Придется взять. В заводском деле, как ты знаешь, я новичок, а Сысоич пуд соли съел на этом.

Сысоич, о котором шла речь, был когда-то правой рукой покойного Мясникова. Старый приказчик до тонкости знал все заводское хозяйство. После смерти Мясникова он остался у Аграфены Ивановны и пользовался ее неограниченным доверием. Вот и сейчас, узнав, что муж едет на заводы, она долго совещалась с Сысоичем и на прощанье сказала:

— Поглядывай за моим-то. Как бы не закуролесил.

— Ходу не дам. Споткнется, поправлю, поставлю опять на место, будь спокойна, — промолвил старик.

— На тебя вся надежда, Сысоич. Дай бог тебе здоровья. Поезжай.

В Юрюзань приехали ночью. В доме Мейера засуетились. Гостю отвели лучшие комнаты. Сысоича поместили во флигеле, где жил приказчик. Весть о приезде нового хозяина быстро облетела заводской поселок.

Утром возле управительского дома собралась большая толпа. В ней были и баты из соседних деревень, приехавшие на завод с углем. Стояли они обособленно, перебрасываясь короткими фразами.

Барин еще спал. В открытом окне, положив лапы на подоконник, лежал дурасовский сеттер Игрек, равнодушно смотревший на толпу.

— Ребята, гли-кось, хозяин в окне, — раздался чей-то молодой насмешливый голос.

— Где? Где? Да ведь это собака, — разочарованно произнес второй парень.

— А какая разница? Лаяться, поди, оба умеют.

— Будет вам бухтеть, зубомои! — прикрикнул на ребят какой-то старик в кожаном фартуке, видимо, кузнец. — Вот услышит уставщик, волком взвоете.

Толпа прибывала. Пришли, закончив работу, коробщики, чугунщики и шуровщики. Явились и кричники.

Сысоич с самого раннего утра был в заводской конторе. Перебегая от стола к столу, он совал свой длинный с прожилками нос в канцелярские бумаги. Мейер вызвал к себе уставщика и дал строгий наказ — убрать мусор с заводского двора, начистить все до блеска и выдать рабочим новые рукавицы и фартуки. Густаву Адольфовичу новый хозяин особенно пришелся по душе после того, как Дурасов галантно раскланялся с его супругой и, пристукнув молодцевато каблуками, поцеловал ей руку.

— О! Это господин, — приподняв указательный палец, Мейер с важным видом покружил им в воздухе, — Он имеет великолепный сеттер. О! Это хозяин.

Фролка чистил сапоги, ожесточенно работая щетками.

— Послушай, — Мейер дотронулся до плеча слуги. — Что по утрам кушает твой хозяин, кофе он любит?

Фролка поставил сапоги в угол, посмотрел на них критическим взглядом и, видимо, довольный своей работой, хмыкнул:

— Что кушает твой хозяин? — повторил Мейер.

— А когда как придется, — бойко ответил Фролка. — Пьет кофе, когда чай, а с похмелья стакан водки и будь здоров.

Густав Адольфович вернулся к жене.

— Приготовь кофе и чай, не забудь закуски и бутылку шнапса, — распорядился он.

Завтрак прошел оживленно, Петр Сергеевич после двух-трех рюмок, не стесняясь хозяйки, принялся рассказывать сальные анекдоты. Густав Адольфович в угоду гостю похохатывал.

— Когда вы будете осматривать завод? — пользуясь временной передышкой, осторожно спросил он гостя.

— Успею, — Дурасов махнул небрежно рукой и, подойдя к окну, полюбопытствовал: — А что это народ собрался?

— Ждут вашего выхода, — ответил с усмешкой Мейер.

— Что я, архиерей, что ли? Что им от меня нужно?

Густав Адольфович пожал плечами.

— Скажите им, — Дурасов кивнул головой на площадь, — что разговаривать с ними я не намерен. Пошлите за Сысоичем, — распорядился он.

Старик явился скоро.

— Чем могу служить?

— Выйди к рабочим, поговори с ними, если будут жалобы, пускай подают в письменной форме в контору.