— Поезжай с богом, учись — человеком будешь.
На третий день Данилка вместе с Серафимой выехали из Юрюзани в Катав. Узнав, что сын уезжает в дальний Симбирск, мать поплакала и, благословив его, вместе с отцом поклонились Серафиме.
— Спасибо за твою заботу о Данилушке.
Наконец наши спутники прибыли в Уфу. Там их ждал уже Мясников. Закончив в уездном присутствии свои дела, он вместе с Серафимой и Данилкой через несколько дней утомительного пути оказался в Симбирске.
ГЛАВА 14
Серафима с Данилкой остановились на монастырском подворье. Мясников определил Данилку к отставному шахтмейстеру Шульцу, у которого учились дети крепостных, вывезенных Мясниковым с Южного Урала. Изучали латынь, горное дело и выплавку чугуна. Смышленый Данилка легко усваивал науку, и через год по совету Шульца Иван Семенович направил за границу наиболее способных учеников, в том числе и Данилку.
В жизни Серафимы произошло важное событие. Умер Мясников. Перед смертью он оставил духовное завещание, по которому все заводы, рудники и леса перешли в собственность его четырех замужних дочерей.
Не забыта была и Серафима.
На имя своего душеприказчика купца Логинова Мясников составил отдельное завещание, которое гласило:
«Вдове погибшего барочника Афанасия Первухина — Серафиме Степановне Первухиной — оставить на вечное пользование дом с надворными постройками в Симбирске и в Юрюзани. И если оная вдова пожелает выехать в Юрюзань, не считать ее в приписных списках крестьян и освободить от всякой повинности и притеснений.
По возвращении из-за границы ученика горного дела Данилку Кайгородова определить главным рудознатцем на поиски медных и железных руд на Южном Урале, о чем и упомянуто в моем прямом завещании дочерям».
На похоронах Ивана Семеновича Серафима шла в толпе. Когда все ушли с кладбища, она подошла к могиле, опустилась на колени и долго смотрела на маленький холмик, под которым навеки был скрыт человек, так много изменивший в ее жизни. Любила ли она его? Нет. Она пошла на грех в отместку старому мужу за погубленную молодость, из желания вырваться на волю. А настоящей любви так и не было. Да придет ли она? Ведь уже скоро тридцать лет. Тяжело вздохнув, Серафима пришла домой и занялась хозяйством. На второй день после похорон приехал Логинов, тучный, страдающий одышкой, старик. Увидев незнакомого человека, Серафима нерешительно спросила:
— Вам кого?
— Тебя, красавица, решил попроведать. Правда, как говорят, незваный гость хуже татарина, но, может, обижаться не будешь, если я посижу у тебя с полчасика, — заговорил Логинов и не спеша прошел в передний угол комнаты.
Серафима подала старику стул.
— Мм-да, — промычал тот неопределенно, — пути господни неисповедимы. — Логинов обтер клетчатым платком лысину и продолжал: — Сегодня человек жив, хлопочет о чем-то, а потом кувырк, и нет человека. Ничего ему не надо. Отправился в мир, где несть ни печали, ни воздыхания, а жизнь вечная. Одна живешь в доме-то? — неожиданно спросил он.
— Со старушкой, — ответила неохотно Серафима.
— Я не об этом, — махнул рукой гость, — родственники у тебя есть?
— Живут в Юрюзани.
— Значит, ты одна хозяйка дому? Оно и говорится, не дай бог вдоветь да гореть. — Логинов пытливо осмотрел комнату.
«Что ему нужно от меня? Ходит вокруг да около», — подумала с неприязнью Серафима о старике.
И, точно угадывая ее мысли, Логинов неторопливо вытащил из кармана сложенную бумагу и произнес с оттенком торжественности:
— Покойный Иван Семенович завещание оставил на твое имя. Письмо разумеешь?
— Нет.
— Ну, так слушай. — Одев очки на мясистый нос, Логинов стал читать последнюю волю Мясникова. Серафима перекрестилась на висевший в углу старообрядческий восьмиугольный крест.
— Не забыл перед смертью меня. Да и Даню вспомнил, — ее глаза стали влажны. — Дождаться бы только Данилушку из заморских стран, — молитвенно прошептала она.
Логинов молча спрятал завещание.
— Душеприказчиком меня Иван Семенович назначил. Перед смертью говорил, чтоб обязательно побывал у тебя. Бумагу-то мы завтра оформим, а сейчас, может, найдешь чем-нибудь попотчевать старика.
— Посиди, самовар поставлю, хотя сама чай не пью, — Серафима поднялась с места.
— Кишки им полоскать и я не люблю, — отозвался Логинов. — Может, кроме чая найдешь что-нибудь?
Серафима подала гостю большой ковш браги.
— Вот это дело. — Гость перекрестился и, не отрываясь, выпил до дня. Обтер усы и молодцевато крякнул.
— Живой о живом и думает. Гляжу я на тебя, — продолжал он уже весело, — какая краса вдовой осталась. Хочешь, я тебе женишка найду? Не стар, не молод, не холост, не женат, а одной ногой в могиле стоит.
Серафима слабо улыбнулась.
— Не собираюсь я в замуж выходить. Не к чему, — ответила она сдержанно, — на Урал поеду.
— Тэ-кс. А дом-то продавать будешь? — спросил Логинов деловито.
— Найдется хороший покупатель, продам.
— Тэ-кс, — что-то обдумывая, вновь протянул гость.
— Вот что. Покупать мне самому не с руки, потому душеприказчик, а подошлю к тебе человека. Ценой не обижу, — берясь за картуз, сказал он Серафиме и, сделав несколько неуверенных шагов по комнате, остановился перед хозяйкой.
— Ты бы лучше не уезжала из Симбирска. Здесь тебе спокойнее. Слышал я, что новый-то хозяин Юрюзанского завода Петр Сергеевич Дурасов — человек с большими причудами. К нашему делу не прилежный. Так себе, балаболка с кокардой.
— А мне он что? — Серафима передернула плечами. — Я не крепостная, вольная.
— Ну смотри, тебе виднее, а скажу одно: бесшабашные зятьки попали покойному Ивану Семеновичу. Как бы там все прахом не пошло, — старик взялся за дверную скобу. — Завтра я заеду за тобой, копию с завещания надо снять, да и печать приложить. До свидания.
Логинов вышел. Оставаться одной в Симбирске Серафиме было тяжело. Тянуло домой. «Но поживется ли в Юрюзани? Станут притеснять — уеду в Первуху. Вот только бы дождаться Данилушку. Сколько ему лет? Наверное, уже двадцатый пошел. Года через два вернется…» Какое-то странное чувство томило женщину. Только сейчас поняла: тянет ее к Данилушке, любит она его. Серафима в смятении опустилась перед распятием и страстно зашептала:
— Господи, прости меня грешную, недостойную рабу твою. Помоги совладать с собой.
Долгим тоскующим взглядом смотрела на потемневший лик Христа, но он был холоден и равнодушен.
Через несколько дней Логинов выгодно купил дом Серафимы. Сборы в Юрюзань были недолги. Она выехала из Симбирска с попутными возчиками и недели через три была в Юрюзани. Брат Никита встретил ее с радостью.
— Наконец-то дождался. Думал, совсем уж не приедешь. Да и мне в деревню пора. Староста поедом ест. Ты ведь знаешь, что мы приписные. Надо руду на завод возить, приказчик кричит: что здесь прохлаждаешься? Плетью грозил. Урок на руду дали такой, что на двух лошадях не скоро управишься, а у меня одна, — пожаловался он сестре.
— Возьми мою лошадь, — предложила Серафима. — Она мне не нужна. Привезти корму или дров — найму кого-нибудь.
Никита помедлил с ответом.
— Без коня и тебе плохо.
— Обойдусь. — Серафима махнула рукой и ласково посмотрела на брата. Как и все первушане, Никита был кряжист и на вид суров. В отличие от сестры был он медлителен и тяжкодум. Носил стеганый жилет, из-под которого виднелась цветная ситцевая рубаха с косым воротом. Стриженную под кружок голову покрывал войлочной шляпой. На ногах лапти с онучами, заправленными в домотканые холщовые штаны. Типичный таежник, Никита не водил знакомства с острыми на язык юрюзанцами и сторонился их. Бесхитростный в житейских делах, он до тонкости знал лес, его тайны и, уходя далеко в тайгу, безошибочно определял по известным ему лишь одному приметам обратный путь в свою деревню.
