— Ишь ты, — усмехнулся в бороду Кузнецов. — А ты возьми саблю острую да отруби им головы.

— Придет время и без нас отрубят, — уверенно произнес Даниил.

— Ты что, от Иоанна Златоуста вычитал или из Апокалипсиса? — Иван Степанович нетерпеливо подвинул свой табурет к собеседнику.

— Нет, об этом писал ученый муж итальянец Кампанелла Томазо и полвека тому назад Мюнцер, немецкий священник, поднявший крестьян и городскую бедноту против князей. Оба они стояли за власть простого народа.

— Должно, умные были головы. Только вот что я тебе советую: всю эту блажь из своей головы вытряхни, не для нас она писана, — произнес сердито атаман.

— Почему? — невольно вырвалось у Даниила.

— Да потому, что нам без царя никак нельзя. Загрызут нас без Петра Федоровича дворяне да купцы. Съедят. Ахмедка видел? — перевел разговор Кузнецов.

— Нет.

— Зайди к нему и откланяйся.

— Не пойму, — Кайгородов пожал плечами.

— И понимать тут нечего. Остаешься у меня, — заявил он решительно. — Будешь смотреть за рудниками и заводами. Пушки нам нужны и другое оружие. Утре напишем бумагу. Назначаю тебя главным доверенным над всеми рудниками. Съездишь на Воскресенский завод. Есть наказ от полковника Хлопуши. Посмотришь, как идет дело с отливкой пушек. Если увидишь там Хлопушу, передай от меня поклон. Шибко не задерживайся. Нужен на рудниках, — отрывисто закончил Кузнецов.

Даниил повернулся к выходу.

— Постой, — рука Кузнецова легла на плечо штейгера, — этих итальянцев и немцев оставь, а то несдобровать тебе от наших и катькиных полковников. Живо вздернут на виселицу.

Вздохнув, Кайгородов вышел. Иван Степанович крупными шагами стал ходить по комнате.

«Чудной парень, — подумал он про Даниила. — Ишь, ведь что выдумал: без царя! Хотя почему бы и не так? — Иван Степанович остановился посредине комнаты. — Ведь выбирают же наши казаки станичных атаманов. Вот собрать бы Всероссийский круг и выбрать в правители подходящего человека. Тьфу! Полезут же в голову дурные мысли. А все это штейгер виноват. Ну его к лешакам. Не нашего ума дело», — сняв нагар со свечи, Иван Степанович помолился и начал укладываться спать.

Кайгородов был доволен новым назначением. Наконец-то он будет свободным человеком, его знания принесут пользу отечеству. Он сделает все, чтоб легче жилось рудокопам, чтоб рудники разрабатывались разумно, а не хищнически.

С отливкой пушек на Воскресенском заводе дело шло на лад. Пробыв на заводе дня три, Даниил повернул на Юрюзань. Остановился у Неофита. Марфа встретила племянника с жалобами на мужа.

— Мой-то чисто сдурел на старости лет. Целыми днями пропадает на заводе. Хватит, говорит, на господ робить, послужим Пугачеву. Слышала я, — понизив голос, продолжала словоохотливая Марфа, — бают, этот самый Пугач живет, как турка. Баб у него целый обоз. Куда ни приедет, беспременно женится. Неуж правда?

Марфа испытующе посмотрела на гостя. Даниил улыбнулся.

— Враки.

— Я тоже так думаю, — живо подхватила женщина, — не царское дело с сударками знаться, а должон одну законную жену иметь. Раз поставлен народом — служи ему, а беса тешить нечего. Слыхал, поди, наш-то немец стрекача задал. Убег проклятый в Уфу, сказывают. — Помолчав, Марфа, вытерла вспотевшее от шестой чашки чая круглое лицо и вновь затараторила: — Старика-то Сысоича помнишь? Ну так вот, когда подошли наши к заводской конторе, а он выскочил в одной исподней рубахе на крыльцо и давай ругаться: такие, сякие, чтоб вам ни дна, ни покрышки. Плетей, кричит, на вас голоштанников мало. Заводские не стерпели, сдернули его с крыльца и помяли маленько. А старику много ли надо? Ну и отдал богу душу. Гурьяна, что на рудниках надзирателем был, кричники в печь бросили. А эта распутница Серафима-то в Первуху к брату уехала, прижала хвост, — исчерпав весь запас заводских новостей, Марфа спросила уже деловито: — Ты что, начальником, я слышала, стал?

— Поставили, — ответил Даниил.

— Да, чуть не забыла. Автомон-то здесь теперь живет. Дочка к нему приехала, да такая худая — кожа да кости, — покачала головой Марфа. — Сейчас, ровно, поправляться стала. Недавно ее видела.

Даниил поспешно поднялся из-за стола и схватился за шапку.

…Прохожие с удивлением смотрели на взволнованного человека в расстегнутом полушубке и короткой куртке немецкого покроя. Вот и домик Автомона. Кайгородов вошел в сени. На кухне была только мать Фроси.

— Здравствуйте, — заслышав шаги Фроси, он почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

— Даня! — раздался радостный возглас.

— Данилушка, милый, — Фрося нежно гладила его волосы, долго смотрела затуманенными глазами на дорогое лицо.

Даниил горячо поцеловал ее. Девушка прошептала чуть слышно:

— Пойдем в светелку.

Улыбнувшись своим мыслям, мать закрыла за ними дверь.

Прошло несколько дней со дня встречи Даниила с Фросей. Он часто бывал в домике Усольцевых. Обычно Автомон, завидев молодого штейгера, бросал сердитый взгляд на дочь и, одевшись, уходил из дому. Время было тревожное и ссориться с пугачевским ставленником он боялся. Автомон не раз ругал себя за то, что послушавшись Сысоича, пустил к себе на квартиру штейгера. Когда дочь увезли в монастырь, тешил себя мыслью, что она забудет иноверца, ан нет, опять воркуют, как голубки. Тьфу! Хлопнув в сердцах калиткой, Усольцев вышел на улицу. Постоял и, заметив, как из переулка появился какой-то всадник, хотел было вернуться обратно, но его остановил зычный окрик.

— Эй, ты, где тут живет Усольцев?

— Здесь, — нетвердо ответил Автомон и, приглядевшись к коннику, узнал Артемку. «Как бы не припомнил мне рудник», — подумал с опаской Автомон и попятился к калитке.

Не подавая вида, что он узнал бывшего надзирателя, Артемка спросил:

— Не у него сейчас Данило Кайгородов?

— Не знаю.

Всадник соскочил с коня и, привязав его к тыну, вошел во двор. Снедаемый любопытством, Автомон последовал за ним. Артемка открыл дверь и, увидев Кайгородова, сидевшего рядом с Фросей, остановился возле полатницы.

— Не узнаешь? — ухмыльнулся он.

— Артемка! — Кайгородов поспешно вышел из-за стола и крепко обнял своего друга. — Каким тебя ветром занесло?

— Попутным из Бреды, — произнес многозначительно Артемка и, вынув из-за пазухи пакет, передал его Кайгородову.

Даниил вскрыл конверт и прочитал бумагу. Приказом военной коллегии Даниилу Кайгородову предлагалось немедля выехать на рудники, наладить добычу, чтоб в литье пушек заминки не было.

Почуяв недоброе, Фрося поспешно подошла к Даниилу.

— О чем задумался? — спросила она тревожно.

— Надо ехать на рудники, — ответил Даниил.

Фрося опустила голову. Стоявший за спиной Артемки Автомон обрадованно перекрестился: «Слава-те осподи, Данило уедет, а девку окрутим со своим парнем».

В избе наступило тягостное молчание, которое прервал Артемка.

— Не горюй, красавица, скоро вернемся и свадьбу сыграем, — сказал он весело девушке.

Прощание с Фросей на этот раз было коротким. Даниил обнял ее, посмотрел в наполненные слезами глаза девушки и, прошептав чуть слышно: — Жди меня, — поспешно вышел.

Фрося сделала попытку кинуться вслед за ним, но отец загородил ей дверь.

— Не смей! — он с силой отбросил дочь в глубь избы.

Как ни тяжело было расставаться с Фросей, Даниил на следующее утро выехал на Шуйду.

Ехать с ним согласились старые друзья: Артемка и Варфоломейко с Оськой.

— Вот что, — сказал им на прощание Туманов, — на Шуйде вы нужны больше, чем под Кунгуром или Челябой. Рудное дело знаете и принимайтесь в добрый час. Старшим у вас будет Даниил. Знаю, трудновато будет, но руда должна быть на заводах.

Проницательные глаза Григория уставились на молодых рудокопов.

— А как с вывозкой? — спросил Артемка.