С того первого чаепития Витя у нас больше не бывал и с Верой не виделся. Мы каждый день встречались на занятиях, и я к нему привыкла и привязалась. Спокойный, симпатичный, не глупый, не жадный, с юмором, он очень хорошо ко мне относился и нравился мне. Несколько раз я оставалась у него на Зелёной горке.

– Как там поживает твоя строгая сестра? Не наказывает тебя лишением сладкого за то, что ты не ночуешь дома?

– Я ей сказала, что всю ночь переписывала процессуальный кодекс в библиотеке, так как книжка нарасхват.

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, то я уже большая девочка.

Теперь, когда я знала, что Вера никакая не детдомовка, то могла её спрашивать о чём угодно, и могла не относить особенности её поведения, речи, манеры себя вести к особенностям детдомовского воспитания, и могла делать замечания, корректировать поведение, объясняя, почему так не надо, а надо эдак. Я сама стала обращать внимание на многое из того, о чём раньше не задумывалась и просто проходила мимо, ведь оно было само-собой разумеющимся. Я поняла, как много в нас нелепого, необъяснимого, нерационального, противоречивого и даже бессмысленного и как это всё непонятно, если попытаться хоть что-то объяснить. Мы смотрели фильмы и Вера часто спрашивала, что это, почему он или она сделал, сказала или поступили так. К военным фильмам и боевикам она вскоре утратила интерес, сказав, что в реальности бой идёт по-другому, а в фильме лишь антураж. А вот с какой-нибудь "Неоконченной пьесой для механического пианино" или "Обыкновенным чудом" мы застревали надолго и безнадёжно. Порой это было забавно, порой обескураживало меня и ставило в тупик. Одна только непринуждённость движений чего стоила!

– Вера, вот так переплети пальцы, – показывала я. – Теперь положи ногу на ногу. Теперь обхвати вот так колено. Откинься. А теперь обхвати затылок. Пониже, ближе к шее. Запрокинь голову. Спину выгни.

Вера повторяла все мои движения.

– И что это означает? – спрашивала она.

– Да ничего, особо, не означает, – смеялась я. – Это поза расслабления. Если человек так делает, это значит, он отдыхает, чувствует себя хорошо.

– В безопасности себя чувствует, – комментировала Вера на свой лад.

– Ну да, в безопасности, расслаблено, в непринуждённой обстановке, среди своих, дома. В обществе так не делают.

– Почему?

– Ну, не принято. В обществе не культурно так делать.

– Люди постоянно двигаются, – заметила Вера.

– Ну, да, – подтвердила я. – Руки, ноги постоянно меняют положение. Никто не стоит, не сидит и даже не лежит неподвижно, если не спит. Всё время вертит головой, двигает руками, ногами, меняет позу, наклоняется, выпрямляется, поворачивается. При разговоре жестикулирует с разной степенью интенсивности. Выражение лица, мимика всё время меняются. Брови, губы искривляются. Человек касается подбородка, носа, щеки, волос, складывает руки, разводит, сжимает-разжимает пальцы.

– Вот так?

Я хохотала.

– Нет, конечно! Не делай так! Это неестественно. У тебя, в общем-то, неплохо получается, но надо вольнее, и в сочетании одного с другим, а то ты как бы скована всё время, что ли, слишком сдержана, позы слишком статичные, строгие. Более разнообразные они должны быть и меняй их почаще, но не так, как показывала сейчас. Когда начинаешь что-то говорить, подаёшь свою реплику, то чуточку меняй позу, не говори, оставаясь неподвижной. Качнись, наклонись, повернись немножко, руку подними или, наоборот, опусти, коснись лица, колена, пальцы растопырь или сожми. Поняла?

– Да, кажется, поняла.

– Как вас зовут?

– Так мы же уже с вами знакомы.

– Вам нравится Том Хенкс?

– А кто это?

– А спросите меня что-нибудь?

– Как вам сегодняшняя погода?

– Ну вот, очень даже неплохо. Малость театральщинкой отдаёт, но тебе даже идёт. Но ещё обязательно надо научиться пошмыгивать носом и прищуривать глаза.

– Так?

Вера шмыгнула. Я опять рассмеялась:

– Это ты меня передразниваешь?

– Ну, ты так делаешь иногда.

– Правда? Какой ужас! Я и не замечала.

Мы наперебой зашмыгали носами.

– Можно ещё вот так пальцами по кончику, – показала я.

Она повторила, прямо как живая!

– А подмигнуть можешь? Да нет! Не так! Никогда не моргай одним глазом. Люди так не умеют. Я, по крайней мере, не встречала. Смотри. Тут видишь, не только глаз, тут щека и бровь и даже рот, губы с этой же стороны. Вот, ага. Но выглядит не очень!

– У меня на лице меньше мышц, чем у тебя.

– Тогда не подмигивай. Без этого можно обойтись.

Так мы и учились. Я учила её вставлять в речь разные словечки, междометия, слова-паразиты, звукоподражания, просторечия, сленг, менять порядок слов, упрощать или коверкать произношение. А вот матом она владела неплохо – тут уже мне было чему поучиться.

– Ты русская? – спросила я.

– У нас нет национальностей, – сказала она. – Но я поняла, о чём ты. В этом смысле я русская, да. Мой основной язык русский.

– А другие языки знаешь?

– Знаю, ты же спрашивала.

– Ну, тогда ты про программирование говорила, но ты ведь не программист.

– Вполне себе программист, – улыбнулась она. – И неплохо зарабатываю.

– Кстати, а как ты карточки банковские себе оформляла?

– Я не оформляла. Формально, это Димины карточки. Он на себя их открывал.

– Так ты и его кормишь, – пошутила я.

– Не думаю, что он пользуется деньгами с этих карточек. Хотя, я не проверяла. – Вера, видимо, не поняла шутки или, может, я не особо и пошутила.

С шутками и вообще с юмором всё было очень непонятно. Своими словами ни себе, ни Вере я не могла объяснить, что такое "смешно". Определения, которыми изобиловал интернет, с одной стороны определяли всё, а с другой не определяли ничего.

– Шутка не всегда определяется лишь смыслом сказанного, его противоречивостью, или абсурдностью, или многосмысленностью. Часто, она определяется местом, временем, обстоятельствами произнесения, манерой, тоном. Контекст, в общем, играет важную, а порой главную, роль.

– Так может мне не пытаться шутить? – спросила Вера.

– Не шутить самой, это половина дела и не самая главная. Гораздо важней, понимать шутки, то есть, понимать, когда сказанное кем-то является шуткой, а когда нет. Человека, который этого не понимает, а такие есть, чаще всего считают тупым, ограниченным. Исключения бывают, но редко. Вер, я не знаю, как этому научить.

– То есть, ты сама не понимаешь, как понимаешь, что является шуткой, а что нет?

– Именно!

– Значит, я буду твоей тупой сестрой, у которой отсутствует чувство юмора.

– Вот ты сейчас пошутила? – спросила я.

– Нет, – сказала Вера. – А почему ты спросила? Ты восприняла мной сказанное, как шутку?

– Так, – рассмеялась я. – Возможно, тут тебя учить, только портить.

– С шутками и юмором мы можем поступать, как с едой, – сказала Вера. – Ты мне просто говори, когда сказанное шутка, когда нет, и объясняй, почему, а я буду пополнять свою базу шуток, как и раньше.

– Попробуем, – согласилась я. – Другого варианта у нас пока и нет.

Так же, по мере возможности, я Веру изучала физически.

– А ты как дышишь? У тебя настоящие лёгкие?

– Нет. Просто ёмкости для воздуха, куда я вдыхаю и выдыхаю. Из моих лёгких кислород никуда не поступает, а воздух просто используется для говорения.

– Получается, задушить или утопить тебя нельзя?

– Получается, что нельзя.

– А мозг, та его часть, которая не электронная, как снабжается кислородом?

– Ему кислород тоже не нужен. Только электричество.

– А сердце тогда зачем?

– Чтобы стучало.

– Это звучит как шутка, – сразу уведомила я. – Смысл такой, что будто бы сердце у человека существует лишь для того, чтобы стучать.

– Запомню, – улыбнулась Вера. – У нас оно тоже качает кровь в мозг и в мышечную ткань, туда, где она есть, но наша кровь совсем не такая по составу, как у вас, и кислород при этом тоже не используется.