Она все пыталась содрать этот треклятый браслет. Дергала за него, выворачивая руку.

Если Злату было весело от этой ситуации, то вот Есенье вовсе нет.

По голове огрели, похитили, раздели, женой без согласия сделали и в постель положили. А что жених говорит, что ему это самому не надобно, да кто ж знает, правду ли он говорит или голову ей морочит? Как вообще молодому барину могут жену вот так навязать? Без его согласия?

— Черти треклятые!

— Ох уж эти маменьки… — протянул змей, как только его рот перестал быть занят яблоком.

Интересная идея у матушки дочурку отправить на поругание змею поганому, ироду проклятущему или как их там еще люди называют?

Можно подумать, что гад ползучий и ирод проклятущий чего только не сделал, чтобы оставаться в счастливом статусе холостяка. Но налетели и забили крылами, то есть в данном случае хвостами, а если еще конкретнее, то одним-единственным хвостом.

— Без сватов полгода поживешь, ничего с тобой за это время не случится.

Злат из последних сил напоминал себе, что он царских кровей и шипеть, закатывая глаза, в высшей степени некультурно. Некультурнее, чем голым перед девушками появиться, если брать аристократию.

Какому — нибудь баронишке, возможно, это бы и простилось в минуту глубочайшего потрясения, но явно не правителю Нижнего царства, и хорошо, что девица их этикет пока не знает.

— Если любит, то подождет он тебя эти полгода. Правда, как бы тебе точнее сказать — то… Короче, ты умерла. Уж никак других слов не подберу. Объяснять, как это, что ты умерла и жива, это прости: я с трудом понимаю, как все устроено, а ты уж точно не поймешь. Скажем так: в твоем мире ты — это тело, которое умерло от удара по голове и укуса. Ты можешь вернуться туда, но рискуешь остаться без конечностей, которые с трупов любят отгрызать дикие звери или, если тебя найдут, в деревянном ящике под землей. Ты уверена, что сын кузнеца будет гореть радостью тебя видеть пришедшей с того света? На сколько знаю я, твои соотечественники весьма отрицательно относятся к тем, кто по случайности вернулся в ваш мир. Обычно вид "возвращенцев" уже, мягко говоря, не тот, а вы, люди, не любите тех, кто от вас хоть чем — то отличается, пусть это только лишь наличие кожи, к примеру.

Он с интересом поглядывал на трепыхания девушки в его халате. Поди навернется нареченная. Но сам продолжил:

— По голове тебя ударил кто — то точно не из моего народа. Если есть яд, то зачем заморачиваться? Да ты бы увидела уже сто раз и убежала. А вот про то, что кусать кого попало и браслеты на руки натягивать… — в голосе Полоза проскользнула едва уловимая нотка недовольства —…это я завтра с виновником пообщаюсь, будь уверена.

И казнил бы, не будь мать матерью, а так остается только истерику устроить, с просьбами тысячный раз не вмешиваться в его личную жизнь.

— Браслет ты снимешь только если руку себе отпилишь, но он тогда просто переместиться на другую руку… в теории… Скажи, если пилить будешь: интересно же можно ли его таким образом снять… Я как — то этот момент в его конструкции не учел.

Злат задумчиво уставился на женушку, будто та прямо не отходя от этого кресла будет сию же минуту кисть себе отгрызать. Люди обычно радели за свои конечности, но кто знает, куда заведет данную особь женского пола желание вернуться домой.

— Как умерла? — обомлела Есенья. Дальше то и не слушала почти, что он там говаривал. Слова в голове набатом звучали раз за разом. Да еще так спокойно доложил ей об этом. Умерла, говорит. Да как такое может быть? Вот же она сидит с ним — живая. И голова болит. Разве у мертвого то может чего болеть? Тело ее там осталось? Как это так?

Так и растеклась по креслу, взгляд в пустоту устремленный осоловел. Истерика — то прошла, да вот только на смену ей такая тоска пришла. По жизни непрожитой, юная ведь совсем еще Еся — то, всего — то девятнадцать годков. Сжала сердечко юное тугими тисками. В груди тесно стало. Побледнела вся Есенья. И чем ближе эту мысль к себе подпускала, тем чаще дыхание становилось. Взгляд из пустоты-то уже вынырнул, забегал, хотя и не видя ничего. Ухватилась за халат на груди, будто тот ей дышать мешал, а не мысли, что хороводом сейчас кружились, да душеньку вытравливали.

— Значит, по голове… — она осоловело взглянула на собеседника, пытаясь вникнуть в смысл сказанных им слов. Из своих кто — то стукнул, выходит. Что же такого плохого она сделала — то? Примерной дочерью всегда быть старалась. От работы не отлынивала, родителей слушалась… Червячок-то вроде попытался въесться, что не просто так маменька ее вдруг в вечеру в лес отправила, но не могла Еся поверить, что та настолько ее не любила. Строга была, это да, но чтоб на смерть отправить…

— Не буду пилить… — отмерла — таки. Спрятала руку обратно в рукав. — Я… Вас как зовут хотя бы?

Вопросов много было в голове и других, да только нужно сначала понять, что ей спрашивать впервой и с кем она говорит сейчас вообще.

“Ничего, Есенья, ничего, справишься!”

— Умерла… От удара по голове… или от яда, — покорно повторил второй раз, словно ребенку, змей.

В конце концов, не каждый день помираешь, можно слегка тупить, попав в иной мир. Главное, чтобы это не стало привычкой и не вылилось в эксперименты "А можно ли в ином мире помереть?"

На всякий случай, кстати, неплохо и предупредить.

— И это не значит, если на то пошло, что теперь тебе нельзя умереть. Вполне можно, вот только вопрос "И что там будет дальше?" ты мудрецам задай, а знаю несколько теорий на этот счет, но честно говоря, до конца не доверяю ни одной. Физиологические потребности как нужда, голод, жажда и все ощущения с желаниями остаются в твоем полном распоряжении, поэтому боль от удара ты чувствуешь. Не чувствуешь только действие яда, потому что он на жителей нави не действует. Отправить сюда — за милую душу, а вот здесь соотечественника отравить…это нужно очень постараться. — не то, наверное, хочет услышать женушка, разошелся ты, Полоз…

— Ну, по крайней мере, у тебя все волосы сзади в крови и довольно большая шишка. Били на совесть, не так чтобы проучить явно. Я бы тебя в порядок привести слуг позвал, но мне кажется, что стоит сперва кое о чем договориться и тебе в себя немного прийти.

Полоз не был жестоким, хоть люди и изображали его обычно чуть ли не лакающим кровь невинных младенцев.

Глупости какие!

В змеином образе он любил молоко, в среднем и человеческом — по желанию.

Многие наги перебирали со спиртными напитками, Злат же пригублял настолько, чтобы не обижались хозяева, если он был в гостях или гости, если он был хозяином.

Оргии он считал чем — то странным: все — таки твоя любовница — это твоя любовница, пусть и знал множество змей, любящих это дело. Но в нем то ли чувство собственности играло, то ли гадливость и осознание, что тебя может залапать представитель твое же пола, кто знает.

Нет, если кому — то хочется, то пожалуйста, но без него. Да и любовниц у него было критически мало для аристократа такого калибра — только три.

Когда одна выносила мозг, Полоз пожимал плечами и уходил ко второй, а когда начинала показывать характер вторая — к третьей. Когда начинала истерить третья, первая уже успевала соскучиться и вела себя некоторое время паинькой, а дальше все шло по кругу.

Не сказать, что он нежно любил девушек: те доставляли ему удовольствие, и сами его получали.

Понятие "истерить" означало "показывать характер", но если девушка начинала делать намеки на то, что он только ее, она безжалостно отправлялась из дворца. Не было еще такой, с которой ему хотелось задержаться в отношениях хотя бы на год, хоть последние три уже полгода не выносили ему мозги — своеобразный рекорд. Пожалуй, после своего скоропостижного брака он их же и оставит.

— Извини, задумался. Злат. Златослав. Моя матушка довлеет то ли к скандинавской культуре, то ли к простым именам, над которым не стоит ломать голову. А тебя, дражайшая супружница? — как было не подколоть почти ребенка, путающегося в его халате.