При этом далеко не факт, что «дипломатия боевых волков» направлена именно на внешний мир. Не менее логичен вывод, что она ориентирована на сам Китай, более того, на саму Компартию, которую Си Цзиньпин хочет максимально сплотить и мобилизовать для решения внутренних (экономическая стагнация) и внешних (давление Запада) задач.

Это обстоятельство в некотором смысле объясняет, почему действия китайских дипломатов очень часто выглядят со стороны так коряво и неуклюже. Однако не нужно забывать, что им попросту недостает банального опыта полемики в публичном пространстве, где любой неверный ход тут же становится достоянием кэша поисковиков и общественного мнения. В этом видны отголоски той «тепличной идеологической атмосферы», которая создана в самом Китае, где выступления редко содержат острые тезисы, а неудобных вопросов из аудитории де-факто никогда не бывает.

Да и к самой агрессивной риторике следует относиться более-менее философски. Не случайно в русском языке есть меткое выражение — «последнее китайское предупреждение», восходящее, кстати, еще к 1950-м годам. Во время кризиса в Тайваньском проливе на протяжении двух недель сентября 1958 года китайская сторона адресовала США восемь «серьезных предупреждений», педантично нумеруя их и сопровождая нарастающей грозной риторикой. Если Си Цзиньпин сотоварищи будут копировать не только фасон одежды, но и стиль руководства времен Мао, не исключено, что нас ждет много громких слов, которые, хочется надеяться, далеко не всегда будут превращаться в дела.

Кроме того, не стоит думать, будто все действия китайских дипломатов спланированы и санкционированы сверху. Сейчас чиновники и дипломаты вынуждены постоянно демонстрировать идеологическую стойкость и непримиримость к врагам Китая. В сомнительных случаях лучше проявить немедленную жесткость, чтобы потом не оправдываться перед высшим руководством, если там посчитают, что реакция была запоздалой или слабой, ведь такая нерешительность может негативно отразиться на дальнейшей карьере. Безусловно, их высказывания отражают те настроения, которые царят в Пекине, но было бы странно за каждым постом и комментарием в соцсетях видеть руку председателя КНР.

Скорее «боевые волки» верно понимают общий настрой руководства, тональность — минор или мажор, но не всегда правильно подбирают ноты. Хор может быть далек от слаженности: например, после того как Чжао Лицзянь в марте 2020 года публично объявил, что коронавирусную заразу в Ухань могли занести американские военнослужащие, последовало заявление тогдашнего посла КНР в США (стоящего выше по рангу) Цуй Тянькая

, который выбрал примирительный тон и призвал к партнерству с США в борьбе с коронавирусом. А в апреле 2023 года, после того как Лу Шае, общаясь с французскими телевизионщиками, неосторожно заявил о спорности суверенитета постсоветских государств, сразу же последовал официальный пресс-релиз посольства КНР во Франции: «Замечания посла Лу Шае были не политическим заявлением, а выражением личной точки зрения во время телевизионных дебатов. Их не следует переинтерпретировать. Позиция Китая по соответствующим вопросам не изменилась»[169].

Иначе говоря, скандальные ситуации, в которые попадают «боевые волки» происходят из-за того, что внешняя политика КНР находится в процессе трансформации. Это все своего рода «болезни роста». Прежние модели, когда китайская дипломатия была подчеркнуто вежливой, корректной, где-то даже пассивной, уже не устраивают китайское руководство. А новые — модели «боевых волков», при которых нужно нести «голос Китая» вовне ярко, дерзко, наступательно — еще не отработаны. До тех пор, пока в Пекине не смогут найти оптимальное сочетание великодержавного пафоса и банального чувства такта, неприятные ситуации будут возникать постоянно, в том числе и в российско-китайских отношениях.

Работа лишь с теми «лидерами общественного мнения», кто приятен и повторяет заученные идеологические формулы, эффективна только на бумаге. Агрессивные действия в отношении тех, кто не хочет плясать под китайскую дудку, хотя при этом зачастую придерживается позитивного взгляда на сотрудничество с Китаем, приводят к нежелательным результатам. Слишком откровенная пропаганда «по китайским лекалам» не обладает притягательной силой, а лишь усиливает синофобские настроения. Но, с другой стороны, Китай только в начале пути, и со временем «болезни роста» будут преодолены. А вот запрос на более деятельную и наступательную внешнеполитическую риторику вкупе с формированием цельной прокитайской дискурсивной реальности — останется.

Очерк шестнадцатый. Армия

Что еще напугало иностранцев в Китае «новой эпохи» — так это то, что активизация внешнеполитической риторики совпала по времени с системными преобразованиями в военной сфере. Си Цзиньпин провел комплексную армейскую реформу и, как считается, сделал армию значительно сильнее. Этот очерк посвящен новым моментам в организации и деятельности Народно-освободительной армии Китая (НОАК) — без отражения этих перемен портрет десятилетия явно был бы неполным[170].

Армия традиционно играет крайне важную роль в китайском обществе. Достаточно сказать, что армия появилась раньше государства — Народно-освободительная армия (на момент создания «Китайская рабоче-крестьянская красная армия»

[171]) появилась 1 августа 1927 года во время Наньчанского восстания, а КНР — только 1 октября 1949 года, как раз в результате того, что армия китайских коммунистов победила в Гражданской войне. Для реалий 1930–40-х годов понятия «коммунист» и «солдат» были практически тождественны. Все представители первых двух поколений руководителей КНР прошли через гражданскую войну: и Мао Цзэдун, и Дэн Сяопин, и отец Си Цзиньпина — Си Чжунсюнь, все они были или «полевыми командирами», или политруками в военных формированиях.

Связи Си Цзиньпина с армейскими кругами, его увлечение армейской риторикой и эстетикой особенно сильны. Не случайно, начиная с 2013 года, такое важное значение в партийно-государственной пропаганде приобретает понятие «новый поход» (а вернее было бы перевести «новый великий поход»

). Это отсылка к одной из самых драматичных и при этом героических страниц истории КПК — «Великому походу» 1934–1936 годов, когда перед лицом полного уничтожения правительственными войсками китайские коммунисты перебазировались из южных районов страны на север — в ту самую провинцию Шэньси, где под руководством партизанского вожака Си Чжунсюня была создана «революционная база», ставшая центром коммунистического движения на десять с лишним лет. Для Си ассоциации с «Великим походом», «духом Великого похода» имеют сакральное и при этом весьма личное значение. Именно так он видит свою деятельность во главе Китая — вперед, через горы и снега, превозмогая трудности, к великому национальному возрождению.

Важен и тот факт, что Си Цзиньпин фактически начинал свою трудовую биографию в качестве выпускника вуза именно в армии — на протяжении 1982 года он был секретарем министра обороны. Си, как и его отец, имеет обширные связи среди генералитета НОАК, пользуется его уважением. Он с удовольствием надевает военную форму, принимая военные парады, красуется во френче, похожем на военный китель (в Китае его называют чжуншаньчжуан

, то есть «суньятсеновка»: моду на такую одежду ввел именно Сунь Ятсен , первый президент Китайской Республики).