Поколение китайских миллениалов, воспитанное на лозунге: «Все лучшее — детям», не хочет распыляться. И если одного ребенка семья еще готова себе позволить (особенно если это будет мальчик, в которого станут инвестировать), то двоих и более — нет.

Проблема содержания детей становится еще острее, если вспомнить, что у нынешних 30-летних потенциально на иждивении еще и их родители. Раньше заботиться о стариках было легче, были братья и сестры, но для рожденных после 1980 года, то есть в условиях политики «одна семья — один ребенок», такая роскошь недоступна. Поэтому, принимая решение о рождении второго или третьего ребенка, пекинец или шанхаец неизбежно будет думать о том, хватит ли его зарплаты на содержание уже двух поколений. Появился даже термин для обозначения китайцев, столкнувшихся с этой проблемой, — «поколение-сэндвич»

.

У 20-летних свои проблемы. Нынешняя китайская молодежь росла в тепличных относительно прежних поколений условиях, но стала объектом жесткого прессинга родни. Причем если раньше многочисленные шушу

и аи («дядюшки и тетушки») нацеливали своих ненаглядных баобэй («сокровища») на карьерные свершения и обогащение, то теперь — еще и на рождение нескольких детей.

Поэтому столь неоднозначную реакцию вызвала публикация в 2014 году книги известного китайского предпринимателя Лян Цзяньчжана

«Китайцы могут рожать больше»[109], где он выступил за то, чтобы рожать не только больше, но и раньше. Наряду с комментариями, где интернет-пользователи признавали правоту Ляна и говорили, что чувствуют вину за свою «неженатость» и «бездетность», было немало и тех, кто жаловался на давление со стороны старшего поколения и отсутствие готовности социальной инфраструктуры в стране к резкому увеличению рождаемости.

Более того, анализ данных социальных сетей, проведенный коллективом российских авторов в рамках научного исследования[110], показывает, что для представителей поколения единственных детей в целом характерно желание повторить этот опыт и для своего потомства. Они не видят в этом ничего ненормального, а зачастую открытым текстом признаются — они не представляют жизнь с братом или сестрой.

Таким образом, возросшая стоимость жизни, проблемы с получением социальной поддержки, прессинг со стороны общества и своеобразный «синдром единственных детей» — все это вкупе делает смягчение политики ограничения рождаемости китайских властей чем-то вроде простой декларации изменения политического курса. Принятые меры можно расценивать как популизм, можно — как отчаянную попытку исправить собственные ошибки предыдущих десятилетий. Но чем они не являются, так это эффективной мерой для решения проблемы старения населения и снижения рождаемости.

На самом деле Китаю не столько хочется побольше детей, сколько необходимо что-то делать с проблемой стариков. Продолжительность жизни в Китае за последние тридцать лет увеличилась с 68,6 года в 1990 до 78 лет в 2022 году. Доля людей старше 65 лет за тот же период выросла почти в три раза — с 5,3 % до 14,85 %. Уже к 2035 году старше 60 лет будет 400 миллионов человек — больше, чем население Соединенных Штатов[111]. К 2050 году эта цифра достигнет полумиллиарда, что предположительно составит от 30 до 40 % всего населения Китая[112].

Уже в ближайшие годы это чревато массой социально-экономических проблем, а также беспрецедентной нагрузкой на бюджет, особенно учитывая планы Пекина постепенно довести пенсионное покрытие населения до 90–95 %[113]. По оценкам Китайской академии наук, проблемы с финансовым наполнением пенсионной системы начнутся в районе 2035 года[114]. В перспективе это означает, что социально-экономическое развитие Китая будет тормозиться не только постоянно растущей нехваткой трудовых ресурсов, но и чрезмерной нагрузкой на центральный бюджет из-за обязательных социальных выплат.

Европейские страны в свое время, столкнувшись с похожими демографическими проблемами, для сохранения экономического роста и материального благосостояния пошли на массовое привлечение трудовых ресурсов из стран «третьего мира» — в основном бывших колоний. Однако перспектива повторения этого же пути воспринимается китайским обществом скептически.

Во-первых, у китайцев в прошлом попросту не было опыта взаимодействия с выходцами из заморских владений, которые бы, переезжая в Китай, сохраняли свою идентичность в рамках мультикультурного общества[115]. Во-вторых, националистические тенденции в современном китайском обществе не оставляют возможности для маневра в плане массового привлечения гастарбайтеров. Даже существующие районы компактного проживания выходцев из стран Африки и Ближнего Востока — например, в Гуанчжоу (районы Сяобэй

и Саньюаньли ) — вызывают у китайцев плохо скрываемое раздражение, которое вполне можно назвать «мигрантофобией».

Отношение обывателей даже к точечным мерам по привлечению иностранцев для работы в Китае можно проследить, например, по отзывам в соцсетях на натурализацию бразильского футболиста Элкесона (после принятия китайского гражданства принял имя Ай Кэсэнь

). Один из интернет-пользователей написал в комментариях к соответствующей новости: «Во всяком случае, хорошо, что он не черный». Ему ответили: «Мы не страна мигрантов. Чтобы играть за Китай, нужно любить Китай, а не китайский юань».

В общем, похоже, массовый приток мигрантов — это не китайский путь (к аналогичным выводам пришли и в других развитых восточноазиатских странах: в Японии и Южной Корее, схожая ситуация и на Тайване). Это значит, что в обозримой перспективе китайцы будут все позже покидать свои рабочие места, а рост объемов, выделяемых на социальную поддержку, прекратится. Министерство трудовых ресурсов и социального обеспечения КНР еще в 2018 году пообещало, что пенсионный возраст в Китае обязательно повысят до 65 лет, причем как для мужчин, так и для женщин[116]. Декларируется, что это будет сделано для повышения размера пенсий, однако оно вряд ли превысит темпы инфляции. Поэтому для «поколения-сэндвича» и старость будет чревата борьбой за финансовое благополучие.

При этом китайское население, избалованное несколькими десятилетиями выдающихся экономических успехов, чутко отреагирует на любое снижение уровня жизни. Есть все основания полагать, что к 2035 году, до которого рассчитана большая часть перспективных планов китайского руководства, китайское население будет в гораздо меньшей степени удовлетворено своей жизнью, чем раньше. А это, в свою очередь, грозит разорвать негласный «общественный договор» власти и общества — лояльность в обмен на постоянное повышение благосостояния. И это тот вызов, который придется решать Китаю еще при власти Си Цзиньпина.

Очерк десятый. «Китаизация» культуры и религии

Как уже говорилось, десятилетие правления Си Цзиньпина оказалось окрашено в националистические тона, заданные главным лозунгом эпохи — стремлением к осуществлению «Китайской мечты о великом возрождении китайской нации».