В основе самой идеи «социального кредита» лежали идеи скоринга — оценки надежности гражданина на основе показателей его платеже- и кредитоспособности. Кампания по разработке и внедрению социальных рейтингов была рассчитана на 2014–2020 годы и должна была завершиться созданием централизованной базы данных, которая в режиме реального времени выставляла бы каждой компании и каждому жителю оценку его надежности, сообразно которой он получал либо дополнительные социальные возможности, либо, напротив, штраф.

В течение пяти лет различные варианты тестировались в 45 городах с охватом более 10 млн человек и с началом пандемии коронавируса фактически были свернуты — с весьма неоднозначными результатами. Как выяснилось, обработка «больших данных» о поведении граждан в Интернете (поступают от мессенджеров, электронных магазинов и так далее) и их перемещениях в пространстве (поступают от камер слежения на улицах и внутри помещений) требует таких грандиозных вычислительных мощностей и новых алгоритмов, которые в масштабах всей страны пока не может себе позволить даже Китай.

К тому же перспектива тотального контроля напугала значительную часть самого китайского общества: дисциплинированного, но, как уже видно из предшествующих очерков, вовсе не безгрешного. А властям показалось гораздо более эффективным не ранжировать «кнут и пряник» для каждого конкретного гражданина, а включать тотальные ограничения для всех в тех специфических случаях, когда это оправдано соображениями безопасности государства и общества (как это было во время жестких антиковидных ограничений).

Так что пока эксперименты с внедрением системы «социального кредита» ушли в плоскость отдельных корпоративных инициатив. Например, гораздо более успешно развивается частная рейтинговая система Sesame Credit («Чжима синьюн»,

), разрабатываемая компанией «Алибаба» для оценки миллиарда своих клиентов. Принципы, по которым работает Sesame Credit, привели бы в восторг Генри Форда.

Вот что говорит руководитель программы Ли Инъюнь: «Мы исходим из того, что те, кто по 10 часов в день играет в компьютерные игры, неблагонадежны. А те, кто регулярно покупает подгузники, вероятно, ответственные родители, и их рейтинг должен расти. Рейтинг будет влиять на получение скидок и прочие бонусы, которые может предоставить торговая корпорация, например, брать велосипед в аренду без залога»[161].

Аналогичную рейтинговую систему разработал и главный конкурент «Алибабы» — компания «Тенсент». Только упор в ней сделан не на покупки, а на поведение в интернет-мессенджере WeChat.

Другой пример — из жизни. С ним столкнулся мой коллега, выехавший в Китай на работу в один из университетов. Местная государственная больница инициативно внедрила внутреннюю систему оценки дисциплины своих пациентов в части опозданий и отмены записи.

Работает она так. Начальный уровень рейтинга составил 100 баллов. За своевременное выполнение всех условий заключенного с больницей договора пациент получает: + 3 балла за раз (максимум можно набрать 110 баллов); 0 баллов, если пациент опоздал, но не более, чем на 15 минут; минус 1 балл, если опоздание от 15 до 30 минут; минус 2 балла, если опоздание от 30 до 45 минут, и так далее. Схожая градация штрафов — за неявку на прием. В отношении каждого пациента ведется рейтинг, на основании которого ему присваивают категорию и вводят (или не вводят) ограничения: 80 баллов и более (категории А и S) — никаких ограничений для пациентов; от 60 до 79 баллов (категория B) — невозможно записаться к специалисту онлайн, но без ограничений при записи офлайн; от 1 до 59 баллов (категория С) — невозможно записаться онлайн на любые услуги больницы, запись офлайн без ограничений, 0 баллов (категория D) — невозможно записаться в больницу вообще.

При этом спустя 30 дней ограничения автоматически снимаются, и рейтинг восстанавливается до 80 баллов. В минус баллы не уходят, категория D может быть снята по решению сотрудников больницы. Более 100 баллов рейтинг тоже может достигать (категория S), однако в чем преимущества такого высокого статуса, непонятно.

Рейтинговая система в конкретном этом кейсе носит весьма специфический характер. За «хорошее поведение» никаких дополнительных плюшек — типа скидки — не предполагается. Предусмотрено только наказание за «плохое поведение», но оно довольно быстро снимается, да и набрать меньше 60 баллов можно только при целенаправленном злостном нарушении.

В существующем виде подобные системы вряд ли представляют серьезную угрозу свободе личности и мало чем отличаются от многочисленных корпоративных программ лояльности, на которые с удовольствием подписывается сам человек. Другое дело, что необходимые инструменты для создания подлинно оруэлловской системы социального контроля уже получены: и речь в данном случае не только про средства сбора и обработки «больших данных», но и про грандиозную сеть видеокамер слежения, опутавшую всю страну и дополненную системой распознавания лиц.

Регионы со «сложной оперативной обстановкой» — прежде всего Синьцзян — стали полигоном для обкатки инструментов по социальному контролю. Развитые системы искусственного интеллекта, умеющие распознавать по видео не только лица, но и походку людей, здесь используются не только для того, чтобы фиксировать мелкие правонарушения (типа перехода улицы в неположенном месте), но и с целью контроля буквально всех передвижений и действий конкретного человека.

Сканеры, которые распознают лица и идентифицируют личности посетителей, установлены перед входом в торговые центры, на автозаправки и в другие общественные места. В полицейской базе данных хранится информация на каждого жителя региона, включая «отпечаток» радужной оболочки глаза, что — в духе боевика Стивена Спилберга «Особое мнение» — препятствует тем, кто хочет уйти из-под контроля властей, просто подделав удостоверение или изменив внешность. У Спилберга герой Тома Круза решает вопрос, сделав у подпольного хирурга операцию по смене глаз. Однако китайские власти играют на опережение. Так, в Синьцзяне ими инициирована масштабная кампания по сбору у местного населения ДНК-материалов. Это позволит вычислить преступника даже при минимальных уликах[162].

Безотносительно нашего отношения к этим экспериментам, они явно будут не только продолжаться, но и поставляться на экспорт. Таков «дивный новый мир», в котором всем нам жить.

Очерк пятнадцатый. Новый язык китайской дипломатии[163]

Первые годы нахождения Си Цзиньпина у власти показали, что он отвечает на мощный запрос китайского общества, связанный с националистическими настроениями. Если говорить просто, Китай хочет занимать в мировой политике то место, которое соответствует его экономическим успехам и тысячелетним традициям. Естественно, что прежняя пассивная внешняя политика уже не могла обеспечить его. Причем при Си Цзиньпине внешняя политика не только стала более активной, изменились и принципы ее информационного сопровождения. Пожалуй, именно это стало наиболее заметной «приметой времени», поскольку новый язык китайских дипломатов настолько диссонировал с прежним образом выдержанных восточных мудрецов, что это попросту шокировало. И, нужно сказать, не только политических оппонентов, но и партнеров Пекина.

Во многом этот качественный сдвиг был связан с переходом в философии информационного сопровождения внешней политики — от «мягкой силы»

к тому, что в зарубежной аналитике назвали «дискурсивной силой». При этом китайский термин, который используется для обозначения этого понятия, имеет несколько иной оттенок — хуаюйцюнь, то есть «право на голос».