И действительно, в основе перехода к «дискурсивной силе» находилось разочарование в прежних способах донести до мирового сообщества свой голос, свое видение мирового порядка. Увлечение «мягкой силой» (китайцы предпочитают использовать более конкретный термин «культурная мягкая сила»

) началось с 1990-х годов, когда под впечатлением от победы США в «холодной войне» столь убедительными казались идеи представителей западной неолиберальной политологической школы, включая Джозефа Ная[164].

В 1993 году 38-летний Ван Хунин

(на тот момент декан факультета международной политики Фуданьского университета , а в будущем член Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК и ведущий идеолог Китая) опубликовал статью «Культура как национальная сила: мягкая сила», в которой обосновал необходимость активнее пропагандировать величие многотысячелетней китайской культуры, полагая, что интерес и уважение к китайской культуре неизбежно будут приводить к уважению китайского государства и облегчат тому защиту его интересов на международной арене.

Важной вехой на пути продвижения «культурной мягкой силы» стало создание сети Институтов Конфуция

, первый из которых был открыт 21 ноября 2004 года в Сеуле.

Активный период увлечения «мягкой силой» завершился уже при Си Цзиньпине, во второй половине 2010-х годов, когда стало понятно, что действия Пекина все чаще воспринимаются зарубежными партнерами «в штыки». А увеличение финансирования китайских культурных и образовательных учреждений за рубежом приводит не к популярности Китая, а к настороженности в его отношении. Окончательно все точки над i расставил разрыв с США, датируемый 2018 годом. В этот момент резко сократились программы научного и гуманитарного обмена между странами, из 118 институтов Конфуция в США 104 института было закрыто, а еще четыре находятся в процессе ликвидации; оставшиеся же собираются провести ребрендинг и работать под другой вывеской[165].

Тогда-то для Пекина и стало очевидно: важно не то, что происходит на самом деле, а то, как об этом напишут в Интернете. А интернет-контент в современном мире в основном производится на Западе и на английском языке. В результате не только сам Запад, но и соседи Китая смотрят на него глазами Запада.

«Кто владеет дискурсом — тот владеет властью», — начали писать китайские интеллектуалы, творчески домысливая идеи Фуко в соответствии с политическим запросом[166]. Во главу угла была поставлена возможность определять и артикулировать, что такое Китай, что происходит в Китае и в мире, то есть контроль над дискурсом. Иначе говоря, для того, чтобы защититься от информационного давления оппонентов и обеспечить плодотворные условия для осуществления своего внешнеполитического курса, нужно было заставить весь мир смотреть на Китай глазами самого Китая!

Например, навязываемые США представления о Китае как о главной опасности для мирового порядка во многом базируются на абсолютизации дихотомии автократизм /демократия. Отвечать Китай может по-разному, и дискурсивные подходы как раз предполагают не прямую пропаганду, а попытку воздействовать на нарративы, на то, в каких категориях и каким образом в мире рассуждают о китайской модели и пути развития.

Выступая 19 августа 2013 года на Всекитайском совещании по пропагандистской работе, Си Цзиньпин потребовал «рассказывать миру о Китае, нести вовне голос Китая», «прилагать усилия для создания новых концепций и новых категорий и выражений, которые объединяют Китай и зарубежные страны»[167].

Именно такой концепцией и является уже упоминавшаяся на страницах этой книги идея «сообщества единой судьбы человечества», продвижение которой можно оценивать как часть борьбы за дискурс с «дискурсивным гегемоном» — США.

При этом «дискурсивная сила» не ограничивается лишь политической риторикой. Фактически под этот зонтичный термин подпадает все многообразие невоенных методов достижения мирового лидерства, включая распространение своих управленческих, технологических и финансовых стандартов и терминологии. Вероятно, в ближайшее время внимание к использованию «дискурсивной силы» в Китае сохранится, в результате чего фактически будет создаваться альтернативная Западу дискурсивная реальность, и большинство стран мира окажутся перед дилеммой — какую точку зрения принять.

Пожалуй, наиболее заметным проявлением новой парадигмы о «дискурсивной силе» стало формирование таких феноменов, как «боевые волки»

и «дипломатия боевых волков» .

Еще во время первого пятилетнего срока Си Цзиньпина, отвечая на призыв властей добиваться большего «права голоса», китайские дипломаты стали вести себя активнее: давать интервью, размещать в зарубежной прессе статьи, позволять себе острые высказывания, инициировать полемику. На фоне присущей прежним временам сдержанности это было хорошо заметно и сразу же вызвало обеспокоенность у наблюдателей, видевших в напористости свидетельства китайской экспансии.

В 2018 году под впечатлением от действий Дональда Трампа, который не только объявил Китаю «торговую войну», но и запомнился активным использованием соцсетей, Пекин перешел к решительным действиям. В том году под патронажем Отдела пропаганды Центрального комитета Компартии была создана медиакорпорация «Голос Китая» (также известная как China Media Group

), объединившая теле- и радиовещательные мощности, работающие на иностранную аудиторию. Для того чтобы быстрее конкурентов доносить свою точку зрения до всего мира, отдельные китайские ведомства, журналисты и чиновники стали заводить аккаунты в Facebook и Twitter (которые, как отмечалось выше, заблокированы в самом Китае). Таким образом, дипломаты оказались на передовой информационной войны.

На Западе появился даже неологизм, обозначающий новый, агрессивный язык китайской дипломатии, — Wolf Warrior Diplomacy. С одной стороны, термин восходит к названию китайских блокбастеров «Боевой волк» и «Боевой волк-2» (в русских переводах также «Воин-волк» и даже «Войны волков»). С другой стороны, «боевым волком» называют официального представителя МИД КНР Чжао Лицзяня

, который стал лицом Китая в «войне обвинений» по поводу коронавируса[168].

Думается, Чжао Лицзянь должен быть доволен сравнением, так как дилогия о «Боевом волке» весьма популярна в Китае. Кинокартины про отставного спецназовца проникнуты простой мыслью: «Китай готов отстаивать свои интересы в любой точке мира». И Чжао Лицзянь действительно делает это, пусть и выбранная дипломатом спецназовская тональность может покоробить западную аудиторию.

К числу «боевых волков» относили и других видных китайских дипломатов, таких как официальные представители МИД КНР Хуа Чуньин

и Ван Вэньбинь , посол КНР в Великобритании в 2010–2021 годах Лю Сяомин , посол КНР во Франции с 2019 года Лу Шае , а также бывший главный редактор рупора китайской пропаганды вовне, газеты Global Times, Ху Сицзинь .