Потому что...
Он не мог бы сказать, почему. Но он понимал, что ему это зачем-то нужно. В любом случае, ему нравилось.
Крэндалл сидел в инвалидном кресле с электроприводом, в пижаме и больничном халате. Выглядел он неважно. Трудно поверить, что у этого калеки такая власть. По обе стороны кресла стояли охранники: Бен и Рольф Гетцерех.
Охрана прямо снаружи, сказал Хейс Рольфу. Охрана патрулирует окрестности, охрана на вышках, охрана у заборов, на джипах, в коптерах. Охрана в обеденном зале и у дверей. Радарная установка отслеживает ракеты. Так зачем ему два телохранителя в любое время дня и ночи? А?
Все эти охранники, объяснил Рольф с едва заметным акцентом, ничем не помогли, когда агент НС устроил покушение, и потом, когда другой агент НС убил его сестру. Он вообще долгое время не выходил из-за пуленепробиваемого экрана в спальне. Он на людей через камеры смотрел. Даже сейчас у него при себе пушка. Даже сейчас, когда при нём два охранника.
Рольф стоял в комнате с выражением безупречного терпения на лице; на нём была униформа сотрудника особой охраны с короткими рукавами, а крупные мясистые руки его были скрещены, как руки служки на Библии, на рукояти бронзового тупоносого пистолета с хромированной вставкой в виде Железного креста. Рольф был братом Клауса. Клаусом Гетцерехом звали телохранителя и порученца полковника Уотсона. Рольф был похож на Клауса; у него были тонкие алые губы Клауса, плохо сочетавшиеся с грубым кряжистым лицом и массивной грудной клеткой, и волосы такие светлые, что казались выбеленными, а глаза такие бледно-голубые, что представлялись почти серебряными. В набедренной кобуре он держал «браунинг» и рацию.
Бен носил очки, но крепостью сложения не уступал Рольфу; каштановые волосы его были уложены в классическую стрижку американского мальчика из церковного хора на Среднем Западе. У него были ямочки на подбородке и маленькие пустые каштановые глаза. Он носил ту же униформу, что Рольф. И ту же, какую носил Хейс. Но Хейс ещё не удостоился дарованной Рольфу с Беном привилегии посещать церковные службы в белом, и даже фальшивая биография ВАшника, составленная для него Уотсоном, тут не помогала.
Когда те уходили в маленькую часовню под дубами вместе с Крэндаллом, то производили странно внушительное впечатление в своей униформе почётной охраны, смоделированной по образцу формы корпуса морских пехотинцев, но выдержанной в красных и белых цветах. Преимущественно белых.
За стеклянной стеной прохаживался охранник в броне и опущенном зеркальном шлеме. Визор его семафорил солнечными зайчиками.
Хейса пронзило странное беспокойство.
Мигающие огни.
Рука его скользнула к пушке.
Но охранник прошёл мимо, и солнечные зайчики исчезли.
Хейсу почудилось, будто из него только что извлекли какую-то часть. Словно кусок кишечника отрезали и выдвинули наружу на манер ящика. Он попробовал задуматься о том, что это могло быть, но опять ощутил мембрану. Поэтому он просто убрал руку с приклада, и беспокойство покинуло его.
Крэндалл переключался с экрана на экран с помощью сложного пульта дистанционного управления на коленях. Сначала на большой, прямо напротив, затем по очереди на маленькие, справа, для видеосвязи, от региональных командующих до прочего высокопоставленного персонала.
По этим же экранам он смотрел службы, инициации и прочие ритуалы ВА.
В десять Крэндалл намеревался просмотреть хвалебную службу с участием мальчишки, Джебедайи. Мальчика Крэндалл называл «ожившей судьбой моей церкви». Хейсу же казалось, что он просто развит не по годам. Он несколько раз видел мальчишку на экране. Умён, с большим словарным запасом, воспитан в духе Трёх Основополагающих Идей и прочей идеологической подоплёки. Даже лучше натаскан, чем сам Хейс, который знал наизусть Исправленную Библию Крэндалла, хотя не помнил, чтобы ему доводилось её открывать. Мальчик по имени Джебедайя, казалось, понимал её лучше. Ну и пусть.
На большом экране пошёл очередной выпуск военной аналитики. Диктор утверждал, что Новые Советы отступают.
— Они перешли к одностороннему отступлению, их силы расколоты, — заявил человек на экране. В орбитальных новосоветских войсках, однако, наблюдалась некоторая мобилизация. Некоторые принимали её за подготовку к упреждающему удару — часть плана, которым новосоветчики надеялись сокрушить спутниковые системы противоракетной обороны. Может, начнётся наконец?
Хейс подумал, что людям бы стоило держаться оптимистичней. Поглядеть только, как прекрасен этот мир. И сами эти сетевые экраны. Мы принимаем их как должное, а ведь они чудесны. Удивительны. Экраны, напоенные светом. Солнечный свет по ту сторону стекла. Увеличительные стёкла, через которые нам виден мир. Через них мы видим другие места мира; телевизоры — наши окна в мир. Интересная мысль. Он почувствовал, что просиял. Он исполнился позитива и оптимизма. Он решил, что стоит акцентировать внимание на позитивной стороне вещей. Экраны суть окна, окна в глубины некоего непознанного огромного разума, и каждый из них есть орган мышления, канализирующий определённую мысль...
— Смок, — уронил Крэндалл, резкостью тона нарушив размышления Хейса. — Это Джек Брендан Смок.
В поисках утреннего новостного выпуска Крэндалл наткнулся на слишком хорошо знакомое лицо. Челюсти Крэндалла сжались, по лицу заходили желваки.
— Новый расизм обладает сложной и глубокой корневой системой, — сказал Смок с большого экрана. Он сидел на фоне какой-то студии, выдержанной в пастельных тонах. Справа вежливо кивал интервьюер ток-шоу. Крупная шишка в своей сфере, судя по тому, что не торопится прерывать гостя множеством идиотских порывистых вопросов. Смок выглядел здоровым, сытым и уверенным в себе. — В некоторой степени его разрастание — результат цепочки совпадений, а в некоторой, как мне представляется, его культивировала высокоорганизованная расистская коалиция.
Крэндалл фыркнул и поёрзал в кресле.
Смок продолжал:
— Пренебрежение гражданскими правами и практики расового квотирования при найме имели место в 1960-х, 70-х и 80-х. Но кое-что более важное для нового расизма случилось в 1990-е и нарастало впоследствии. Речь о притоке неевропейских иммигрантов, особенно арабов, персов, пакистанцев, выходцев из Индии, с Карибских островов; израильтян, японцев, корейцев, вьетнамцев — все эти люди начали превосходить численностью среднестатистических американцев и западноевропейских европеоидов. Иммигранты стремились к созданию собственных городских культурных анклавов, меняли облик жилых кварталов, угрожали стандартным американским религиозным представлениям, конкурировали с местными при найме и так далее. Но поворотной точкой можно считать момент, когда иммигранты стали объединяться в политические силы. Каждая новая этническая группировка становилась политической силой, с которой следовало отныне считаться. Большинство американцев согласны были примириться с наплывом европейцев, даже латиноамериканцев — те хоть христиане. Но не с таким массивным новым притоком необычных чужаков. Белые американцы ощутили угрозу своим культурным традициям, своей американской идентичности.
— Если я правильно понял вашу новую работу... — интервьюер подцепил пальцем обложку печатной книги и зачитал название: — Волна тьмы: новый расизм, Джек Брендан Смок, издательство Penguin Printouts. Гм, если я правильно её понял, то вы связываете реакцию на вторжение иммигрантов с усилением расовой неприязни к чёрным, коренным американцам и евреям.
— Да. Я полагаю, что эта ксенофобия, это вызванное территориальными инстинктами воспаление, разрастается и усиливается, однажды будучи посеяна. Расовые предрассудки в адрес одной группировки влекут за собой предубеждения против другой.
— Каковы же социальные факторы и среда такой реакции?
— Имеются определённые свидетельства, что к ней причастны социобиологические возбудители. Например, плотность населения. До определённого уровня высокая плотность населения способствует увеличению адаптивности к другим человеческим группам — но лишь до поворотной точки. После этого людей начинает пугать присутствие других. Они сбиваются в группировки по этническим и культурным типам, повинуясь инстинктивному стремлению к защите. Влияние этих факторов усиливается бедностью, недостатком карьерных возможностей, депрессией и общим чувством фрустрации. Люди ищут, на кого бы свалить вину, и, естественно, виноватят тех, кто от них явным образом отличен. Например, чужие этнические группы. Они начинают в непрерывном режиме выискивать потенциально опасные отличия у других людей. Другим фактором служит распад обычных семейных структур, эрозия семьи, берущая начало в конце прошлого века. Это, в сочетании с неестественно эфемерными культурными трендами, создаёт состояние «блуждающей самооценки». Люди уязвимы к идентификации с образами, порождёнными массовым рынком. Они начинают чувствовать себя пикселями на огромном телеэкране. Бескрайний размах общества, который демонстрирует им ежедневная Сеть, вынуждает их ощущать собственную никчёмность. Поэтому они склоняются, или их подталкивают, к гипертрофированной идентификации с собственной расой, которая возвращает им утраченное восприятие идентичности.
