Стоунер сморщился.
— Да, — сказал он Брюммелю, — у меня всегда есть повод для беспокойства. Не думаю, чтобы сегодня вечером за мной следили. И не представляю, чтобы здесь нас взялись подслушивать, ведь мы ещё десять минут сами не знали, где встречаемся. Но если ты ни о чём не беспокоишься, то не жалуйся, если выставишь себя идиотом.
— Ребята, пошли отсюда, а? — взмолился Лопес.
Они покинули кафе и двинулись по коридору, в стенах которого эхом отдавалась музыка.
У выхода из киношного октоплекса, лавируя в толпе, Стоунер спросил:
— А как насчёт будки, гм?
— Если тут найдётся будка с работающим считывателем, — кивнул Брюммель.
Тут им навстречу попался лысый человек в шафрановой мантии.
— Те из нас, кому ведомо, что ныне настали последние дни человечества, — завопил он, — жаждут прервать всеобщие страдания! Ныне совершу я саможертвоприношение: моя плоть за их плоть, и так по унции плоти еженедельно, пока война не будет окончена!
Он поднял руку и охотничьим ножом принялся вырезать крупный кусок плоти на её тыльной стороне. По лезвию заструилась кровь, запястье дёрнулось, он застонал, но продолжил уродовать себя. В толпе кто-то издал крик омерзения, а ещё кто-то засмеялся.
— Мы тебе не поверим, — завопили зеваки, — пока х... себе не отчекрыжишь!
Человек в шафрановой мантии с готовностью распахнул на себе одеяние и взял в руку член. Из-за угла появился эсбэшник ВА на скутере и направился к нему.
Стоунер, Брюммель и Лопес повернули за угол, подальше от сцены. За их спинами раздался жалобный вопль.
В алькове следующего коридора обнаружился ряд подключённых к Сети компьютерных будок. Всего будок тут было двенадцать, из них семь — выпотрошены вандалами и изрисованы граффити, провода свисают наружу.
Одна из будок ещё работала. Стоунер отстучал на клавиатуре изолированное считывание и вставил флэшку. Отойдя в сторонку, он позволил Брюммелю с Лопесом пролистать файлы. Он понимал, что рискует. Они в любой момент могли выдернуть флэшку и скрыться, бросив его на произвол судьбы. Или убить.
— Разумеется, это не всё, — пробормотал он, — кое-что я приберёг на потом, когда буду в безопасности за пределами страны. Кое-что, очень и очень полезное для вашего НС.
— Выглядит годно, — заключил Брюммель, выходя из будки и стараясь не радоваться слишком бурно. — Это... — Он осёкся и посмотрел на что-то за спиной Стоунера, у поворота коридора.
Стоунер обернулся и тоже посмотрел туда. Там стоял штурмовик Второго Альянса без шлема и глядел на них. Подняв руку, ВАшник что-то шепнул в запястье. Потом отвернулся и скрылся за углом.
Просто рутинная проверка, сказал себе Стоунер.
— Когда отправляемся? — спросил он.
— Мы с тобой свяжемся, — сказал Брюммель. — Через мою сестрёнку.
Стоунер посмотрел Брюммелю в глаза.
— И скоро?
— Как только всё уладим.
— И как скоро, чёрт подери?
— Через несколько дней.
— Надо быстрее! — прорычал Стоунер, развернулся и устремился к лифту.
На парковке он завёл свой гватемальский «рапидо» и поехал наружу, следуя причудливым абстрактным указателям между рядами машин. Он увидел в зеркале заднего вида свет фар. Кто-то ещё выезжал с парковки.
Просто ещё кто-то возвращается из ТРЦ домой. В конце-то концов, тут у всех одна дорога.
Но когда Стоунер выехал на улицу и повернул за угол, машина позади повторила его путь. Это был «форд гидро», скоростной, и он повис у него на хвосте. Стоунер снова повернул, уже наугад, следя за движениями незнакомого авто.
Другой водитель повернул в ту же сторону.
Они не утруждали себя маскировкой. Это означало, что они стремятся его напугать — или намерены вскоре схватить.
Каким-то образом он почувствовал, что они хотят его схватить. Сейчас.
Он подъехал к оживлённому ресторану с баром, припарковался, со всем возможным спокойствием вошёл с тёмной пустынной улицы в ярко освещённый зал, полный весёлого шума.
— Сэр, вы на банкет?
— У меня встреча в баре, — сказал Стоунер, — я подожду.
Он старался не сорваться на бег с быстрого шага, направляясь к бару мимо кредофонных будок. Вставил карточку в слот, и экран телефона осветился. Затаив дыхание и время от времени оглядываясь, Стоунер набрал номер своего дома. Пока что за ним никто не увязался, но это ничего не означало — за ним могла следить какая-нибудь дроноптица.
Встревоженное лицо жены возникло на экране.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Ага. Но... дома ничего не происходило?
Она мотнула головой.
— Хорошо. Твоя сестра там?
Она кивнула.
— Отлично. Вы не хотите проехаться к матери?
Глаза её расширились.
— Ладно.
Он повесил трубку. Она знала, что делать. Они условились с её сестрой. Сестра переоденется в её одежду, сядет в машину, выедет из гаража и на полной скорости помчится в Фоллз-Чёрч[31], где жила их мать. Они подумают, что она к матери поехала. Джанет с сестрой не близняшки, но достаточно похожи, чтобы издалека их легко было перепутать. Если повезёт, наблюдатели увяжутся за сестрой.
Тем временем его жена и дочь выйдут через чёрный ход и соседский двор к друзьям и вызовут оттуда такси. Они договорились встретиться в определённом балтиморском отеле.
Если это сработает. Если Компанию удастся одурачить. Такая возможность существует: Господь свидетель, управление внутренней безопасности ЦРУ можно одурачить.
Стоунер переместился в мужской туалет. Окно было заколочено гвоздями. Он снял пиджак, обернул им руку, врезал кулаком по стеклу, надеясь, что шум не долетит до бара. Выбив из рамы осколки, он вылез, спрыгнул в канаву и прополз по ней к участку скользкого асфальта, всё время ожидая, что на него вот-вот накинутся сзади. Никого не было. В переулке громоздился размокший от дождя мусор.
Он поднялся на ноги и увидел, как в переулке справа замелькали фары. Нырнув в узкий проход между рестораном и соседним зданием, он вслепую понёсся во мраке в приблизительном направлении ресторанного фасада. Тут воняло мочой и гнилью. Он вылетел из прохода на тротуар перед рестораном. «Форд гидро» исчез: поехал на противоположную сторону. Перед рестораном стояло такси, ожидавшее молодую пару. Он подбежал к машине, опередив их, запрыгнул внутрь и сунул водителю купюру в пятьдесят новобаксов.
— Куда угодно! — взмолился он. — Гони!
Водитель глянул на купюру. Мотор взревел, и такси рвануло прочь.
Стоунер оглянулся в заднее стекло. «Форда гидро» он не увидел. Придурки всё ещё обыскивают переулок. Такси свернуло за угол, и он позволил себе расслабиться. Пока что их удалось провести. Если, конечно, за ним не увязалась дроноптица. Он посмотрел на небо. Характерных отблесков уличного света на трепещущем серебре не было. Но птицы бывают разные, в том числе и самые маленькие; никогда не знаешь.
Надо будет каким-то образом выйти на Брюммеля напрямую. Завтра, если Стоунер останется жив этой ночью.
Нью-Йоркская городская тюрьма
Тюремный госпиталь был рассчитан на сорок коек. Чарли положили у самой двери. Он пытался не слушать воплей, стонов и хохота остальных пациентов — остальных заключённых.
Ещё он пытался поудобнее устроиться на спине и правом боку. От этого боль только усиливалась. Поэкспериментировав немного, он выяснил, что, если оставаться на левом боку, а колени подогнуть к груди и покрывало сбить поближе к ноющим почкам, дискомфорт можно минимизировать. Он то и дело просовывал руку под кисло вонявшую грязную подушку и трогал пластиковую зажигалку, найденную в мусорном ведре. Какой-то охранник решил, что зажигалка пуста. Но, если ему повезло, там ещё осталось на один-два поджига.
Тюремный госпиталь оказался просторнее, чем Чарли представлялось. Тут стоял сырой вонючий полумрак. В плане госпиталь имел очертания огромного квонсетского ангара[32], стены закруглялись к потолку. Единственные окна, похожие на перевёрнутые четвертушки месяца, располагались у потолка. Они были забраны комариными сетками и металлическими решётками. Окна никогда не открывались и, вероятно, не предназначались для этого. Свет из окон и от потолочных флуоресцентных трубок исходил мутный, молочного оттенка. Экрана в госпитале не имелось, да и читать было нечего, кроме стопки бумажных журналов у двери. Старые металлические койки постоянно скрипели, словно жалуясь на пациентов, а пациенты — узники? жертвы? загнанные звери? — стонали и проклинали всё на свете. В среднем половина их была прикована к койкам флексопластовыми путами. Санитары появлялись редко, поэтому пациенты гадили под себя и лежали в собственных отходах.