— Чрево старого говнюка-кита, — говорил Данко, — ну, ты в курсе, эта история en la Biblia[28]. Хона поймал большую рыбку, и она его проглотила.

Он произносил имя «Иона» как «Хона».

Данко опустил на пол свой старый девятимиллиметровый «стерлинг» со щелчком, подобным клацанью акульих челюстей.

— Хона был крутой мужик, — сказал Уиллоу, — меня ж, е...ть вашу мать, скоро в кисель переварит. Сколько мы тут сидим? Часов семь уже?

— Ближе к пяти, — пробормотал Торренс, — будем у цели ещё через полчаса.

На противоположной скамье сидели Лайла и ещё с пару десятков партизан. Торренс обнаружил, что возвращается взглядом к бледному светловолосому Фарксу, девятнадцатилетнему пацану, который то и дело о чём-то шушукался с Гельмутом Кельхаймом, опытным немецким наёмником. Кряжистый темнолицый Гельмут держался уверенно; Фаркс, бледный, тонкий и явно не в себе от страха, ярко контрастировал с ним. Фаркса пугала даже не угроза смерти: он опасался, что принял неверное решение, вступая в ряды НС. Решение это стало следствием идеалистического импульса, поскольку реальной ненависти — необходимой, чтобы всецело отдаться делу НС, — он не испытывал. Кельхайм, в отличие от Фаркса, ненавидел ВА всеми фибрами души: у него это было личное.

Рано тебе, пацан, сюда соваться, подумал Торренс, шёл бы мамочкину сиську сосал. Гордыня не позволит тебе сбежать, а мы слишком отчаянно нуждаемся в людях, чтобы завернуть тебя по этому адресу.

Потом Торренс задумался о Клэр. Он надеялся, что она за него переживает. Поймав себя на этой мысли, он удивился собственной глупости, но не оставил надежды.

Он покосился на стальную дверь, через которую в урочный миг следовало выброситься в открытое море.

Восемь надувных плотов из чёрного каучука лежали стопкой у двери; каждый плот был оборудован шумопоглотителем и в спущенном виде размерами не превосходил сенокосилки. За плотами виднелись свёрнутые кольцами нейлоноволоконные лестницы, магнитные фиксаторы для подъёма на борт и кошки.

Всё готово, всё чисто. Они как следует натренировались. Проблема в том, что тренировочное судно никто не оборонял.

А ещё в Каракосе. Каракос сидел в полумраке, отвернувшись от Торренса и думая Бог знает о чём.

— Я считаю рискованным включать его в команду, — говорил Торренс Стейнфельду с Левассье. — У меня нет доказательств, но его в любом случае нельзя подпускать к...

— Мы с Каракосом знакомы больше лет, чем у тебя волосков на яйцах, — пренебрежительно заметил Левассье по-французски. Его культя дёрнулась так, что не оставалось сомнений: будь та рука здорова, он бы раздосадованно отмахнулся от Торренса кулаком.

— Если потакать подобной паранойе и малейшим предчувствиям, — отозвался Стейнфельд, — мы покойники. Нас раздавит психологической тяжестью. У Каракоса опыт морских операций. Он нам нужен.

— Мы допускаем ошибку, посвящая его в это дело, — сказал Торренс.

— Ты от ревности совсем ошалел, — фыркнул Левассье, озвучив всеобщее мнение.

И вот он, Каракос, сидит, глядя во тьму. Уиллоу перехватил нацеленный на Каракоса взгляд Торренса.

— Снова призраков высматриваешь, Остроглаз?

Торренс проигнорировал его реплику и не отозвался на кличку.

— Я себе снова инфекцию в мочевой пузырь занесла, — пожаловалась Кармен, закинув ногу за ногу, — а тут тупо негде поссать.

— Иди нассы Уиллоу за уши, — сказал Торренс, — там всё равно в черепушке-то пусто.

Никто не засмеялся.

Корабельные двигатели покашляли, поплевались и замолчали. Корабль двигался теперь по воле волн, выходя наперерез Внуку Гермеса.

А е...сь оно всё веником, решил Торренс и зарядил винтовку.

Троянский конь по имени Даниэлла дрейфовал в сторону Внука Гермеса, западным курсом. Корабль Второго Альянса, вышедший с базы на испанском побережье Средиземного моря, возле Малаги, продолжал держать курс на восток. В десять минут второго ночи радар Внука Гермеса зафиксировал приближающуюся громаду Даниэллы. Автоматика радара послала сообщение вахтенному, который, в свою очередь, пинганул Даниэллу и запросил связи. Даниэлла предоставила ему идентификационный код, совпадавший с её визуальными характеристиками зарегистрированного нефтяного танкера. Компьютерный поиск показал, что танкер американского происхождения, а ныне приписан ко флоту испанской компании, импортирующей нефть из Персидского залива.

Первый помощник капитана Даниэллы объяснил, что корабль мирно плыл себе в Персидский залив, как у него движки отказали, а следом и электросистема. Замыкание вырубило не только двигатели, но и главный якорь. Корабль не мог ни сменить курс, ни опустить якорь, и двигался точно наперерез Внуку Гермеса. Тем не менее механики Даниэллы рассчитывали в скором времени устранить неполадку.

Вахтенный офицер Внука Гермеса имел приказ ни в коем случае не менять курса, за исключением чрезвычайных ситуаций, поскольку на маршруте корабля, как считалось, оставались необезвреженные подводные мины. Выслушав доклад вахтенного, капитан решил не расценивать эту ситуацию как чрезвычайную. Засим Внук Гермеса продолжил сближаться с Даниэллой.

Кораблю ВА не было необходимости резко менять курс, предотвращая столкновение: небольшого манёвра вполне хватит. Вахтенный ВАшник принял решение повернуть на двадцать градусов. Корабли неслышно проскользнули друг мимо друга во тьме. Даниэлла превратилась в чёрную громаду позади, на подсвеченном звёздами кобальтовом фоне моря.

Вахтенный офицер Внука Гермеса, юный и самоуверенный, и думать про Даниэллу забыл.

Торренс закусил губу от качки. И задумался, не может ли корабль ВА в конечном счёте всё же ускользнуть из ловушки. ВАшники никуда не спешили — но маленькие двигатели плотов всё равно уступали им скоростью.

Они отделились от корпуса Даниэллы, когда два корабля всё ещё следовали параллельно. Лица партизан и их оружие скрывала чернильная тьма.

Вражеский корабль громоздился впереди озарённой огнями скалой. Смаргивая солёные капли с ресниц, они слушали шум его двигателей и чувствовали, как поднятые Внуком Гермеса волны колотятся в бортики плотов, с досадной неторопливостью следующих к нему.

Торренс различил на соседнем плоту фигуру Стейнфельда и увидел, как тот оглядывается через плечо на Даниэллу. Снайперы с инфракрасными прицелами уже готовы к работе. Вскоре вылетит миникоптер.

На Внуке Гермеса вахтенный офицер попивал кофе, когда из интеркома донёсся возбуждённый вопль часового с палубы. Тот нёс какую-то чушь насчёт людей на плотах.

— Что там? — не понял вахтенный. — Плоты спустить надо? Или к нам кто-то дрейфует на плоту? Кораблекрушение?

— Нет, сэр... чёрт побери, там люди на плотах с...

Голос часового оборвался на середине фразы.

— Эй? — позвал вахтенный. — Ты чего?

Ответа он не получил.

Но тут дежурный по радару известил его о приближении небольшого коптера.

— Ну и?

— Вертолёт прямо над нами, сэр.

Вахтенный наконец додумался нажать кнопку тревоги.

Снайперы сняли троицу часовых, и коптер сел на палубу; команда выбросила четыре лестницы, зацепив их за перила. Верхние секции лестниц прицепились к корпусу магнитными фиксаторами, но нижние остались болтаться вдоль борта, подпрыгивая на уровне ватерлинии.

Данко выжал максимум возможного из слабого моторчика своего плота, подогнав лодчонку на шесть футов к лестнице. В сумраке и брызгах ту едва можно было разглядеть. Торренс, забросив винтовку через плечо, во второй раз за ночь сказал себе: А е...сь оно всё веником.

И прыгнул к лестнице из полимерной сетки.

Он плюхнулся в холодную морскую воду, та сомкнулась вокруг, и Торренс тут же пожалел о своём беспечном решении пренебречь спасательным жилетом. Ему с необычайной яркостью представилась картинка: он сам, барахтается в море, бьёт руками по воде в драматическом одиночестве посреди холодной безбрежной пустоты, и жить ему остаётся несколько минут, не больше, пока холод и усталость не возьмут своё.