Спектор глянул на Кодзё. Телохранитель держался расслабленно, но был начеку.

Веди себя непринуждённо, сказал себе Спектор, устраиваясь на диване рядом с Соней Лерман. Её язык тела выражал неискреннюю вежливость; он улыбнулся скупой улыбкой. Бакстер установил камеры и микрофоны, подключился к домашней сети для связи со станцией.

Девушка смотрела на Спектора. Просто смотрела, и всё.

Что-то с ней не так, подумал Спектор. Интервьюеры, даже если намерены тебя в парашу окунуть, стараются держаться с показным дружелюбием. Молчание Сони тяготило его. Тишина — враг политика. Тишина даёт людям время подумать.

— Готовы по сигналу, — сказал Бакстер. Камеры у него были маленькие, размером с ладонь, алюминиевые штативы — тонкие, и нависший над ними Бакстер казался настоящим великаном.

— А о чём будем говорить? — спросил Спектор перед тем, как позволить Бакстеру включить камеры. — Я думал...

— По ходу дела разберёмся, — отрезала она.

— Без подготовки? — моргнул он.

Девушка едва заметно усмехнулась. Бакстер кивнул ей. Она серьёзно посмотрела в камеру.

— Я Соня Лерман. В эфире Народного Спутникового ТВ сенатор Генри Спектор, один из архитекторов новой системы Антинасильственных законов и сторонник телевизионных трансляций исполнения приговоров по АНЗ...

Поначалу всё шло более или менее стандартно. Она спросила, как он оправдывает применение Антинасильственных законов. Печально глядя на неё, Спектор начал с преувеличенным акцентом уроженца Среднего Запада (публике это понравится) обычную проповедь: Как свидетельствует статистика, тревожный рост числа случаев жестоких преступлений начался в 1960-х, продолжился в 1970-х, приостановился в 1980-х, на несколько лет сменился обратной тенденцией в 1990-е, но в двадцать первом веке возобновился с катастрофической силой. Колумбайн[18]. Презрение к законам. В некоторых странах с серьёзными мерами уголовного наказания преступность понижалась. Долгосрочное тюремное заключение расценивается как неэффективное ввиду значительного числа лазеек для досрочного освобождения. И так далее, и так далее.

— Антинасильственные законы — сильнейшее средство против насилия, — говорил Спектор. — За пять лет доля особо жестоких преступлений упала на шестьдесят процентов[19]. И продолжает понижаться. Через несколько лет в КПП на каждом углу и прочих мерах предосторожности необходимость вообще отпадёт. О да, вполне вероятно, что скоротечное правосудие осуждает нескольких человек в год неправедно. Я настаивал, чтобы в процедуру АНЗ ввели полный ДНК-тест, в тех случаях, когда это возможно. Несколько ошибочных казней — допустимая цена. Социальный комфорт для большинства населения только возрос, и мы заботимся об интересах именно этой части граждан: большинства.

— Если даже допустить, что большинству стало лучше, — сказала Соня Лерман, — в чём я сомневаюсь, то каким образом вы оправдаетесь за варварскую жестокость палаческой лотереи АНЗ-ТВ?

— Во-первых, она усиливает морализаторский эффект наказания. Да, это варварство, ну да так уж оно работает. Ужасные мытарства казни по ТВ? Знаете ли, если преступники её каждый день видят, у них появляются веские основания пугаться. К тому же программа позволяет большему числу людей поучаствовать в процессе отправления приговора криминальной юстицией, и таким образом они лучше идентифицируют себя с государством, а страх перед полицейскими структурами снижается. Здоровый катарсис агрессивности взрослого человека...

— ...в противном случае мог бы оказаться нацелен на государство и привести к революции? — перебила она, отбросив нейтральный тон.

— Нет. — Он прокашлялся, умеряя гнев. — Нет, вы же прекрасно знаете, что я не это имел в виду...

Она снова перебила его, вызвав ещё большее раздражение своим тоном:

— Меня озадачивают слова о здоровом катарсисе. Победители Лотереи получают право избить или убить приговорённого в прямом эфире публичного канала. Вы, сенатор, вообще смотрели хоть раз передачу Каково это?

— Ну, э-э, да, я сегодня...

— Тогда вы видели, как люди себя там ведут. Выходя на сцену осуществить приговор, они издеваются над осуждённым. А если стреляют, то прямо взрываются потом от радости. Обкакаться, блин, недолго. Человек с кляпом во рту встречает приговор государства, победитель Лотереи вышибает ему мозги... а они ржут. И чем тупее ведёт себя победитель, тем охотнее поддерживает его аудитория. Вы это считаете здоровым явлением?

Он промямлил:

— Это временно, высвобождает напряжение...

— Двух победителей Лотереи после участия в Антинасильственной Программе арестовали, судили и казнили за несанкционированные убийства. Очевидно, у них после одобрения-публики выработался вкус к убийству, вы так не считаете?

— Это исключения! Думаю, едва ли...

— Вы едва ли задумываетесь над чем-то, что для вас неудобно, — перебила она, — иначе бы поняли, что вы сами, сенатор, ничем не лучше убийцы.

От её напускной объективности не осталось и следа: маска растрескалась и упала, голос задрожал от эмоций. Она сжимала колени побелевшими руками. Ему стало страшно.

— Думаю, вы потеряли всякий... Не думаю, что вашу позицию на сей счёт можно назвать взвешенной. Вы же истеричка, — заявил он со всем доступным ему хладнокровием. И почувствовал, как страх перерастает в гнев.

(В общем-то он ещё до этой реплики чувствовал, как его холодная выдержка и безукоризненная уверенность в себе начинают отказывать: маска трескалась и отлущивалась. Он задумался, с чем это может быть связано. Он же много лет давал интервью, в том числе и враждебно настроенным журналистам: куда подевалось его умение держать себя в руках? Это всё гребаные АНЗ. Глодали совесть, подтачивали выдержку, крали сон... а проклятая баба всё мелет языком и мелет...)

— ...все убитые, сенатор, на вашей совести, их кровь на ваших руках, и вы...

Внутренняя мембрана, удерживавшая сознание Спектора в узде, разорвалась, и он вскочил, словно под ударом хлыста, распрямился, как спущенная гневом и стыдом пружина.

Чёртовы камеры!

Он замер, прижимая руки к бёдрам, его колотила дрожь.

— Убирайтесь! — заорал он. — Вон!

И развернулся к Кодзё, чтобы приказать телохранителю «проводить» репортёров к двери... Бакстер протянул к Кодзё правую руку; в руке Бакстера был серый ящичек, формой напоминающий пульт управления гаражной дверью. Кодзё замер, глядя в пустоту, словно впал в состояние фуги.

Убийцы, понял Спектор.

Кодзё ожил, встал, развернулся к Спектору. Спектор принялся лихорадочно озираться в поисках оружия. Кодзё пошёл на него...

...и прошёл мимо, устремляясь к женщине. Дёрнул запястьем, извлекая из рукава нож. Та спокойно, с видом человека, готового принять судьбу, смотрела на него. Потом вскрикнула — Кодзё стремительно (тело размылось в дымку) надвинулся на неё и пронзил тонким серебристым лезвием левый глаз репортёрши, метя в мозг.

Бакстер меж тем продолжал снимать происходящее на камеру, не выказывая ни удивления, ни вообще какой-либо физической реакции. Спектор задохнулся от ужаса, увидев, как из левой глазницы девушки брызнул фонтанчик крови, и тело её безжизненно осело на пол. Кодзё монотонными движениями автомата колол её ножом, снова и снова.

Спектор попятился, зацепил диван и упал на него.

— После меня убей Спектора, Кодзё! — закричал Бакстер. С этими словами он повернул переключатель на маленьком сером пульте, уронил его — и пульт растаял, слившись с полом. Спектор озадаченно глядел на Бакстера.

Бакстер вышел в поле зрения камеры и замер, смежив веки. Тело его затряслось, губы зашептали молитву, которая показалась Спектору мусульманской. Потом на него налетел Кодзё: маленький японец прыгнул на огромного негра, словно кот на добермана. Бакстер стоял, не оказывая сопротивления. Кодзё молниеносным, нечеловечески быстрым и точным движением перерезал ему горло.