После меня убей Спектора, Кодзё.

Спектор отлепился от дивана, подбежал к комоду, открыл ящик, выхватил пистолет калибра 0.44, развернулся и, повинуясь нахлынувшей панике, выстрелил Кодзё в затылок.

Кодзё ведь Спектора бы потом атаковал, верно?

Но потом наступила пульсирующая в ушах тишина, а Спектор остался стоять перед тремя трупами, глядя, как трескается и отваливается прессфлеш самого Кодзё вокруг большой кровоточащей дырки, которую проделала пуля в его затылке, как обнажается белый сморщенный шрам на черепе, свидетельство недавней операции...

И, глядя на шрам, Спектор подумал: Меня подставили.

Тут по двери забарабанили охранники.

— В сегодняшнем выпуске Каково это мы беседуем с Биллом Митчеллом из Вендорвилля, штат Пенсильвания, первым человеком, удостоенным участия в законной Антинасильственной дуэли. Билл, вы хотели казнить своего оппонента в «честном бою», не так ли?

— Да, Фрэнк, я бывший морпех США, и я просто не могу вот так хладнокровно застрелить человека, я хотел, чтоб ему дали пушку, ну и у меня тоже чтоб была пушка, и, ну вы понимаете, будь что будет.

— Своего рода воскрешение старой традиции Дикого Запада, гм? Вы смельчак! Я так понимаю, вы подписали отказ от претензий...

— Ну да, я подписал бумагу, в которой сказано, что если я бы получил какие-то травмы, то правительство не понесло бы за них ответственности.

— Билл, время нашего включения истекает. Вы не могли бы вкратце описать, каково это — убить человека?

— Э, ну, Фрэнк, убийство человека из огнестрела обладает своего рода механистическим аспектом, как если бы ты просто дырку в манекене проделал — оп! ущерб внутренним органам, они перестают работать, вытекает жизнетворная кровь, буль-буль. А это... каково это... о, парень, ты прям чувствуешь, как летит пуля, она словно становится частью тебя, ты будто чувствуешь то же, что чувствует она, и ты только вообрази, каково ей проткнуть кожу, растолкать на своём пути мышцы и пронзить органы, раздробить кость и выйти с другой стороны со всей этой красной жидкостью в комплекте... пробить чувака насквозь, и тебе хорошо от осознания того, что он же преступник, он убийца, он этого заслуживал. Испытываешь забавное облегчение, словно...

— Билл, время нашего включения истекло. Спасибо, что дали нам понять... каково это!

Чикагская городская тюрьма

Камера, куда перевели Спектора тем утром, оказалась значительно теснее прежней. И грязней. Там сидел ещё кто-то в запачканной кровью тюремной робе. Парень спал, повернувшись к Спектору спиной, на верхней шконке. В камере имелись две металлических полки вместо коек — они выдвигались из грязно-белой бетонной стены, — и туалет без сиденья. Ему не сообщили, с какой целью переводят, но теперь, оглядывая новую камеру, Спектор начинал догадываться об этой цели, и с этим знанием на него надвигался ужас.

Не паникуй, приказал он себе. Ты сенатор Соединённых Штатов. У тебя друзья, связи, влияние, и когда дёргаешь за нужные ниточки, иногда требуется время, чтобы усилие передалось на другой конец. ВПК и Пентагону ты нужен для этого военного билля. Они тебя вызволят.

Но камера словно высасывала из него остатки уверенности в себе. Он обводил взглядом облупившиеся стены; сырое пятно у белого бетонного потолка казалось пятном пота на чьей-то футболке; вместо четвёртой стены в камере была решётка, и с прутьев тоже облупилась краска. Граффити на потолке, выжженные сигаретами, сообщали: Джулио-Z 2019!! И Кто бы ты ни был, тебе жопа!! И Ты попадёшь в ящик!! Доволен??

У Спектора свело кишки от голода. Его завтрак состоял из яйца и куска несвежего белого хлеба. Они явно хотели показать, что не оказывают ему никакого предпочтения перед остальными заключёнными: скандал в СМИ вынуждал администрацию к таким мерам.

От сидения на кромке жёсткой койки у него ноги занемели. Он поднялся, прошёлся по камере: пять шагов в ту сторону, четыре в эту.

Он услышал металлический скрежет и клацанье. В пустынных коридорах эхом отдались шаги. Он с новой надеждой припал к решётке. К нему направлялся человек средних лет с бесстрастным лицом, в костюме-тройке из настоящей ткани, с металлическим чемоданчиком. Человека сопровождал охранник. Шёл незнакомец крайне усталой походкой. Спектор принял его за адвоката из фирмы Хаймлитца.

Скучающий дородный негр-охранник сказал:

— Чемоданчик придётся показать, приятель.

Незнакомец открыл чемоданчик, показав охраннику содержимое.

— Пушек и пулемётов нет, — сказал он. Шутка без юмора.

Дверь открылась, незнакомца впустили. Охранник запер их и ушёл.

Спектор покосился на человека, спящего наверху. Тот продолжал сладко храпеть. Необходимости испрашивать для свидания с адвокатом одиночную камеру не было.

— Сенатор Спектор? — протянул руку незнакомец. — Я Гарри Берген.

Рука Бергена оказалась холодной и влажной.

— Вы от Хаймлитца? Как раз вовремя.

— Я не от Хаймлитца, — сказал Берген. — Я государственный защитник.

Спектор уставился на него. Глаза у Бергена были серые, непроницаемые.

— Хаймлитц больше не представляет ваши интересы. Они официально устранились.

У Спектора пересохло во рту. Он осел на шконку.

— Ка-ак?

— Дело в том, что ваш случай... как бы это сказать, безнадёжен. Такое слово они употребили. Ваша жена полным ходом потрошит ваши счета и активы, а нанимать другого адвоката отказалась.

Спектору показалось, что Берген испытывает удовлетворение, сообщая ему об этом. Спектор был уверен, что Берген его недолюбливает.

Спектор сидел на краю койки. Ему казалось, что внизу Большой Каньон, а если шевельнуться на дюйм, то свалишься и будешь лететь, лететь, лететь...

Он собрал оставшиеся силы и сказал:

— Комиссия сенатора Бэрриджа заплатит.

— Комиссия по защите сенатора Генри Спектора? Её распустили. Общественное мнение было настроено против них с головокружительным показателем — а им надо и о себе думать. Увы, сенатор, публика жаждет вашей крови. Просто потому, что вы тот, кто вы есть. Публика и слышать не хочет ни о каких попущениях, она жаждет, чтобы вас осудили.

— Но как они могут быть уверены? Процесс ещё не начинался, только слушания... к тому же видео уже должно было попасть в Сеть. Видео оправдывает меня. Я ожидал, что меня пригласят на судебный просмотр...

— О да, видео попало в Сеть. Кто-то его в Интернет выложил. Оттуда оно утекло в сетевой телевизор, его все увидели... кроме вас. Увидели, как вы нацеливаете на охранника серую коробочку и заставляете его атаковать этих людей. Потом наезд камеры на ваше лицо, вопль: Убей их! Аутопсия мозга Кодзё показала, что ему вставили мозговой имплантат, вынуждавший его покоряться приказам обладателя коробочки... и мы видели, как вы стреляете своему телохранителю в спину, чтобы всё выглядело так, словно он сбрендил и их застрелил, а вы вынуждены были его убить в целях самозащиты.

И Берген с наслаждением добавил:

— Какая жалость, что вы забыли камеру выключить.

Спектор лишился дара речи. Наконец он выдавил:

— Это чушь. Полный бред. С какой стати мне так стараться, чтобы убить Соню Лерман, женщину, с которой я даже не был знаком?

— Ваша жена утверждает, что вы были одержимы этой женщиной. Что смотрели все передачи Сони, что они вас оскорбляли. Что вы болтали, как Соня должна умереть, и всякое такое. — Он передёрнул плечами.

— Лжёт, сучка! Это клевета! Я в жизни не видел Лерман, ни по телевизору, ни вне студии, до этого интервью! Моя «супруга»... — он фыркнул, — Господи, я и не думал, что она меня так ненавидит. Венди лжёт, чтобы получить всё. Видео. Видео... ну этого же не может быть. Не говорил я ему убить их!

Берген медленно кивнул.

— Вас может удивить мой ответ, но... я вам верю. А видео противоречит вашим словам. Конечно, запись двадцать четыре часа находилась на станции НСТВ, пока не была изъята полицией. Трансляция через вашу домашнюю сеть, принятая и записанная НСТВ.