Ваня говорил спокойно, подавляя свою ненависть к этому человеку, который смел называть себя ее отчимом, еще в зародыше. Видел, что Вера напугана, расстроена. А еще, явно до конца не понимает, что происходило за ее спиной последние недели. Поэтому ему и нужно было держать себя в руках, чтобы в определенный момент, когда это будет необходимо, подставить плечо.

— Ты можешь пострадать?

— Нет. И ты тоже — нет, — в глубине души Воронов усмехнулся новому вопросу. Вера и в данной ситуации переживала за кого-то, не за себя. Но ответил уверенно, не позволяя и тени улыбки скользнуть по губам.

— Там говорили, что под следствием главный врач больницы…

— И не только он. Оттуда достали не мало гнилого.

Девушка резко побледнела.

— Алена… Она ни при чем… Она хорошая, помогала мне…

— Я знаю, Вер. Знаю, — Ваня разжал замок, протянул руки и накрыл ими ее подрагивающие, ледяные ладони.

Вера снова кивнула несмело, повернула голову и взглянула в окно на темное беззвездное небо, сглотнула громко. Скорее всего она пыталась уложить в голове свалившуюся информацию, принять ее и пережить.

— Он не мог отпустить меня просто так. У него права были и связи. И если… если на тот момент ты вытащил меня законно, то он должен был подписать разрешение. Как опекун… Ведь так, Вань?

— Да.

— Он не мог отпустить меня просто так, — Вера снова повторила, задумчиво рассматривая пустоту перед собой.

— Не нужно, Вер, — Иван просил, сам до конца не понимая, о чем просит.

— Больше всего в этом мире он любит деньги. Он даже маму мою так не любил… И ты это знаешь, Ванюш… Ты заплатил ему, — Ваня молчал, играя желваками на своем лице, до боли сжимая зубы, а Вера продолжала. — Ты просто купил меня у него.

— Я не покупаю людей.

— Это можно назвать по-другому. Как: сделка, договор? Я не знаю, скажи мне ты. Главное ведь суть, правда? Я признаю, что намеренно не снимала розовые очки. Я просто хотела побыть немного в сказке. Знала, что так не бывает, но, мне кажется, я заслужила покоя и свободы. А ты дал мне все это. И я… я ни о чем тебя не спрашивала, я просто верила, что ты можешь всё. Но… Сколько, сколько я стою, Вань?..

— Я думал, ты знаешь меня, Вера. Так скажи мне, я похож на того, кто может купить человеческую жизнь, как вещь в магазине?

— Главное ведь не то, кто ты, а то, кем оказалась я. Ты же спас меня и с какой стороны не посмотри, ты всегда будешь спасителем. А я… Оказывается у меня есть цена. Я просто хочу ее знать.

— Я не стану доказывать тебе что-то. Скажу одно — я тебя не покупал! Услышь меня. А еще услышь вот что: если бы не было другого выхода, я бы наплевал на все свои принципы, переступил бы через людские законы морали, забыл бы о своей совести и чести и да — я бы смог сделать это. Я бы заплатил за человека. За тебя.

Возникшая тишина не была приятной. Она душила, заставляя сердце стучать яростнее и быстрее.

Вера опустила взгляд вниз, туда, где мужские пальцы медленно скользили по выступающим костяшкам и очерчивали затейливый рисунок проступающих под тонкой кожей вен.

— И что теперь? — через несколько минут тишины, она аккуратно вытянула ладони из плена Ваниных рук, спрятала их под столом и подняла взгляд.

Иван вздохнул, откинулся на спинку стула.

— Ты свободна, как я уже говорил. Опекунство сняли, права на все твои патенты вернули. И еще… — он потянулся к брошенной на стол папке, раскрыл ее, достал несколько бумаг и положил перед девушкой. — Квартира твоего отца. Она твоя. Вот документы. Передача прав была признана незаконной. Нужно еще немного времени и всего одна подпись — твоя. После этого сможешь делать все, что захочешь: жить в ней, продать или сдавать… В общем. Меня это уже не касается.

— Когда все началось? — Вера посмотрела на бумаги, подняла руку и быстро смахнула упавшую на щеку слезу.

— Ты еще была в больнице, когда все закрутилось. Я не мог просто приехать в один день и забрать тебя, — Ваня усмехнулся, провел ладонью по затылку, вздохнул. — Мог конечно, но мне хотелось, чтобы все было правильно. С моими связями и знакомствами по всему миру, деньгами… я ведь мог сделать тебе новые документы, новое имя… Ты была бы другим человеком, жила бы где-нибудь у океана. Человеком без дерьмового прошлого… Но я хотел, чтобы ты и дальше была Верой, понимаешь? И сама могла выбирать, что делать со своей жизнью — прожить ее здесь или у чертового океана. Поэтому я и просил потерпеть.

— Ты мог сказать… — сдавленно, душа слезы.

— Мог, но не стал, — в ответ безапелляционно.

— Почему? — шепотом.

— Не хотел, чтобы тебя еще хоть как-то касалось имя этого козла. Не хотел, чтобы ты знала об уголовном деле. Даже не хотел говорить, что его посадили. Если бы решал я, ты бы никогда не узнала обо всем этом.

Вера с каждой минутой затихала, погружалась глубоко в себя. Ваня же наоборот, раздражался сильнее. Его бесило, что они столько внимания уделяли тому, кого нельзя было даже назвать человеком.

На напряженном лице играли желваки — он сдерживался изо всех сил.

— Почему? Почему, Вань? Это ведь многое бы изменило?

— Правда? Что, например? — Воронов оттолкнулся от спинки, приблизился к Вере. Настолько, насколько позволяла ширина стола.

— Не знаю… — девушка прошептала растерянно. Резко впустила в легкие новую порцию воздуха. — Я не знаю. Возможно мой страх бы исчез. И я наконец обрела бы душевный покой…

— А сейчас? Сейчас страх есть?

— Я не понимаю тебя, Ваня. Что ты хочешь от меня услышать? — Вера бегала глазами по мужскому лицу, искала ответы на вопросы, которые были заданы ей же. Изредка вытирала одинокие капли со щек.

— Правду. Я всегда жду только правду. Так что, Вера, твой страх перед миром за окном, в котором в любой момент мог возникнуть отчим. Он остался? — прищурился.

— Вань…

— Когда ты гуляла со мной по спрятанным в темноте ночи дорожкам, тебе было страшно? Когда выходила из подъезда под огни звездного неба, слыша за спиной мои шаги, тебе было страшно? — Воронов вглядывался в ее наполненные слезами глаза, пытаясь проникнуть в самую душу. Но там стояла стена, за которую не пускали…

Вера заламывала руки, шептала.

— Ваня, я…

— Вер, ответь мне, прошу… Просто ответь.

А он просил.

Просил так, как не делал этого раньше. Не в тот раз, когда впервые пришел к ней в больницу и просил поговорить. И даже не в тот, когда забирал и просил пожить у него. Не в тот, когда просил довериться ему.

Но Вера сделала то, что умела делать лучше всего — спряталась.

— Я не хочу отвечать, — сказала хрипло, а Иван усмехнулся.

— Ты только что это сделала.

Мужчина опустил голову, на нее — раскрытые ладони. Было больно — дышать, держать себя в руках, даже видеть Веру… Болело не только в груди, болело глубже — в душе.

— Это ничего не меняет, Ваня. Я… ты же знаешь, что ты для меня значишь…

— Нет, не знаю. И да, меняет, — Ваня поднял голову, покачал ею, вздохнул. — Это все меняет, воробышек.

А воробышек больше не могла сдерживаться.

Вера заплакала. Очень тихо, беззвучно. Опустила лицо и спрятала его в ладонях. Но слезы просачивались даже сквозь плотно сведенные пальцы. Текли по запястьям и падали на гладкую поверхность стола.

— Почему же ты не сказал мне? — она набрала воздуха и смелости — подняла голову, вновь возвращая взгляд на Ваню.

А он захлебывался ледяной водой чувствуя, как острые иголки пронзают внутренности, обжигая своим холодом. Воздуха почти не осталось и времени тоже. Лишь несколько секунд и последняя возможность попытаться вдохнуть. Или наоборот выдохнуть, прежде чем тьма навсегда поглотит его тело…

— Хочешь правду? Я смалодушничал, Вера. Вот так, представляешь… Струсил, как глупый мальчишка. Я ведь по-наивному надеялся, что смогу заменить мысли в твоей голове о нем собой, понимаешь? Чтобы выходя за стены этой квартиры, ступая по улицам мира за окном, ты ощущала лишь мое присутствие рядом. Тепло моей руки, сжимающей твою ладонь… Чтоб тебе, вдруг стало все равно: живет он в этом городе или нет, существует ли вообще на этой планете… — он всматривался в изумленное женское лицо, ловя каждую реакцию. Чтобы потом, в одиночестве многие годы после вспоминать и прокручивать их в голове. — Я просто хотел, чтобы ты выбрала меня, Вера. Я ведь давно сделал свой выбор.