Его смущение, красные щеки, влажные глаза были столь трогательны… что у меня не хватило сердца водить Чарличка за нос.
Я обняла его крепко-крепко. И поняла, что и сказать-то не знаю, что. Он мастак говорить, а я нет, но ведь все… уже сказано.
— И что ты хочешь спросить?
— Ты…
Наверху забили в склянки, топот полусотни ног по палубе, казалось отбивает такт по самым почкам.
И крик «свистать всех наверх!».
Абсолютный раздрай в глазах Чака, который понимает, что как члены экипажа мы обязаны подчиниться приказу, но как люди — если не договорим сейчас, то кто знает, что потом…
— Чарличек, — поэтому просто сказала я, понимая, что это у Ро и Фарра получается не обращать внимания на то, что они заложники и выяснить все на виду у всех, а я китов-убийц отодвинуть в сторону так запросто не смогу. — Я тоже тебя люблю.
Рыжая физиономия расцвела. Сначала неуверенно и робко, а потом — абсолютно, до самой последней черточки. Чак обхватил меня под ребрами, закружил, едва не обив мне щиколотки о стены сквозь тонкую кожу сапог.
— Правда? Мне не показалось? Ты правда все это время…
— Да. Поставь меня и… пойдем уже… Если хоть половина страшилок — правда…
— … то мы умрем как настоящие влюбленные.
Чарличек послушался и поставил меня на пол, весело чмокнул в щеку и, схватив за запястье, потащил за собой. Сумасшедший. Я умирать не собираюсь. Не хочу. Уж точно не сегодня. Когда он, кажется, любит МЕНЯ.
— На палубе от меня не отходи. Дрока уже выбросило за борт.
Меня будто окатили ледяной водой, и все наваждение признания исчезло, как красивый сон, что совершенно точно не мог быть явью.
Дрока больше нет⁈. Я остановилась возле тех самых пяти ступеней, свободной рукой оттянула вдруг ставший тесным ворот свитера. Легкие сковало, сразу все смерти перемешались там… где было так страшно, так невероятно…
Чак обернулся. Ударил себя по губам.
— Прости, вот я идиот, не подумал… Мы вытащили его, Тильдик. Твой друг промок и продрог, перепуган до смерти, но жив и здоров.
Вытащили… Но меня уже трясло. Словно наяву увидела родителей на плоту, юркие серые тела сирен, острые зубы, безнадежность дна, смерть… ИХ вытащить было некому… И все, что есть теперь — мамина шкатулка с записями о прятках на острове Гудру. Я знаю, знаю, что это жизнь, проклятое «селяви», и я взрослая, и это все случилось так давно, я пережила это тогда, и я пережила это сейчас… Но здесь стоял Чак, который совершенно неожиданно пришел взять мою душу за руку и отвести куда-то, где жизнь течет совсем иначе… Смотрит на меня, как на самое большое сокровище на свете… И, как и предрекала Ро, затолканная внутрь боль неожиданно вышла наружу с новой силой.Крупные слезы горошинами покатились на щеки. Вероятно, смывая сиренову слизь.
— Трусишка…
Чак без колебаний привлек меня к себе. Тепло, колючий воротник такого же свитера так же пахнет козой, серапе уже пропахло солью моря… Я продолжила рыдать, а он гладил меня по голове. Я… мне так не хватало вот этого чувства абсолютной, пусть и призрачной безопасности и тепла в объятиях того, кто… оказывается, любит, что даже начала захлебываться.
— Ну, что ты?.. Я тебя так напугал признанием? Так я ведь и сам…
Я замотала головой у него под подбородком, стукнула кулаками в грудь.
— Папа и мама… они погибли. Я надеялась, что выбрались, но… в шкатулке… и Старик подтвердил…
— О, Тильдик…
И он обнял меня еще крепче, будто это было возможно. Гладил по спине и по голове, не спрашивал и не говорил ничего, просто… был. И я твердо понимала: и будет. Это куда вернее всего, что он бы пообещал. Вот этот… бесценный момент.
Потом чуть отстранил, начал пальцами и ладонями вытирать слезы, достал кружевной мерчевильский платок… Я с готовностью подставила нос и позволила отереть мне лицо и сопли.
— Потеря близких — это вечно незаживающая рана.
Он знает не понаслышке. Я прижалась к его плечу.
— Без них мы будто… плывем совсем одни в ночном небе, никто не знает, откуда, никто не знает, куда — всюду темнота…
Погладила его руку, уловив этот отстраненный, полный страдания тон.
— Больше нет, Чарли. Больше нет.
Он обратил взор ко мне, теперь — полностью осознанный, собрал мои пальцы в свои и медленно поцеловал, не сводя завороженного и завораживающего взгляда теплых карих глаз.
— Я давно потерял надежду, что это чувство ко мне вернется.
— Я… тоже. Хотя я… не надеялась. Мне надежда казалась бессмысленной.
Чак уморительно растроганно поджал нижнюю губу и снова меня обнял. Но уже не как защита, а как кто-то, кто бесконечно рад обретенной казавшейся невозможной надежде. И я так же прижалась к нему, каждой клеточкой души, отчаянно зажмуриваясь и отпуская боли и страхи.
Дверь над нами с грохотом распахнулась, кусачим морозом впуская в мир действительность. Ах, да… киты-убийцы и свистать всех наверх… Но разве это теперь страшно?..
— Вот они где! — прогремел голос Фарра, вряд ли похожий на довольный. — Команду не слышал, квартирмейстер⁈
Мы расслабили объятия ровно на столько, чтобы быть в состоянии поднять совершенно умиротворенные лица на своего капитана. Кажется, он был удивлен и растерян.
— Я же тебе говорила…
Из-за спины «темнейшества» выглядывала лукавая рожица Авроры, частично спрятанная в мерчивильскую шаль. И еще чрезвычайно хитрая — дяди Тири.
— Пардон, — отпустив всю меня, кроме руки, поклонился всем троим Чак со своей обычной насмешкой. — Но лирическая пауза во всей этой драме была необходима. Спросите зарю — она знает простейшие основы драматургии. Что там с китами, капитан? Не отстают?
И мы деловито скользнули наружу, быстрой очередью шагов пересчитав все пять ступенек, я даже не заметила как. Деловит был Чак, не я, конечно же: я — так, за компанию. Но зато теперь… в полном праве.
На палубе, подобно лесному зверю, выл льдом ветер, и я тоже засунула нос в свитер поглубже, проверяя мельком наряд Авроры: но кроме шали на ней был уже комплект штанов, свитеров и Фарреловского искусанного рыбами на острове плаща.
Еще бы: ее муж — лучший контролер на свете.
День был сед, как Фарр и Хью. А море… пестрело подводными опасностями черных плавников и льдинами. Я сжала ладонь Чарльза.
— Держатся на расстоянии, — сообщил закутанный в плащ Гупо. — Гарпун их напугал. Но по-прежнему не отстают. Разрешите открыть охоту, капитан?
Я отерла лоб ладонью. Только этого не хватало.
— Мясо нам бы не помешало.
Но вот это — правда. И все же… охота на китов-убийц…
Фарр покачал головой, подходя к борту, оценивая опасность. Я насчитала восемь плавников. Разрезали волны возле льдин, как нож режет масло. Безмолвие врага и неотступность пугали сильнее, чем атака.
Аврора встала рядом с Фарром, перегибаясь через перила с выражением наивысшего любопытства.
— Если Ро права, и киты-убийцы спутали «Искателя» с крупным китом, на которого они и вправду охотятся, то не стоит их злить без причины. Пока подождем, но будьте наготове. Все привязаны? — и черный Фаррел зыркнул на боцмана и кока.
Тот вытянулся в струнку.
— Так точно, капитан!
Я прищурилась и разглядела, что каждый матрос был обвязан вокруг пояса веревкой, которая крепилась к мачте или вантам. Впередсмотрящий — и вовсе — к самому вороньему гнезду. Судя по птице на плече — моей птице — это Голубинка. В общем, экипаж к выполнению команды подошел серьезно. И — держу пари — у каждого был в сапоге нож, чтобы, если придется, быстро перерезать страховку и перейти к активным действиям.
— Аврора, на мостик, — приказал Фарр жене, обернулся на нас: — И вы тоже.
Ро даже не подумала дуться на столь приказной тон, ну, и я не стала. Чак же в принципе на такие вещи смотрит проще. У штурвала Фарр велел Чаку привязаться подобно матросам, и сам сделал то же самое, а нас с Аврориком мужья попривязывали к себе спина к спине.
— Если снова ударят, чтобы вас не собирать из воды.
