И сколько же длился мой, милостью сирены, сон? Покрутила головой. В шее приятно щелкнуло.

В солнечном свете — только он и был несомненен — кружились тени, силуэты, темные и светлые, большие. Близко. Возможно, пялясь на меня.

Ах, да. У нас с Ро их целая куча. Две белые тетки, «пикси», плюс мои десять мотылей… Как же весело, обхохочешься просто. Изучить бы каждый отдельно, составить досье, пришпилить на бумагу… Но сейчас, пожалуй, есть дела более срочные, а из моря Белого Шепота мы никуда не денемся.

Разве что в Мерчевиль — всплыло неожиданное воспоминание.

— А вам, барышня, не говорили, что так долго молчать — невежливо?

Судя по степени заживления ран, с начала абордажа прошло не меньше недели… Случившийся тайфун… И «то, что осталось от обоих экипажей». «Приготовиться к абордажу» — слышали мы из трюма. Тайфун застал их во время абордажа?.. «Ваша „Звезда“ теперь кормит морских медведей». Вот и причина ссоры, что меня разбудила. Ага.

— «Искатель» сильно поврежден?

Все божки или демоны — не знаю, кто они в первую очередь — зафыркали вразнобой.

— Это все, что ее интересует! — всплеснула руками одна из теток.

Пикси пропищал в ответ:

— А Ро бы спросила «все ли живы?»

— И так понятно, что не все, — отмахнулась я, прислушалась к не утихающей драке на палубе: к ней присоединились свист и улюлюканье.

Мерчевиль и Буканбург делят одну палубу, значит… В экипаже не хватает людей. Да за одно зрелище столкновения культур умереть не жалко.

— Но ОН — жив.

Прямо перед моим носом завис мотылек, я даже разглядела его глаза навыкате, мохнатое тельце… и ехидную улыбку. Потрясающе. Потянулась пальцем. Потрогать.

— Она непробиваемая! — пожаловался мотыль и покинул доступное мне поле видимости.

— Просто ты плохо тренировался, — заявили друзья Авроры. — Вот у нас Аврорик — шелковая ходит.

Ну, это недолго осталось. Я им зарю третировать не позволю.

Конечно, я рада, что ОН жив. Просто… это не имеет значения. Ни для него, ни для меня. И — точка, вопрос закрыт. Нет смысла печалиться о том, чего никогда не случится.

Я поднялась со своей койки, по-прежнему застеленной шкурой морского медведя: в голове чуть кружилось, зато качка почти не досаждала и ничто не болело, несмотря на предупреждения доктора и мои медицинские познания. Проспать неделю?..

Как же хорошо видеть. Я, шатаясь, подошла к самому яркому пятну — окну. Зажмурилась от боли — когда небо хлынуло в глаза. Поморгала, заслоняясь ладонью. Штиль. Спросила:

— А доктор?

— Что доктор?

— Обаятельный мужчина…

Это белое видение с неопрятной прической заломило руки. Балахон до земли, вспомнила я. Скривленное кислое выражение лица.

Постойте. «Обаятельный мужчина»?.. Что?.. Такое бывает?.. Видение и… человек? Я мотнула головой, покачнулась. Взгляд упал на скрюченные фигуры. Ах. Видимо, Ро и Фарр. Я наклонилась поближе, щурясь. Да, лежат в обнимку. На сдвинутых койках, подобных моей…

По стеночке вернулась к своей койке, стащила медвежью шкуру и накрыла друзей. Аврора засопела, а Фарр что-то пробормотал. Мое зрение не позволяло разглядеть подробности, но, кажется, они не ранены.

Как, вообще, объяснить, что Ро спит, а ее страхи мне байки травят?

Выходит, доктор-обаятельный мужчина жив. Вот и отлично, с ним все и обсудим. С ним мне много чего надо обсудить. Например, как я могла проспать неделю и даже не оголодать. Его каюта должна быть тоже где-то в общем коридоре, по дороге к трюм, если мне не изменяет память. Надеюсь, на палубу выходить не придется. Обстановка там накаленная, а я пока не в боевом духе. Это вот Ро…

Страхи отчаянно продолжали надеяться втянуть меня в разговор.

— Ро настояла, чтоб доктор Риньи тебя посмотрел.

Риньи, значит. Надо запомнить. Человека, с которым ощущения как с отцом в детстве.

Итак, что у нас на повестке дня? Я с наслаждением загнула чудом зажившие пальцы один за другим: испытание ларипетры в серебре, основы сопротивления буллингу (ведь амулеты однажды взорвутся), наблюдение внутренних демонов и их классификация… Вычисление вероятности того, что мы с Фарром и Ис не сироты. Расшифровка друидского узора.

— Ро у нас хорошая.

Я уже нашла дверь и собиралась выходить.

— Вот и не забывайте об этом, — погрозила я пальцем и перешла на шепот — чтобы не разбудить спящих. — Попытаетесь ее снова за борт отправить — и я за себя не ручаюсь. Она не умрет — у нее есть ларипетра, а что касается вас…

Сощурилась как можно менее дружелюбно.

— Вас я для начала классифицирую. Вместе с доктором Риньи.

Надеюсь, их физиономии побледнели.

— Давно пора ей задать жару, — пропищал зеленый пиксенок моим мотылькам, — как вы терпите эту зануду!

Зеленый. Я вижу цвета! И… кроме силуэтов начинают проступать детали. Я поднесла ладони к щекам и уперлась обратно в бинты.

— Непросто, — признались мотыльки. — Но она ведь пресекает на корню любые…

— Я вам пресеку на корню. Проводите меня к доктору, что ли, раз уж такое дело, — приказала я.

Да здравствует дядина книжка.

Мотыльки послушно окружили меня белыми тельцами, и там, где один задел предплечье, сделалось щекотно.

— Про Чака молчок, иначе вы трупы, — приказала я и дернула ручку. Та не подалась. Вернее, ручка-то подалась, но не дверь.

Я надавила еще раз… И полетела наружу — так внезапно преграда исчезла. Врезалась бы в стену напротив, если бы кто-то ловко не поймал меня в объятия. Въехала носом, но под повязкой раны — о диво — не встревожились.

— Тиль⁈.

Кастеллет?.. Я осторожно отстранилась и поднялась с его груди, на которую грохнулась. Хорошо, что эрл не видит, как я краснею под повязкой. На сей раз я точно краснею.

— Прости.

— Рад, что ты на ногах. Как себя чувствуешь?

Голос Чака дрожал, глаза блуждали… Он схватил меня под локти, заглянул в лицо, хотя что там можно было разглядеть… Я мотнула головой, надеялась высвободиться, да не получилось: гад держал крепко. Я облизала губы. Зачем он со мной так?

— Ура, ура, ура!

Несносные мотыльки радостно закружились вокруг нас, как розовые лепестки вокруг брачующихся. Я дернулась, но случайно поймала взгляд его солнечных глаз. Так близко, что различила цвет. Карие. Что за сентиментальность, Тильда?.. Подобные мысли обречены на провал, ты не…

— Ничего не обречено! — возразил мотылек номер один.

— Просто ты трусиха, боишься…

— Не слушай их, — торопливо перебила я мотыльков, показывая им за спиной кулак, а Чаку — улыбаясь.

Чак растянул губы в ответной улыбке и снова посмотрел на меня. Видящий, лицо его было изможденным, под глазами — темные круги, воротник смят, грязен. Я рада, что зрение продолжало возвращаться так быстро, но… не на такой ценой.

— Хорошо, что тебе лучше, Тиль.

— Ты… что же, спал здесь?

Чак Кастеллет опустил голову, случайно уткнувшись в мой перевязанный висок.

— Мне больше некуда идти. Знаю, вы не рады меня видеть, но… Брат…

Кажется… он держал меня не ради меня, но ради себя. Чтобы не потеряться, потому что он давно уже… без места на этой земле. Я неловко обняла его в ответ, погладила по спине.

— Он… с ним все хорошо?

— Риньи сказал, надежды нет… Началось заражение крови, уже пошли третьи сутки, а он так и не очнулся. На него ведь накинулись все птицы в отместку… за тебя. И Бимсу, и Фарра, и даже Какадук Авроры. Нашего сокола они заклевали на смерть, а Шарка… Он не должен был, Тиль. Шарк делал слишком много того, чего не должен был, но он просто не знает, как иначе, понимаешь?.. Я не знаю, как иначе, мы оба…

Чак говорил и говорил, захлебываясь, будто ребенок. Видящий, выслушивал ли его кто-то хоть однажды за эти девятнадцать лет?.. Я забыла о своих ранах и бинтах, о том, как страшен Джарлет, о походе к доктору Риньи, мотыльках, что могли сдать меня в любой миг, об упомянутых трех сутках, путешествии на край света, поиске родителей, о том, что Чак нас сто раз предал; настолько мне было жаль этого… маленького, напуганного ребенка внутри него.