— На себе не показывайте.

Он быстро убрал руку.

— Или пан, или пропал, — продолжил Ананьин, оставляя мою реплику без внимания. — Вот и весь выбор. Небогатый, прямо скажем. Но, какой-никакой, а имеется. И я тебе от чистого и горячего сердца старого большевика советую выбрать дружбу. Дружба лучше вражды, согласись. А жизнь лучше смерти. А хорошая жизнь лучше плохой. Как тебе такая философия?

Я пожал плечами.

— И, главное, сейчас тебе даже делать ничего не надо. Просто не говори своему будущему тестю о предмете нашего разговора и всё. Умалчивать факт нашей встречи не стоит, конечно, но выдавать информацию всегда нужно с умом и в строго прописанных доктором дозах. Скажи, что ни о чём конкретном не говорили. Вынюхивал, про свадьбу расспрашивал, про невесту, где жить будем и всё такое. Тебе хватит ума сообразить, что я прав?

— А на самом деле мы о чём говорим? — поднял я брови.

— Ну, а это ты мне скажи. Ты же понял, о чём мы говорим? Если масло в голове имеется, значит должен был понять, правда? А если не имеется…

Разговор мне наскучил, как и сам Ананьин. Были ведь и другие дела, поважнее.

— Послушайте Илья Михеевич, — качнул я головой. — Я ни о каких делах Кофмана не знаю. Вообще, полный ноль. Никаких сведений. Да, и не понимаю я, даже если бы знал, в чём моя выгода хоть что-то рассказывать вам? Я ни в чём не замешан, не привлекался, за материальные ценности ответственности не несу, к финансовым потокам отношения не имею. Как вы меня прижимать собираетесь? Почему я должен на Якова Михайловича стучать?

— Стучать… Слово-то какое неблагозвучное. Стучать тебя никто и не просит. Тебя просят послужить на благо Родины. Вот и всё. А то, что не привлекался… Это всегда поправить можно. Был бы человек, а дело-то найдётся. Можно и в душители тебя снова переквалифицировать. Я слышал была у тебя там история, да?

— Ну, снова в душителя — вряд ли. Там ведь настоящего с поличным взяли. Он показания признательные дал.

— А, — беспечно махнул рукой Ананьин. — Признание выбито силой или он сумасшедший, а может, и ещё чего-нибудь. Дело такое, как чистый лист. Как хочешь его, так и разрисовывай. Сильно-то не обольщайся на свой счёт. Откуда, кстати оперативники узнали о предстоящем преступлении?

Он невинно улыбнулся.

— Шли, наверное, по следу преступника. Это вы у них сами спросите.

— Я-то спрошу, а вот ты не ерепенься. Не ерепенься, а просто подумай. Хорошенько подумай. У меня сила, у меня опыт, у меня возможности. У тебя кое-какие способности, как говорят. Но это нужно ещё посмотреть, в деле тебя проверить. Будешь со мной сотрудничать и жизнь малиной покажется. И тестя твоего трогать не буду, если ты его сотрудничать уговоришь. Если не уговоришь… можно и без тестя прожить, поверь, если со мной будешь дружить.

Бесцветные водянистые глаза Ананьина смотрели на меня не мигая.

— И вот ещё, — добавил он, — по поводу резонов. Ну, ты спросил, зачем тебе сотрудничать со мной, да? Типа, чем я тебя прижму в случае отказа, так? Дело в том, что я тебя сейчас не вербую, понимаешь? Это просто дружеский… по крайней мере, пока дружеский разговор. Ты ведь знаешь, кое-что, правда? А такие знания, если они действительно имеются, требуют защиты. Серьёзной защиты. И я могу её обеспечить. Я ведь хочу, чтобы наше сотрудничество строилось не на страхе и принуждении, а на простом понимании собственной выгоды. И на взаимной, естественно, выгоде. Дружбу тебе предлагаю. Соображаешь?

— Пытаюсь, — хмыкнул я.

— Ну, вот и посмотрим, насколько ты окажешься сообразительным. Ладно, пришли уже, вот машина моя. Всё, бывай здоров, Санёк Петров.

— Саня, ну что же ты девушке-то голову морочишь? Ты сколько в Москве ещё будешь? Встреться с Женечкой. Поговори с ней. Она звонила, спрашивала, мол, как там Саша, звонит ли, не приедет ли в командировку опять.

— А ты что сказала?

Бабушка вздохнула и всплеснула руками.

— Что я сказала? Что меня врать на старости лет заставляют. Что ещё я сказать-то могла? Не знаю, сказала, милая. Он ведь никогда не предупреждает заранее, как гром среди ясного неба появляется.

— Понятно, — кивнул я.

— Понятно ему. Поговори с ней и всё. Расставь точки.

— Да что сказать-то я не знаю. Вот правда, честное слово.

— Ну, здесь я тебе не советчик. По мне так лучше невесты тебе и не сыскать.

Может быть, ба, может быть… Да только я её ведь не знал совсем. Ну, симпатичная барышня, тут сказать нечего, красивая даже, но этого маловато, пожалуй… Ситуация складывалась неприятная. Вроде как я ни на что не претендовал, но сообщить ей об этом было как-то стрёмно, ведь у них с Саней имелась предыстория какая-то и, я такой вдруг раз, как полный мудак, нет Жень, у нас ничего не выйдет, живи своей жизнью. Зашибись.

С другой стороны, держать её на привязи тоже было мудачеством. Сейчас ведь она находилась в подвешенном состоянии, ждала, что я типа решу. А что я мог решить? Блин. Мог, не мог, а решать что-то было нужно.

— Ладно, я с ней поговорю, — кивнул я.

— Не поговорю, а встречусь и расставлю все точки над «и». Понял меня?

— Понял. А как там дядя Эдик поживает? Ничего он про свой роман не говорил?

— Дядя Эдик? — усмехнулась бабушка. — Привет тебе передавал. Большой и горячий. Не знает бедолага, как от начальницы твоей спастись. Она его преследует. Сразу видно, женщина волевая. Кого попало в начальники не берут, так ведь?

— Что, совсем плохо?

Она засмеялась.

— Ну, так бывает. Сначала хорошо, потом плохо, а там, глядишь, опять хорошо.

Мы сидели за столом и пили чай с пирогами. Было уютно, спокойно, тепло. Работал телевизор.

О, сколько нам открытий чудных

Приносит просвещенья дух

И опыт, сын ошибок трудных

И гений, парадоксов друг…

Александр Сергеевич Пушкин…

На экране появился Капица. Он говорил тёплым и приятным голосом о временном парадоксе, о множественных квантовых мирах и о коте Шрёдингера. В общем, то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет…

А за окном царил почти что первомай. Голубое небо, пробивающаяся листва, ароматы и томление духа. Плоть восставала против дурацких проблем, диктуемых разумом. Кому это только надо, если жизнь так прекрасна, жизнь так убедительна, проста и сладка.

— Ба… бабуль… ну ты уж ему скажи, мол, чего от счастья своего лытать.

— В пословице речь о деле идёт. Дела пытаешь, аль от дела лытаешь.

— В данном случае дело и есть счастье, — улыбнулся я. — Не молодеет же он, а тут такая энергичная и неукротимая. Это ж ему как молодильное яблочко. Так и скажи. Не то она меня загрызёт.

— А ты причём? — удивилась бабушка.

— То-то и есть, что не причём, а всё одно загрызёт. И это на совести дяди Эдика будет. Это тоже скажи ему. Обязательно скажи.

— Да я уж сказала, — махнула она рукой. — Если нашлась дура, готовая терпеть твои закидоны, так не отпускай же её, а то так и останешься один, как бобыль со своими коллекциями и любовью к искусству. Я сказала, ему именно такая и нужна, практичная, приземлённая, крепко стоящая на ногах. Чтобы взяла его в руки, устроила его жизнь, быт причесала.

— А он?

— Да-а-а, — снова махнула она рукой, на этот раз с большей амплитудой. — Спрятался, как рачок в своём панцире. Горе с вами. Что один, что другой…

Встреча в холле гостиницы «Россия» была не слишком долгой, но «продуктивной».

— Сукно из Иваново отправлено, но есть ещё недороботки. Во-первых, не всё, во-вторых… э-э-э…

— Понял, Зинаида Михайловна. В принципе, думаю, можно было бы вопрос решить по телефону, но раз вы меня вытащили сюда, то без проблем, смотаюсь в Иваново. Полагаю, вопрос решится быстро.

— Съездишь, съездишь. А может, и ехать незачем. Посмотрим. Но перед этим мне нужно от тебя ещё кое-что…

— С электрооборудованием в ваше отсутствие я решил задачу, ожидаем в ближайший месяц в полном объёме.