Когда прошло семнадцать минут от назначенного времени, дверь в кафе открылась, и в неё вошёл не Саня, а его друг, который отвозил меня вчера. Он потерянно покрутил головой, пытаясь сориентироваться. В груди неприятно заныло и засосало под ложечкой. Я сделал ему знак рукой, посмотрел в окно, надеясь, что Саня сейчас зайдёт, но тот не зашёл, рядом с кафе его не было. Его друг увидел меня и неуклюже зашагал в мою сторону.

— Где Саня? — с тревогой спросил я.

— Саня не придёт, — мрачно ответил он и лицо его исказилось гневом.

— Сядь, — коротко сказал я, но парень явно был вне себя от ярости.

Он замотал головой, сжал зубы, кулаки, задышал тяжело и сипло.

— Сядь, Алик, — повторил я с напором и пнул под столом стул так, что он гостеприимно выехал и чуть развернулся к новому посетителю.

Тот недовольно глянул на стул, на меня и на мороженое стоявшее передо мной. Я уж приготовился перехватить его руку, если он вдруг шарахнет по вазочке, но он кивнул и опустился на стул.

— Говори, — кивнул я. — Только тихо. Не ори.

Он сглотнул и оглядел зал.

— Ты скажешь или нет? Где Саня?

— В больнице, — тяжело сглотнув, выдавил он.

— Теперь давай тихонько и по порядку. Не привлекая внимания.

Я подвинул ему стакан мандаринового сока.

— Пей, я не пил из него.

Он хмуро глянул на стакан, порывисто подхватил, пролив немного на стол, и выпил сразу половину.

— Саню батя отметелил.

— Избил отец? — уточнил я.

— Саня сегодня пришёл, чуть живой. За живот держался. Сказал, что батя не поверил, что ты сам сбежал, следы за гаражом нашёл. И когда Голод уехал, Саню уделал. Тот чуть кони не двинул. Батя ему даже скорую не вызвал. Саня сам ко мне приполз сегодня, но ни сидеть, ни лежать не мог. Я считай, силой его в травму увёз. Его там приняли сразу и в областную увезли.

— Поехали.

— Куда-на? К нему не пустят.

— Вставай, поехали в областную.

Я поднялся из-за стола и двинул в сторону выхода.

— Где твоя лайба? — спросил я, когда мы вышли из «Холодка».

— Вон стоит, — мотнул он головой в сторону ушастого, понуро стоявшего у обочины. — Только, я тебе говорю, к Сане, всё равно, не пустят. Я пробовал.

— Ещё попробуем, — подмигнул я и открыл дверку.

Дорога заняла минут пятнадцать. Алик вёл нервно, дёргал руль, резко тормозил и вваливал слишком много газа на старте. Машина дрожала, и кидалась из стороны в сторону, как неприрученная кобылица.

— Давай, в ворота, — показал я на распахнутые ажурные створки.

— Туда нельзя, — засомневался он, затормозив посреди дороги.

— Да, давай уже, жми! Открыто, поехали!

Он засомневался, закрутил головой и, вдруг решившись, дал газу, кинув машину практически под несущийся навстречу МАЗ. Тот возмущённо затрубил, зашипел, заскрежетал тормозами, а мы проскочили, буквально выпорхнув из-под колёс грузовика.

— А ты крутой, — только и сказал я, скептически глянув на Алика. — Сейчас не тормози только.

Наш запорик влетел на территорию больницы, оставив позади обалдевшего привратника.

— Молодец, давай. Где отделение, помнишь?

— Да, — процедил он сквозь сжатые зубы и свернул в боковую аллею.

В санпропускнике нас, естественно, послали, куда подальше и не пустили. Сказали, что посещения закончены.

— Иди, подожди в тачке, — скомандовал я Алику, выходя вместе с ним.

Он послушно пошёл в машину, а я пошёл вдоль здания. Свернул за угол и оказался у небольшого крылечка. На нём стоял мужичок лет пятидесяти. С усталым взглядом, в тапочках и блёклом коричневом байковом халате. Он курил, держа сигарету без фильтра так, что огонёк был спрятан внутри ладони. Военная привычка.

— Батя, — обратился я к нему. — Травматология здесь?

— Здесь, — кивнул он.

— Не знаешь, смогу пройти?

— Не пустят, — мотнул он головой. — Халат нужен, хотя бы.

— А ты не одолжишь?

— Не, не такой, белый.

— А такой-то надёжнее.

Он пару секунд переваривал услышанное, а потом хмыкнул и кивнул.

— Ну, бери. Ухарь. К невесте что ли?

— Не, к дружбану. Сегодня поступил. Саня Храпов.

— Не знаю.

— А можешь узнать, в какой он палате? Отмудохали его, хочу поддержать малёха.

— Пошли, — согласился он и щелчком отбросил окурок в сторону.

Мы вошли внутрь и поднялись по лестнице на третий этаж.

— Погодь здесь, — бросил мой новый союзник и толкнув дверь, вошёл в отделение. — Щас приду.

Я отошёл в сторонку, чтобы не маячить прямо перед входом. Здесь проходили сёстры, врачи и больные. На меня никто внимания не обращал. Минут через десять появился мужичок.

— Держи, — усмехнулся он и скинул халат.

Под халатом у него оказался другой халат.

— Видал фокус? Одевай. Девятая палата. Отсюда, налево. Повезло, что пост сестринский в другой стороне. Как зайдёшь, морду тяпкой сделай и шуруй. Третья дверь по правой стороне. Запомнил? Ты пальтухан свой сними, как халат-то напялишь? И шапку, ёпта… Давай сюда… Или вон, на подоконник положь, никто не возьмёт, поди. Надо было тапочки тебе притортать ещё. Ладно, сойдёт. Я посторожу маленько, только ты давай, недолго.

— Батя, с меня подгон, — улыбнулся я. — Спасибо.

— Да ладно, чё. Мафия бессмертна. На сестру только не смотри, как на вия, в натуре. Спалишься.

Я быстро переоделся и, войдя в коридор, пошёл шаткой походкой налево от входа. Сразу пахнуло дезинфекцией и казённой едой. Кашей, капустой… Я осторожно осмотрелся. В противоположной части коридора было многолюдно, а здесь пусто.

Первая, вторая, третья… Отлично. Толкнул дверь с белым ромбиком, внутри которого красовалась чёрная девятка, и зашёл в палату. Палата была четырёхместной, но занята была только одна койка. Най ней лежал Саня Храпов. Он спал.

— Сань, — тихонько позвал я и легонько потряс его за плечо. — Саня…

Он приоткрыл глаза. Мутные. Что-то ему вкололи.

— Санёк, ты как?

Судя по виду, ему было не очень. Под глазом фингал на пол-лица, губы разбиты, рука в гипсе.

— Нормально, — с трудом проговорил он. — Жить буду…

Я пожал ему здоровую руку.

— Будешь, Саня. Хорошо жить будешь. Я должник твой.

— Да ладно, чё… Он бы, всё равно, рано или поздно…

— Что врачи сказали?

— Сказали, что родителей вызвали, — усмехнулся он.

— А менты были? Они же за это закроют его.

— Не закроют, — с трудом усмехнулся Саня. — Я сказал, хулиганы напали, хотели деньги зашибить, вот и избили.

— Ты что, не сдашь его?

— Ты чё, серьёзно?

Он прикрыл глаза.

— Саня!

— Нет, — твёрдо ответил он.

— Ладно, понял. Ещё что сказали? Врачи.

— Сказали решают, будут делать операцию или нет… — произнёс он и замолчал.

— Какую?

— Зашивать там чё-то, — пояснил он после паузы. — Х*й знает… Они меня накачали, не соображаю нихера. Ты это… уходи, скоро припрётся… родитель мой.

— Пойду-пойду, не переживай. Ты знаешь, что мне скажи, долго тебя тут продержат?

— Если без операции… тогда завтра домой отправят. Но это ничего, он уже ничего не сделает. Жалеет уже, что отхерачил. Я его знаю.

— Зашибись, жалеет он.

— Его Голод вчера чуть на куски не порвал. Сердце вырвать грозил. Это пи**ец угроза. Последняя. А тебе заныкаться надо. Батя если тебя не приведёт, ему… не позавидуешь, короче… А значит он будет жопу рвать, чтоб тебя взять. Ты сейчас и днём, и ночью под угрозой. Лучше уезжай отсюда.

— Какой он, нахрен, батя, после этого!

— Ничё, мне два года осталось, а потом он меня не увидит. А если его посадят, меня могут в интернат законопатить. Нахер надо, короче…

— Послушай. Можешь мне сказать кое-что? Я тут одно дельце хочу провернуть.

— Какое дельце?

Я взял стул, придвинул к кровати и начал объяснять суть вопроса. Но нормально поговорить мы не успели. Дверь открылась и тут же раздался резкий женский голос.