А если оружие я не достану, мне понадобится помощник. Причём, человек, имеющий власть и желание остановить преступление… Мент. Оперативник. Или наёмный убийца, чтобы уложить второго нападающего… А если я встану вот тут, перед машиной? Можно будет вальнуть обоих… И хотя лучше было бы передать их в руки правосудия, а не убивать, судить за несовершённое преступление их вряд ли станут.

— Саня, — позвала бабушка, встав в дверях моей комнаты. — Хватит штаны просиживать. Иди купи цветочков или конфет, а может, и шампанского. И давай к Жене. Она в четыре заканчивает, в половине пятого всегда дома. Иди, устрой ей приятный сюрприз и поговори по душам. Слышишь ты меня?

Я слышал, конечно, но разговора этого хотел избежать, хотя бабушка была права.

— Саня!

— Да, ты права, нужно этот узел разрубить. А ты поговори с дядей Эдиком, пожалуйста. Пусть не горячится, с плеча не рубит. Хорошо, ба?

— «Ба»… — недовольно повторила она и вышла.

Я направился к Жене домой, ещё раз переспросив у бабушки, во сколько она приходит.

— А вдруг задержится?

— Да ты что, Женю не знаешь? Она всегда в одно и то же время уходит и едет домой. По ней часы сверять можно.

Внизу у Кофмана я купил бутылку полусухого советского шампанского за шесть с полтиной и коробку конфет «Москва-80» ещё за пятёрочку. Ну, и двинул на «Фрунзенскую». Глянул на часы и решил подождать Женю здесь, не у подъезда, а у выхода из метро. Чувствовал я себя немного неуютно. Герой, блин, любовник со стандартным пошлым набором. Лучше бы цветы купил…

О, точно! Чуть в сторонке заметил киоск с надписью «Цветы». Семь белых гвоздик за пять шестьдесят. Купил и стало ещё более тошно, будто шёл предложение делать. А на самом-то деле — нет. Хотя я и сам не знал, что там было на самом деле. Сплошная квантовая неопределённость. Решил плести мутную фигню, про тут помню, тут не помню и действовать по обстановке.

В общем… нужно было освободить её от обязательств, но деликатно. Или не освобождать и… может, бабушка и права была насчёт меня и Жени. В общем, в этом всём был сплошной сумбур, вызывающий у меня сильное раздражение.

Я вышагивал мимо колонн и ступеней со своим дурацким набором Ромео взад и вперёд, поглядывая на часы. Шёл от одного угла здания до другого. Женя должна была уже появиться по бабушкиным предположениям. Я в очередной раз дошёл до угла и повернул назад. Повернул и тут же увидел её. Несмотря на то, что расстояние между нами было довольно большим, она тоже меня увидела.

Да, действительно, она была красавицей. Тонкая, лёгкая, воздушная.

Летящей походкой ты вышла из мая…

Это было будто бы про неё. И пускай ещё не закончился апрель, но настроение было совершенно майское. Радостное было настроение. Женя шла и счастливо улыбалась. Я махнул ей букетом и она в ответ взмахнула рукой. Нет, такую девушку гнать от себя никак было нельзя. Нельзя было её упускать. Плевать, что я её не знаю. Узнаю. Плевать, что она меня не знает. Узнает. Теперь я был абсолютно уверен в том, что скажу ей.

Народу у станции было много. Туда, сюда, снова туда. Повсюду сновали люди —москвичи и гости столицы. Они то и дело закрывали Женю от меня, шагая во все стороны, как броуновские частицы. Только что я видел её счастливое лицо и вдруг передо мной оказалась широкая мужская спина.

Я шагнул в сторону, выныривая из-за широкоспиного мужика и… И остановился, как вкопанный, будто в соляной столп превратился. Кто-то тут же влетел в меня сзади и выругался, но я даже не обернулся. Женя улыбалась, но… не мне. Меня она и не видела даже.

Она улыбалась вполне конкретному человеку. Молодому. Он шагнул ей навстречу, приобнял и чмокнул в щёку. И она тоже легонько чмокнула его. В губы…

Меня будто кипятком обдало. Твою мать, Женя! Какого хрена! Её обнимал высокий брюнет в плаще, практически Ален Делон. И, вот ведь совпадение, в руке у него были точно такие же белые гвоздики. Правда, их было поменьше, жиденький букетишко из трёх понурых гвоздичек. Хилый, никчёмный и жалкий. Но Женя взяла его с таким видом, будто ничего более прекрасного в жизни не видела.

Тьфу!

По сердцу резануло. Хрен его знает, почему. Тут бы облегчение испытать, что всё так удачно разрешилось, так нет же! Резануло, и я ощутил боль и гнев. Да что там ощутил, я едва не задохнулся от гнева! Твою мать! Какого хрена, Женя! Ждёшь ты, ага! Вижу я, как ты меня ждёшь, на виду у всей страны, бляха!

Тощий хлыщ приобнял мою Женю за талию и увлёк в сторону. Блин, а ты прям плейбой. Джеймс Дин, твою мать. Он подвёл её к бежевому четыреста двенадцатому москвичонку и открыл переднюю дверцу.

Я резко развернулся и вменя снова влетели. Школьница с бантами и косичками. Она пискнула и отскочила в сторону. А я шагнул с тротуара и подошёл к салатовой волжанке с шашечками. Люди спешили, торопились и мчались по своим делам, так что Женя заметить меня не могла. Да и не до наблюдений ей сейчас было.

Ну, и хорошо. Не хватало сейчас нелепых театральных сцен. Я назвал адрес и отправился к Кофману. Машина проехала мимо «Москвича». Водитель и пассажир оживлённо разговаривали, не обращая внимания на окружающий мир.

К Кофманам я приехал раньше, чем меня ждали, но глава семейства был уже дома.

— Извините, я пораньше, — пожал я плечами. — Так обстоятельства сложились.

Настроение было на нуле, и я уже был не рад, что согласился на этот ужин. Поговорил бы с Яковом Михалычем наедине и конец. Безо всех этих утомительных формальностей.

— Ничего страшного, это даже хорошо, — закивала Ада Григорьевна. — Проходи, Саша, с приездом тебя.

— Это что за дела! — из-за материной спины появилась «невеста». — Ты почему мне не позвонил? Ты вообще когда прилетел?

— Сегодня, — безрадостно ответил я. — Хотел сюрприз сделать.

Элла встала передо мной и упёрла руки в бока.

— Ну, давай, делай!

Глаза её метали молнии. Я усмехнулся, а хорошенькая стервочка. Едва сдержался, чтобы не сморозить что-нибудь язвительное.

— Вот, держи, — кивнул я. — Сюрприз.

Я протянул ей цветы, а матушке — бутылку и конфеты.

— Какой максимально стандартный подход, — фыркнула Элла. — Без фантазии и оригинальности. У папы в гастрономе приобрёл?

— Эллина, прекрати, — шикнула мать.

— Да, ты права, — хмыкнул я, — У него. Ну, вот, такой я предсказуемый.

— Жених, тоже мне, — недовольно тряхнула она головой. — Проходи уже. Пойдём ко мне в комнату. До ужина почти час ещё. Гвоздики… Спасибо, что не красные, как к вечному огню.

— Красная гвоздика — символ революции, — улыбнулась Ада Григорьевна. — Эллочка, ты почему капризничаешь? Саша испугается тебя и убежит.

— Не сразу, — улыбнулся я и повернулся к Кофману, молча взирающему на всю эту семейную сцену. — Только после разговора с Яковом Михайловичем.

— Ну и пусть бежит, если такой пугливый! — не успокаивалась Элла.

— Пойдём, — кивнул мне Кофман и вышел из прихожей.

— Я мигом, — подмигнул я своей невесте и последовал за её отцом.

Мы зашли в кабинет. Книги, гравюры, массивный стол из красного дерева — всё кричало о достатке хозяина. Он уселся за стол и махнул рукой на стул, предлагая сесть и мне. Из тумбы стола появилась бутылка «Арарата» и два пузатых, похожих на аквариумы бокала. Он плеснул янтарную жидкость и пододвинул ко мне один аквариум.

— Давай.

Я вдохнул аромат и чуть пригубил. А он влил в себя содержимое полностью и налил ещё.

— Я сегодня, когда от вас вышел, напоролся на Ананьина, — начал я.

Кофман молча смотрел и ждал продолжения. Взгляд был тяжёлый, угрюмый. Видать, неприятности какие-то случились. Он выпил ещё.

— Чего хотел? — спросил он после паузы.

— Хотел дружбы, нежной и искренней.

Яков Михайлович молчал.

— Обещал райские кущи, сумасшедшую карьеру и жизненный успех, если буду стучать на вас.