— Кто тут из вас Жаров? — недовольно спросил он, поглядывая на Настю, разгорячённую хозяйственными делами.

— А в чём, собственно, дело, товарищ? — сочно произнёс Давид, и посетителю стало вполне очевидно, что Жаровым в этой комнате могу быть только я.

Он обвёл наше пристанище взглядом, в котором мелькнуло явное неодобрение и разочарование, провёл по слегка волнистым волосам ладонью и, уставившись на меня, твёрдо, начальственным голосом изрёк:

— Собирайтесь, Жаров. Пойдёте со мной.

Посетитель смотрел недовольно и требовательно, как частенько смотрят большие начальники, привыкшие распекать.

— Далеко ли пойдём, папаша? — довольно развязно спросил я и усмехнулся.

Этот дядя мне совсем не понравился, так что играть по его правилам я не собирался и намеренно его злил, чтобы вывести из равновесия. Это было не столько ребячество, сколько желание выбить из привычного и комфортного положения и перевести в позицию реагирующего, а не задающего направление.

— Что⁈ — возмутился он. — Во-первых, я вам никакой не папаша! Что за фамильярность! А, во-вторых, немедленно поднимайтесь и марш за мной.

— Ой, да что же вы, товарищ, сердитесь сразу, — подскочила к нему Настя и буквально прикрыла меня своей грудью.

На Настины кровь с молоком пришелец, кстати, среагировал и на мгновенье утратил нить разговора. Впрочем, тут же оправился и снова обрёл целеустремлённую уверенность.

— Вставай, говорят тебе! — немного возвысил он голос.

— Некультурно ведёте себя, — помотал я головой. — В советском обществе так не принято. По передовому советскому этикету незнакомец, ввалившийся в чужой дом, должен представиться и сказать, чего хочет. А уж потом только переходить на начальственный тон и начинать прикрикивать.

От такой наглости начальствующая особа побагровела и даже задохнулась.

— А вы что, Андрей Петрович, не знаете товарища? — наивно и удивлённо спросила Настя.

Я чуть не рассмеялся.

— Выглядит знакомо… — нахмурился я, пряча усмешку и рассматривая визитёра, как картину в галерее.

— А вы кто? — обратилась к нему Настя.

Давид крутил головой и хлопал глазами.

— Я знаю! — воскликнул я, ударяя тыльной стороной руки по ладони. — Это же Брежнев! Леонид Ильич!

— Как⁈ — ахнула Настя и глаза её округлились до невозможности.

— А ну-ка, прекратите! — рявкнул начальник. — Я от Кофмана! И нам нужно поговорить! Конфиденциально!

— Да вы присаживайтесь к столу, — примирительным тоном предложила Настя. — Покушайте с нами.

— Одевайся и выходи!

— Вы меня извините, — вздохнул я, — у меня постельный режим. Я тут недавно один с тремя хулиганами дрался.

— Да, — подтвердила Настя. — Меня спасал!

— Теперь прикован к постели. Далеко ходить не могу. На машине тоже ездить не могу. Сразу тошнить начинает и рвать, простите за подробности. Так что, если хотите поговорить, говорите здесь.

Я от этого разговора ничего хорошего не ждал и обсуждать выдуманные отношения с дочерью директора гастронома мне не улыбалось. Тем более, обсуждать вот с этим дядей начальственного вида. Даже несмотря на то, что никаких отношений не было и не планировалось. Посланец Кофмана надул щёки и долго не отвечал, пронзая меня жалами своих глаз.

— Давайте выйдем! — наконец заявил он. — Не здесь же, в конце концов!

— Ну, хотите, пойдём в курилку. Иного места для переговоров я предложить не могу. Кафетерия у нас нет.

— Жду в коридоре, — недовольно выдохнул он и, резко развернувшись, вышел в коридор и громко затворил за собой дверь.

— Поесть не дают, — покачал головой Давид.

— А кто это Кофман? — простодушно спросила Настя.

— Оу! — многозначительно протянул я и поднял палец вверх. — Большой человек из Москвы.

— А чего ему от тебя надо?

— Хочет мне условия продиктовать. Ладно, пойду послушаю.

Я вышел в коридор, как был, в тапочках. Посланец Кофмана сразу это заметил и недоумённо на меня посмотрел.

— Пойдёмте туда, — махнул я рукой. — Курите?

Он промолчал и, грозно посапывая, двинул вслед за мной. Крепко пахнуло одеколоном.

— О, инвалид головного мозга пришёл, — обрадовались нам мужики.

Было их трое, но надымили они, хоть топор вешай. Появление благоухающего Шипром начальника они не прокомментировали.

— Жаров, ты куришь что ли? — изучающе глянул на меня Артёмыч, пребывая, кажется, в расслабленно-приподнятом состоянии духа.

Курилка располагалась на лестничной клетке на полуподвальном уровне. Окна были открыты, но я уже пожалел, что пошёл сюда.

— Нет, Артёмыч, — ответил я. — И другим не советую.

— Праильно, — излишне глубоко кивнул он. — А мужчина?

— Курит, — нехотя проронил посланец.

— Ну, пусть тогда угостит рабочий класс. Прослойка, мля, интеллигентская.

Двое других мужиков тихонько засмеялись. Начальник бросил на меня звериный взгляд и достал пачку Мальборо.

— О!!! — округлили глаза представители пролетариата, разбирая сигареты.

Прослойка недовольно крякнула.

— Не, я понимаю Жаров, — сказал один из работяг. — Посмотришь, сразу видно, прослойка. Тощий, жрёт мало, работает много и всё головой!

— От того и не помнит нихера!

— А этот-то, посмотри! Не прослойка, а слой! Класс целый вырастили, твою мать! Ну-ка, Артёмыч, давай, скажи умную мысль!

— Кончай б*ть курить! — не задумываясь выдал тот и ни на кого не глядя нетвёрдо пошёл вверх по лестнице.

Мужики привычно заржали, а начальник сделал глубокую затяжку. Через пару минут мы с ним остались одни.

— Х**ня, а не сигареты, — на прощанье сказал один из работяг, бросая бычок в ведро с песком и добавил ещё несколько нелицеприятных слов в адрес тех, кто их выпускает и тех, кто их курит.

— Итак, — глянул я в лицо начальника. — Чем я могу вам помочь?

— Значит так, — начал он деловым тоном. — Зовут меня Вадим Андреевич и я хороший знакомый Якова Михайловича Кофмана. Так вот, он попросил меня найти вас и поговорить. Сказал, мол, интеллигентный молодой человек. А вы…

Он остановился и оттянул воротничок рубашки, как если бы она пережала ему шею и ему стало трудно дышать.

— Ну, Вадим Андреевич, — пожал я плечами. — Надо отметить, вы сами не слишком интеллигентно начали. Пришли с частным визитом, а вели себя, как с подчинёнными.

— Но уважение к возрасту должно быть! — снова повысил он голос.

— Несомненно, — кивнул я. — Но я признаю только взаимное уважение. Так что вашу претензию вам же и возвращаю.

Он крякнул.

— Знаете, я человек немаленький и не привык, чтоб меня работяги матом поливали. У нас в райпродторге вас за такое поведение…

— У нас же вроде частный разговор, — пожал я плечами. — Впрочем, не преувеличивайте. Лично вас работяги матом не крыли. А я уж и подавно. Так что, какой во мне интерес у райпродторга? Хотите икры севрюжьей предложить?

— Яков Михайлович просит вас… Нет, он требует, чтобы вы соблюдали данное ему слово и не совращали его дочь! Она ещё совсем ребёнок, а вы уже зрелый мужчина. К тому же, как я увидел, у вас тут и других девиц хватает! И это не шутка! Человек он уважаемый и влиятельный, знаете ли. Поэтому я не советую вам играть и дальше в эту недостойную игру. Более того, хочу сказать, что влияние и у меня есть. И связи. И я очень легко могу хорошенько испортить вам жизнь. Поймите, это не угроза, а дружеское предупреждение. Только и всего.

— Дружеское? — уточнил я.

— Совершенно верно.

— И связи, говорите большие?

— Разумеется. Спросите у кого хотите про Вадима Андреевича Родькина.

— Вадим Андреевич, а вы можете мне помочь найти квартиру? Я снять хочу. С вашими-то связями наверняка это нетрудно будет.

— Что⁈ — выкатил он глаза.

— Можно однушку, но лучше двухкомнатную. В центре.

— Ну, знаете! — покачал головой Родькин. — С вами совершенно невозможно! Я обязательно сообщу об этом Кофману!

Он развернулся, каждым своим движением демонстрируя праведный гнев и оскорблённую невинность, и тяжело затопал вверх по лестнице.