— Сбегаю, конечно.

— Беги. Он сейчас вырубится, так что не обчистит, не переживай. Только дождись, когда уснёт и тогда иди. Больной, на бок ляг. Аля, приспусти штаны ему.

— Дядя Миша!

— Дядя, дядя, сто лет уже дядя.

— Ну, мне ещё не сто, допустим, — фыркнула замдиректора, грозная на комбинате, и такая вот практически девчонка в домашней обстановке.

Она наклонилась и потянула пояс моих брюк.

— Эй, инвалид, — прикрикнул дядя, — ремень расстегни.

Я расстегнул и тут же получил иглу в зад.

— Ещё не всё. Вот так… А теперь всё… На вот, ватку ему подержи.

Дядя Миша хмыкнул, прижимая мокрую от спирта вату, к моей заднице.

— Александр, давайте… — немного смущённо произнесла Алла Сергеевна, — брюки снимем, чтобы спать было удобнее. Я сейчас одеяло принесу.

— Я сниму, не беспокойтесь… — ответил я. — Сам…

Но она беспокоиться не перестала и, пока дядя Айболит возился, собирая свой инструментарий, буквально стянула с меня штаны. Я едва успел схватить здоровой рукой резинку трусов, а то бы… ну в общем… Нет, я, конечно, не против, но сердитый дядька бдел, так сказать, и блюл. Впрочем, в голове зашумело, веки стали тяжёлыми, и члены налились свинцом.

— Подведёшь ты меня, Алька, под монастырь. Его бы в операционную нормальную. А я, понимаешь, представитель закона, творю здесь непотребства настоящие. Кромсаю тут, на диване сомнительных типов.

— Ну, дядечка Миша, у тебя ручки золотые. А в операционной твои рьяные коллеги будут любопытствовать да выпытывать.

— Я тоже буду, — сердито ответил он, но голоса к этому моменту стали удаляться.

Он бубнил и бубнил, а Аля, умиротворяя его, мурлыкала что-то в ответ. Но димедрол в сочетании с остальными ингредиентами делал своё дело, туманя разум и накатывая сладкой и беззаботной, дающей облегчение, сонной волной.

Утром я проснулся от звуков, несущихся, без сомнения, с кухни. Молодость, вероятно, брала своё, потому что я почувствовал голод. В голове немного шумело, но в целом, всё было не так уж и плохо. Жара не было. Плечо ныло, но несмертельно. Я уселся на диване, спустив вниз ноги, а потом аккуратно встал.

Из одежды на мне имелись только трусы. Плечо было забинтовано, причём, хорошо так, без намёков на экономию перевязочных материалов. Я накинул на плечи одеяло и пошлёпал на звуки посуды и запах кофе.

Квартира мне показалась небольшой. Потолки высокие, стены толстые, но комнаты маленькие. Зато обставлена она была со вкусом. Элегантно. Советский минимализм без хрусталя и ковров и с импортной, хоть и социалистической мебелью. Я обнаружил три комнаты — гостиную и спальню и ещё одну, может кабинет, не знаю, не заглянул. Я провёл ночь в гостиной на диване. Пройдя по длинному коридору, я оказался в просторной кухне. Считай, четвёртая комната.

— О, тень отца Гамлета, — улыбнулась Алла Сергеевна. — Живой?

Она была в шлёпанцах, мягких коротких шортах, футболке и переднике. Уютная и милая. И… да, сексуальная. Каре растрепалось, непослушные пряди лезли в глаза.

— Что дают?

— О, сегодня у нас сырники. Космические. Ой, нет, не космические, а трансвременные. Ты же не из космоса, а из будущего, да?

— Чего-чего? — изумился я.

— Ну, ты же путешественник во времени, да? Как у Герберта Уэлса.

— Как ты узнала? — ошарашенно спросил я, и только через мгновенье сообразил, что вообще-то до этого момента говорил ей «вы».

— Как я узнала? — она засмеялась. — Ну, ты даёшь. Ты же сам рассказал. Что ты… как же это слово… Про детерминацию что-то…

— Терминатор что ли? — хмуро подсказал я.

— О! Точно! Терминатор из будущего. Железный дровосек-мститель. Пришёл, чтобы спасти Землю от террора. Или что-то в этом роде. Не помнишь уже?

— Нет, — помотал я головой.

— Это ты бредил так, — хмыкнула она. — Ты же против сырников ничего не имеешь? Для тебя стараюсь, между прочим. Не каждый раз к нам из двадцать первого века детерминаторы залетают.

— Эт, точно, — вяло кивнул я, пытаясь сообразить, что же ещё мог наговорить. — Залетел вот…

— А может, ты всё-таки инопланетянин?

— Вряд ли…

— Жалко. У меня дочка очень интересуется этой темой. А почему ни в коем случае нельзя было передавать тебя в руки милиции?

— Дочка?

— Да, она сейчас у родителей.

— Сколько ей?

— Четыре.

— А зовут как?

— Соня, — сказала она и посмотрела пытливо.

— Молодец, — улыбнулся я, — Всё успела. А про милицию история тёмная. В общем, спасибо, что не сдала.

— Ну, частично сдала, — пожала она плечами, переворачивая деревянной лопаткой аппетитный румяный сырник. — Ты же помнишь дядю Мишу?

Я кивнул.

— Вот. Он твою рану обработал. Промыл, прочистил, убрал всё лишнее и перевязал. Но повязку надо сменить через день. Это, конечно, не проблема. У нас есть прекрасная поликлиника. Впрочем, может, дядя Миша сам сделает перевязку. Он в курсе политической ситуации, если что.

— А вот я, походу, не слишком-то в курсе ситуации.

— Ну-ну, засмеялась она. Инопланетянин. Ешь и пойдём колоться. В смысле, не правду говорить, а укол ставить.

Сырники были просто шикарные.

— А муж где? — не слишком деликатничая, спросил я, загребая нанизанным кусочком густую сметану.

— Мужа нет, — пожала она плечами.

Просто нет и всё, безо всяких объяснений.

— А почему, не перекинула меня в больницу? — продолжая уплетать сырники, поинтересовался я.

— Ну, а кто мне две машины еды пришлёт, если тебя обратно в будущее отправят?

Я пожал плечами.

— Шучу, конечно. — на всякий случай уточнила она. — Просто ты постоянно повторял, что в милицию нельзя…

— Как русская радистка, да? Спалилась на том, что, когда рожала, материлась по-русски.

— Ну, ты же не матерился.

— Тогда давай позвоним по поводу продуктов.

— И не рожал. Да, давай позвоним.

После того, как с Кофманом всё было улажено, Алла велела мне лечь на живот и начала брякать железками и стекляшками.

— Ну подумаешь, укол, — кивнула она. — Укололся и пошёл. Да?

— Почему я встал у стенки, — усмехнулся я. — У меня дрожат коленки.

— Не бойся, человек будущего. И, как говорится, скидавáй штаны, власть переменилась!

— Ого…

Я чуть приспустил резинку.

— Стеснительный какой, — хмыкнула Аля.

— Так рука не сгибается. Дотянуться не могу.

— А вторая на что? Лано, помогу.

Она отложила шприц и двумя руками резко сдёрнула с меня мои семейнички. Упс. Засмеялась.

— Чёт перестаралась, похоже. Ладно, не бойся.

Она намочила вату и потёрла мне зад. Потянуло спиртом.

— Даже не знаю, что больше — страшно или приятно… — сказал я.

Она не ответила, продолжая тереть ватой, делая при этом долгие и длинные махи.

— Аля… Ой!

— Больно?

— Н-нет… М-г-х-х…

— Ну, вот и всё. Натягивай штаны…

Я застонал и одной рукой натянул кое-как трусы. Она не помогала. Стояла и смотрела. Ещё и усмехалась:

— Да ладно, не переигрывай…

— И всё-таки, почему?

— Почему не повезла в больницу? — спросила она и, отложив шприц, присела на край дивана.

— Да…

— Решила оставить себе на некоторое время.

— Как игрушку что ли?

Я перевернулся на спину и здоровой рукой провёл ей по плечу.

— Может, и так, — мотнула она головой и, повернувшись, пристально посмотрела мне в глаза.

Я сжал её плечо и, сместив руку, скользнул по спине, чуть надавил, привлекая к себе. Она не сопротивлялась. Подалась вперёд, нависла надо мной, оперлась на локоть. Волосы рассыпались, и она привычно сдула их, чуть выпятив нижнюю губу. Задержалась, глядя мне в глаза, а потом приникла и прижалась губами к моим губам.

Было больно, но приятно и сладостно даже. Рука болела, но что там рука! В конце концов дядя Миша придёт и всё поправит, отрежет лишнее и посыплет волшебными порошками.

В Верхотомск я вернулся только через три дня. До Москвы меня довезла служебная машина камвольного комбината. А там уж я планировал лететь на самолёте. Рана заживала, как на собаке. Продукты были доставлены, а сукно готовилось к отгрузке. Так что, небольшая вольность со сроками командировки была вполне простительной.