Едва мы вошли, Киж захлопнул дверь и отодвинулся в сторону. Одной рукой он прижимал бледного юношу, одетого в серый балахон.

— Кто такой?

— Тюремщик, — Киж усмехнулся, — венецианский инквизитор.

Про этих сударей я был наслышан ещё в Сорбонне от Сальваторе и его земляков. Эта инквизиция слабо подчинялась Риму и работала исключительно на власти города. Фактически став политической полицией и судом одновременно, они боролись не только с ересями, но и с неугодными магами, смутьянами и прочим контингентом.

— И что ты обещал этому синьору инквизитору?

— Пока ничего, — Киж осклабился, — приставил нож к горлу и велел отпереть дверь.

Я оглядел парня, трясущегося от страха, отметив большую связку ключей у него в руках.

— Как вас зовут, синьор? — я заглянул инквизитору в глаза.

— Д-дуранте д-д-ди Алигьеро.

— Замечательно! И вы хотите жить, синьор Алигьеро?

Он нервно икнул и кивнул несколько раз.

— Значит, вы согласитесь стать нашим проводником в этом чистилище?

— Д-да, синьор.

— Отличный выбор! Учтите, Дуранте, если вы вздумаете поднять тревогу, вы умрёте. Но если вы будете себя хорошо вести, то мы сохраним вам жизнь.

— Н-никогда, синьор! М-можете положиться на меня!

— Очень хорошо. Тогда ответьте, Дуранте, сегодня утром к вам привозили девушку? Молодую красивую дворянку с чёрными волосами.

— Д-да, синьор. Она в камере т-т-тридцать ч-четыре, в п-подвале.

— Ведите нас туда, синьор Алигьеро. И постарайтесь, чтобы никто ничего не заметил.

— Х-хорошо, я всё сделаю.

Я обнадёживающе улыбнулся нашему проводнику. Убивать этого «телёнка» не хотелось — выполнит обещание, и отпущу его, только посоветую сменить род занятий.

Киж хлопнул Алигьеро по плечу и тут же накинул на нас троих «плащ мертвеца». Молодой инквизитор вздрогнул, часто заморгал и начал судорожно оглядываться.

— П-п-показалось… — пробормотал он и поднял с пола фонарь.

Но тут же почувствовал прикосновение холодной стали к горлу. А в ухо полился вкрадчивый шёпот Кижа:

— Нет, мой друг, не показалось.

Я думал, Алигьеро заорёт, но он сдержался, лишь побледнел и выронил фонарь.

— Н-н-н-н…

— Вперёд, синьор, к тридцать четвёртой камере, как и договаривались. И постарайтесь не огорчать меня глупыми выходками.

Алигьеро снова нагнулся за фонарём, развернулся и деревянной походкой пошёл по тёмному коридору. А следом пошли и мы, стараясь не шуметь.

За поворотом нам попались двое инквизиторов, ведущих под руки узника — бородатого мужчину в потрёпанном камзоле.

— Синьоры, я же уже всё сказал, — скулил он. — Зачем меня снова допрашивать, а? Даю слово, что я ничего больше не знаю!

— Брату-дознавателю об этом скажешь, — пихнул его кулаком под рёбра сопровождающий. — Живее ногами двигай.

Следом за провожатым мы прижались к стене, пропуская процессию. Инквизиторы кивнули Алигьеро, и тот кивнул им в ответ.

— Кто такие? — тихо спросил Киж, когда мы двинулись дальше.

— Брат Бартоломео и брат Джеронимо, помощники брата-дознавателя. Нам сюда.

Алигьеро повернул и начал спускаться по лестнице. Через тридцать ступенек мы оказались в длинном коридоре, скупо освещённом тусклыми магическими светильниками. Стены здесь заменяли решётки камер, номера которых были написаны римскими цифрами на дощечках.

Пока мы шли по коридору, я успел разглядеть некоторых узников, подошедших к решёткам. Одни были одеты в лохмотья, в которые превратилась одежда за долгое время заключения, другие попали сюда недавно и ещё сохранили относительно приличный вид. Первые молчали, провожая ненавидящими взглядами инквизитора. Вторые же либо молили отпустить их, рассказывая о своей невиновности, либо сыпали бранью и оскорблениями.

— Убийцы!

— Я не убивал его!

— Помогите!

— Мои дети умрут с голоду!

— Серые твари! Бог накажет вас!

— Я не виновен!

— Моя кровь на ваших руках!

В гулком подвале их голоса сливались в нестройный хор, похожий на стон грешников в аду. Наш провожатый вздрагивал, когда кто-то из заключённых начинал биться о прутья решётки, и делал полшага в сторону. И тут же отшатывался назад, потому что из противоположных камер к нему тянулись руки, желающие «пощупать» инквизиторское тело.

— Здесь, — Алигьеро остановился и поднял фонарь повыше, — к-камера тридцать ч-четыре.

Свет осветил низкую камеру и узника внутри. Вернее, узницу: женщину лет тридцати с чёрными немытыми волосами, висевшими сосульками, широким ртом и безумными глазами. Не знаю, сколько наш провожатый не видел женщин, но назвать её красивой было сложно. Узница подняла взгляд, ощерилась и хрипло засмеялась.

— Что, мальчик, пришёл посмотреть на ведьму-еретичку? Или пришла пора допрашивать меня? Веди, мой сладкий, веди! Я вам такого расскажу — век помнить будете!

Вскочив, она бросилась к решётке и схватилась тощими руками за прутья.

— Он идёт! Идёт! Я слышу его шаги! Убийца, не щадящий ни людей, ни демонов! Он придёт, и заплачут все кровавыми слезами! Живые будут завидовать покойникам и просить смерти! С востока держит путь Он, и мертвецы следуют за ним!

Инквизитор отпрянул, с ужасом наблюдая за беснующейся узницей. А она продолжала кричать, впадая в истерику и делаясь всё более безумной. В ней не было и капли Таланта, чтобы подозревать открывшийся дар прорицания — обычная сумасшедшая, заключённая в тюрьму, чтобы не смущала умы обывателей.

— Никто не скроется от взгляда его, и ни один не избежит кары! Убийца, Исторгающий, Разрушитель и Князь края света — вот имена его! Он убьёт любого, заступившего ему путь, исторгнет души нечестивцев, творящих мерзкие ритуалы, и разрушит демонские капища! А самих демонов сбросит в бездну, испив их крови и смеясь над падшими! Лишь детей пощадит он, дабы рассказывали они о жуткой славе его! Лишь я знаю, как опознать Убийцу — на лице его маска Бауты, и в руках он держит жезл с посохом! Кто увидит его в настоящем обличье, того…

Послышалась тихая усмешка Кижа, и я почувствовал, как он стянул с меня «плащ», сделав видимым. Женщина замолчала на полуслове, уставившись на маску Бауты на моём лице и замерев с открытым ртом. Раскрасневшееся от крика лицо побледнело, глаза выпучились, руки судорожно сжались на толстых железных прутьях.

Анубис, не меньший шутник, чем Киж, тоже не удержался от выходки. Под пальцами правой руки я ощутил появившийся из пустоты middle wand.

— Уууу…

Не желая, чтобы она и дальше орала свои бредни, я протянул вперёд руку с Нервным принцем и прикоснулся «жезлом» ко лбу сумасшедшей.

— Ты будешь молчать. — Мой голос прозвучал из-под маски глухо, будто из могилы. — Никто больше не услышит твоих пророчеств. Молчи, или твоя душа никогда не обретёт покоя.

Женщина затряслась и начала отступать в глубину камеры, яростно крестясь.

— Я буду молчать, я буду молчать, я никому не скажу! Никогда! Никогда! — она рухнула на деревянный настил, служивший постелью, и забилась в угол. — Оставь мою душу, Убийца! Я никому не скажу о тебе!

Не обращая больше на неё внимания, я обернулся к Алигьеро.

— Это не та девушка, что я искал.

— Никого не привозили, — сдавленно пискнул он, — здесь нет других женщин.

Кажется, Алигьеро воспринял «пророчество» всерьёз и теперь смотрел на меня с ужасом в глазах.

— Синьор! Синьор! Вы помните меня?

Я обернулся на голос. У решётки соседней камеры стоял узник. В порванном камзоле, без шляпы, с разбитыми губами, синяком в половину лица и заплывшим глазом. Пришлось напрячься, чтобы опознать в нём щёголя Казанову.

— Джакомо?

Он изобразил куртуазный поклон.

— Простите, что предстаю перед вами в неподобающем виде, но обстоятельства сложились для меня несколько неудачно.

— Покровители обманули вас?

— Увы, — он засмеялся и развёл руками, — я немного ошибся в людях и попал в расставленную ловушку. Простите, что узнал вас в столь неподходящем месте, — Казанова указал взглядом на инквизитора, — но я не мог не воспользоваться таким шансом.