Свою роль в этом отчуждении сыграли также язык и культура. Хотя расселение после 1066 года привело к тому, что у английской правящей элиты появилось много общего с нормандской, но по мере того как роды пускали корни, начали проступать различия. Люди на северной стороне Ла-Манша стали считать себя англичанами, даже оставаясь в целом нормандцами в культурном и лингвистическом отношениях. К концу XII века мы начинаем наблюдать возрождение национальных стереотипов. В глазах французов (и нормандцев) такие аристократы, как Маршал или Роже де Ласи, давно стали местными. Это были не нормандцы-экспатрианты, а англичане – со всем соответствующим культурным багажом. Язык служил здесь как для разделения, так и для объединения. Хотя английские бароны продолжали изъясняться по-французски, их все более специфический англо-нормандский диалект вызывал во Франции насмешки. (Отсюда берет истоки долгая история парижского языкового высокомерия.) Нормандия и Англия все больше превращались в нации, разделенные общим языком[46].

Политические обстоятельства также способствовали тому, что разобщенность после 1204 года стала гораздо более серьезной, нежели в 1087 или 1150 годах, когда герцогство временно отделялось от английской короны из-за споров о престолонаследии, вызванных смертью Завоевателя, и из-за Анархии. После 1066 года большинство крупных аристократов владели землями по обе стороны Ла-Манша, и в их интересах было поддержание дружеских отношений между этими регионами. Однако со временем появилась тенденция к консолидации владений: семьи передавали нормандские и английские территории разным ветвям или продавали земли в одном регионе, чтобы вложить средства в другой. Такие тенденции особенно сильно проявлялись у средней и низшей аристократии. Ко времени правления Иоанна только крупнейшие бароны, например Уильям Маршал и Гуго де Ласи, продолжали владеть доменами по обе стороны пролива{370}. Теперь мало у кого оставался личный интерес в сохранении империи Завоевателя на материке и острове: многие считали, что это только мешает объединять усилия в одном направлении.

Таким образом, хотя виновником своих проблем стал сам Иоанн, они выявили более глубокие разногласия в Анжуйской империи. Отделить английские интересы от континентальных в начале XIII века оказалось не проще, чем в любое другое время в истории. Политические выгоды тянули Иоанна в противоположных направлениях. Честь требовала, чтобы он вернул утраченные владения, однако такие попытки неизбежно оказались бы непопулярными, особенно если бы не увенчались успехом (как в реальности и произошло). В результате Иоанн стал все больше полагаться на небольшую группу континентальных соратников, состоявшую из людей, которые много потеряли из-за действий Филиппа, – таких как Жерар д'Ате, Ангелар де Сигонье, Филип Марк и Пьер де Рош. Эти аристократы оставались всецело преданы Иоанну и стремились вернуть его (и свои) земли. Но если таким образом проблема лояльности как-то решалась, то внутренняя напряженность лишь обострялась. Большинство этих баронов было выходцами из Турени (области к югу от Нормандии), и их основной интерес заключался в восстановлении туренских доменов, а не самого герцогства, которое требовалось остальной англо-нормандской аристократии. Поэтому влияние этих «чужаков» вызывало глубокое возмущение в среде английской аристократии, усиливая стремление к частным интересам в ущерб государственным{371}.

Первую попытку вернуть утраченные земли при поддержке этих новых фаворитов Иоанн предпринял в 1205 году, однако противодействие в Англии помешало ему отправить на континент крупные силы. В 1206 году последовал более масштабный поход, возглавленный самим королем. Иоанну удалось вернуть Пуату, а затем он повернул на юг, к Гаскони – единственному своему континентальному владению, которое оставалось нетронутым. Здесь он сумел отвести угрозу со стороны Кастилии. Воодушевленный такими успехами, Иоанн нанес удар по Анжу. Однако затем, когда Филипп собрал значительное войско, Иоанн отступил на юг, и в результате ситуация стала патовой{372}. В последующие годы английский король занимался в основном делами на Британских островах, поскольку волнения баронов в Ирландии и продолжающиеся споры с папой римским и архиепископом Кентерберийским не давали ему возможности вести кампании на континенте. Он вернулся в начале 1214 года, заключив союз с германским императором Оттоном IV. Оттон был племянником Иоанна и имел свои причины стремиться к ограничению политического влияния Франции: оно угрожало его собственному (далеко не надежному) пребыванию на троне. План состоял в том, чтобы атаковать с двух сторон: Иоанн двинулся на север и восток от Пуату, чтобы соединиться с Оттоном, которого поддерживал Уильям Длинный Меч, граф Солсбери.

Началась кампания успешно: к концу весны Иоанн отвоевал большую часть Анжу. Но продвижение остановилось, когда король осадил замок Ла-Рош-о-Муан в 16 километрах к юго-западу от Анжера. К началу июля армия, преследуемая французскими войсками под командованием Людовика, старшего сына Филиппа Августа, отступила в Ла-Рошель. Все надежды рассыпались прахом, когда армия Оттона (включая отряд графа Уильяма) потерпела сокрушительное поражение от Филиппа и главной французской армии в сражении при Бувине в Южной Фландрии. Дни анжуйского владычества на севере Франции прошли{373}. Эта неудача стала для Иоанна последней в длинной череде внешнеполитических провалов. Для внутренней обстановки в стране она также имела катастрофические последствия. Как выразился один современный историк, «путь от Бувина до Раннимида был прямым, коротким и неизбежным»{374}.

Английская знать много лет вынашивала планы заговора против Иоанна. После унизительного поражения при Бувине это вылилось в открытое восстание. К осени возник его замысел, а на следующий год разразилась гражданская война. Восставших возглавили несколько северных баронов, которые теперь нашли поддержку и на юге. Когда поздней весной они взяли Лондон, Иоанн был вынужден пойти против своей воли. Известно, что 15 июня он прибыл в Раннимид, где согласился с большинством требований баронов, изложенных в документе, который получил название Magna Carta – Великая хартия вольностей{375}. Для Иоанна это было настоящим унижением. Однако нехватку военного мастерства он с лихвой компенсировал хитростью. Согласившись на требования противников, он сумел перехватить инициативу и через несколько недель после подписания хартии аннулировал ее. Документ утратил силу, едва успели высохнуть чернила на его страницах. Однако Иоанн недолго радовался победе. Теперь повстанцы нашли поддержку у короля Шотландии Александра II и Филиппа Августа. К весне 1216 года сын последнего Людовик высадился в Англии и присоединился к восстанию, которое только ширилось. В октябре того же года Иоанн умер – и тем самым, как ни парадоксально, спас королевство от завоевания, поскольку юный наследник Генрих III и его регенты обладали гораздо большей популярностью по сравнению с отцом и к тому же были готовы идти на компромиссы.

В любом случае есть какая-то ирония в том, что самый знаковый конституционный документ Англии обязан своим появлениям проблемам на континенте. И соответственно ситуации, сама Великая хартия вольностей является полностью европейским (и нормандским) документом. Она обнаруживает сходство с Памьерскими статутами – сводом правил, составленным в декабре 1212 года Симоном V де Монфором для его владений на юге Франции. Семья Симона происходила из земель, расположенных на франко-нормандской границе, а сам он какое-то время был графом Лестером, так что многие из баронов знали об этом прецеденте{376}.