После появления на сцене Руайдри Мурхад загнал Ричарда в угол: войска ирландцев заперли чужеземца и его людей в Дублине. Осада продлилась два месяца. Руайдри предложил соглашение: граф и его люди получат прибрежные города Дублин, Уэксфорд и Уотерфорд, а Лейнстер оставят Мурхаду. Ричард отказался. Вскоре после этого его отряд нанес Руайдри серьезный удар. Внезапная вылазка застала ирландцев врасплох, их лагерь был рассеян. Осознав, что укусы Ричарда могут оказаться серьезными, Руайдри отступил, оставив Лейнстер нормандцам.

Ричард явно стоял на пути к созданию марки по валлийской модели, а возможно, и к основанию собственного независимого королевства. Как и Бернард де Нёфмарш, он использовал сочетание военной силы и союзов с местной знатью, чтобы утвердить себя в качестве правителя одного из традиционных королевств острова. Однако вместе с успехом пришло и пристальное внимание, особенно со стороны английского короля. Генрих многое выиграл от возвращения на трон своего старого союзника Диармайта, и куда меньше он был заинтересован в том, чтобы за морем хорошо устроился один из его людей. Это угрожало территориальной целостности владений Генриха, и король не замедлил отреагировать.

После с трудом одержанной победы над войском Уотерфорда при Дун Домналле (современный Багинбан, графство Уэксфорд) прибывшие англо-нормандцы оказались в затруднительном положении. Что делать с примерно 70 захваченными пленными? Традиционные правила ведения войны требовали отнестись к ним с милосердием. Именно это предложил Раймонд Толстый, один из нормандских вождей. Он заявил, что ирландцы – это не заклятые враги нормандцев, а их собратья, которые просто защищают свои земли и имущество. Это благородное дело, и поэтому хладнокровное убийство станет бесчестьем. Милосердие – лучшее проявление доблести, и раз удача даровала победу нормандцам, им надлежит проявить сдержанность. Убийство пленников только навлечет на них позор и запятнает их доброе имя. Свирепость – благо в пылу сражения, но о ней следует забыть, как только схватка завершилась.

Страстную речь Раймонда встретил шепоток одобрения. Однако тут же заговорил Эрве де Монморанси, другой англо-нормандский барон. Он утверждал, что Юлий Цезарь и Александр Македонский достигли величия не проявлением милосердия, а силой оружия и наведением ужаса. Пока воля к сопротивлению не сломлена, милосердию не место. В случае пощады ирландские пленники просто пополнят и без того многочисленные ряды врагов нормандцев. Более того, в случае перемены ролей ирландцы не проявят к нормандцам никакого милосердия. Так что, с точки зрения Эрве, выбор был прост: либо не отступать и убить пленников, либо проявить милосердие и вернуться домой. В конце концов, как обычно бывает во время войны, победу одержала точка зрения ястребов, и ирландцев тут же казнили, что стало первым из длинной череды зверств англичан на острове{341}.

Во многих отношениях этот эпизод, описанный Геральдом Камбрийским, отражает ход всего англо-нормандского завоевания Ирландии. Меньший по численности отряд побеждает превосходящие силы, а затем совершает расправу. Особый интерес представляет описанное здесь столкновение культур: должны ли пришлые нормандцы придерживаться своих традиций, или надо приспосабливаться к местным обычаям? Не менее значимы и разногласия среди захватчиков. Раймонд и Эрве соперничали за власть и влияние в войске, и такое соперничество станет одним из самых важных стимулов к завоеваниям и расселению в ближайшие годы.

Генриху II действия Ричарда Стронгбоу одновременно давали новые возможности и доставляли проблемы. Теперь, когда люди графа начали прихватывать территории в Ирландии, у короля появились идеальные основания для вмешательства. В булле, которую он получил от Адриана IV, говорилось, что он может вторгнуться на остров только по приглашению местных ирландских владетелей. Когда Ричард и его люди начали зверствовать, королю не потребовалось много времени, чтобы убедить местных в том, что Генрих – меньшее из двух зол. Папский указ, который призван был предотвратить вмешательство Англии, теперь активно ему способствовал.

Итак, условия для санкционированного папой вторжения оказались выполнены, а Генрих был не из тех, кто долго раздумывает. Возможно, он строил соответствующие планы еще в начале лета 1171 года, но, когда Стронгбоу одержал победу в Дублине, стало ясно, что королевское присутствие в Ирландии остро необходимо. Поэтому в сентябре Генрих собрал армию в Пембруке на юге Уэльса – в родных землях Ричарда – и потребовал присутствия графа. Теперь выживание Ричарда зависело от того, представит ли он себя верным вассалом, который счастлив владеть новыми территориями от имени короля. Геральд Камбрийский сообщает, что Генрих был взбешен завоеваниями, совершенными без его согласия. И хотя мы должны относиться к таким заявлениям с осторожностью – Геральд принижает Стронгбоу и относит эти события (возможно, ошибочно) к Глостерширу, – в этой истории почти наверняка есть доля правды{342}.

Несмотря на возникшую напряженность, вскоре недовольство улеглось, и поход продолжился. В середине октября английская армия высадилась в Уотерфорде, где Стронгбоу и его люди официально принесли присягу Генриху. В обмен на важнейшие портовые города Дублин, Уэксфорд и Уотерфорд король позволил Ричарду сохранить свое положение в Лейнстере, который Стронгбоу теперь получил от Генриха в качестве феода. Такое соглашение отвечало интересам обеих сторон. Стронгбоу не выстоял бы в войне с Генрихом, в то время как Генриху, стремившемуся утвердить свою власть, выгоднее всего было сотрудничать с теми из его людей, которые уже закрепились в Ирландии. Явным признаком сближения можно считать указы Генриха, в которых Стронгбоу с этого момента стал упоминаться как «граф Ричард» (иногда «граф Стригойля») – пусть это не титул его отца, но тем не менее признание статуса[41]{343}.

Вскоре после этого Генриху присягнул на верность правитель королевства Десмонд на юге Манстера Диармайт Мак Картайг. Затем король проследовал в Дублин, чтобы встретить там Рождество{344}. По пути он и его люди прошли через Кашел. Здесь, рядом с королевским лагерем на реке Шур, Генриху принес присягу король Томонда – Домналл Мор Уа Бриайн, еще одна крупная фигура в Манстере.

В XII веке Дублин уже стоял на пути к тому, чтобы превратиться в политический центр Ирландии. Это был наиболее важный из множества городов, основанных викингами на восточном побережье и открывавших доступ к Ирландскому морю. Любой, кто хотел претендовать на владение островом, должен был продемонстрировать свое влияние в этом городе{345}. С конца XI века Дублин также стал местом активного взаимодействия с англо-нормандской церковью. В ходе тщательно срежиссированного мероприятия Генриху присягнули оставшиеся ирландские правители (за исключением Руайдри Уа Конхобайра). Это произошло в специальном деревянном строении, возведенном за пределами городских стен. Форма приведения к присяге сочетала в себе англо-нормандские и ирландские традиции, включая ритуальный оммаж, коллективные пиршества и обмен заложниками. С точки зрения ирландцев, процедура в значительной степени сводилась к смене одного сюзерена другим (Руайдри Генрихом), причем с потенциальной выгодой от того, что Генрих, вероятно, окажется верховным королем, не находящимся постоянно на острове.

Налаживание отношений с церковью было для Генриха не менее важно, чем политические маневры. По прибытии на остров король встретился с местным папским представителем Гиллой Кристом (то есть Христианином) из Лисмора. Гилла Крист был твердым сторонником Диармайта в 1166 году. Он также поддерживал идеи реформ, популярные в англо-нормандской церкви. Для короля, стремившегося оправдать свое вторжение религиозными причинами, епископ оказался естественным союзником. Генрих проехал по пути в Кашел через Лисмор и приказал построить там замок – тип укрепления, столь же новый для Ирландии, как для Уэльса и Англии столетием ранее. В Кашеле король встретился с местным архиепископом и обсудил планы проведения крупного церковного собора, который состоялся через несколько месяцев – вероятно, в начале 1172 года. Приглашения на него разослали по всей Ирландии. Как и в случае Дублина, выбор Кашела отличался глубоким символизмом. Это был традиционный церемониальный центр королевства Манстер на юго-западе, где правил легендарный король Бриан Бору и его наследники{346}.