Хотя сицилийский поход не увенчался полным успехом, нормандцы доказали свою состоятельность. Маниакатаи, по-видимому, были передислоцированы в Константинополь – возможно, в связи с назначением в 1046 году лангобардского полководца Аргира на более высокую должность. Несомненно, нормандские наемники участвовали в подавлении восстания византийского военачальника Льва Торника в следующем году{189}. После этого они регулярно служили в византийских войсках.
Нормандцы (которых в византийских источниках неизменно называют франками) быстро завоевали репутацию бесстрашных и свирепых воинов. Придворный историк Михаил Пселл сообщает, что их натиск был сокрушителен. Это мнение разделяет Анна Комнина, византийская принцесса, чей рассказ о жизни и временах ее отца – самый подробный (хотя и тенденциозный) наш источник знаний о конце XI века{190}. Такие свидетельства заставляют предположить, что северяне ценились в качестве тяжелой кавалерии, и больше всего наблюдателей впечатляла мощь их атак. Анна со сдержанным восхищением отмечает, что, атакуя, они были непобедимы, хотя в пешем строю оказывались более легкой добычей. Пселл также сообщает, что их натиск был исключительно свиреп, но если его удавалось выдержать, то их стойкость вскоре иссякала. Очевидно, что подобные представления могли сформироваться только в том случае, если к концу XI века нормандцы составляли достаточно значимую часть византийской армии.
Эти свидетельства помогают также объяснить, где размещались отряды нормандцев. Большинство из них базировалось в Центральной и Восточной Анатолии – регионах, регулярно подвергавшихся нападениям со стороны турок. Последние также сражались верхом, хотя и в составе более легких и быстрых войск, и именно им противостояли нормандцы. Самый явный признак растущей репутации северян – попытки византийцев вербовать больше наемников из их числа. Вильгельм из Апулии сообщает, что в 1051 году лангобардский полководец Аргир, четыре года назад командовавший нормандцами в Константинополе, отправился в Италию для вербовки. Здесь он предлагал большие богатства в обмен на службу «против персов» (то есть турок). Вильгельм считал эту поездку уловкой, направленной на то, чтобы подорвать силы нормандцев в Апулии. Но если учесть ситуацию в Анатолии и угрозу печенегов с севера, Византия действительно нуждалась в воинах. Гийом из Пуатье утверждает, что византийцы в те годы пытались даже заручиться поддержкой Вильгельма Завоевателя{191}.
Несмотря на востребованность, в Малой Азии нормандские наемники демонстрировали не большую надежность, чем на Сицилии. Наемник верен в первую очередь казначею. И хотя нормандцы являли собой полезный противовес регулярным имперским войскам, они вносили в армию нестабильность. Мы можем видеть это на примере Эрве, одного из первых нормандских военачальников. Он входил в состав отряда, набранного в 1038 году для нападения на Сицилию. Однако Эрве не последовал за Готвилями, поднявшими целый ряд восстаний в 1040-х годах, а остался в византийском войске и впоследствии занимал ответственные посты в империи, служа сменявшим друг друга правителям. В 1049–1050 годах он командовал левым флангом «римской фаланги» (очевидно, состоявшим из нормандской кавалерии) в битве против печенегов – степного народа, населявшего северные и западные берега Черного моря. Это сражение закончилось для византийцев катастрофой, и Скилица – наш главный источник информации о жизни Эрве – обвинил нормандца в подстрекательстве к бегству (возможно, это обвинение было вызвано более поздним предательством последнего). Какое-то время Эрве определенно еще оставался на императорской службе, так что, по-видимому, это поражение не имело для него серьезных последствий{192}.
Однако в 1057 году Эрве обошли вниманием на пасхальной церемонии награждения. Он пожелал получить титул магистра – звание высокое, но мало что дававшее, кроме почета. Получив отказ, Эрве обратил оружие против императора. Одновременно с этим взбунтовались два других византийских полководца: Исаак Комнин и Катакалон Кекавмен (у них были такие же основания для недовольства). Однако Эрве не стал объединяться с ними, а выбрал в качестве союзника турецкого военачальника Самуха, чтобы совершать набеги на византийскую территорию из Восточной Анатолии. Но вскоре между Эрве и Самухом возникли разногласия, и, несмотря на то что Эрве победил Самуха в сражении, сам он оказался в заключении у турецкого эмира города Хлата (современный Ахлат).
Хотя Скилица на этом останавливается, деятельность нормандского наемника имела продолжение. Об этом свидетельствуют две печати с именем Эрве, которые проливают свет на его дальнейшую судьбу. На более известной из них имя Эрве написано по-гречески Ἑρβέβιος Φραγγόπουλος – Эрвевиос Франгопулос (то есть «Эрве, сын Франка»); она также наделяет его титулами магистр, вест и стратилат (последние два – почетные звания, подобные магистерскому). Поскольку Эрве здесь именуется магистром, вряд ли эта печать могла появиться ранее 1057 года, когда в этом звании ему было отказано. Можно сделать вывод, что в какой-то момент он вернулся на службу к византийскому императору и заслужил те почести, которых не удостоился прежде. Подтверждением этому служит другая печать с именем Эрве. На ней обозначен еще более высокий титул проэдр и сообщается, что ему было поручено (по всей видимости, временно) командование всеми византийскими войсками на Востоке. Это действительно невероятное возвышение, и правдоподобное объяснение может быть связано с катастрофической битвой при Манцикерте в 1071 году. После поражения император Роман IV Диоген попал в плен, а восточная армия в беспорядке отступила. Вероятно, Эрве должен был урегулировать ситуацию{193}.
Видное место в византийской политике 1060-х и 1070-х годов занимали еще два нормандских полководца – Роберт Криспин и наемник Руссель де Байоль. Обоих, в отличие от Эрве, упоминает Амат, но не в связи с действиями нормандцев на Востоке{194}. Историк Михаил Атталиат, составлявший хронику в конце 1070-х годов, сообщает, что «некий латинянин из Италии» по имени Криспин поступил на имперскую службу незадолго до восточного похода Романа 1069 года. Как и большинство нанятых нормандцев, Роберта отправили на Восток, где была наибольшая угроза со стороны турок. Но, едва прибыв на место, он начал создавать проблемы. Решив, что император недостаточно вознаградил его, Криспин стал притеснять местных сборщиков налогов. Узнав об этом, Роман приказал разбить самонадеянного наемника. Первый удар местных сил Криспин отразил, поэтому Роман отправил в подкрепление пять тагм с запада (тагма – это подразделение императорской армии, примерно соответствующее полку). Войска Романа атаковали Роберта в воскресенье, зная, что богобоязненный нормандец и его люди будут отдыхать. Но внезапного нападения не получилось – по словам Аттелиата, атаковавшим помешали нормандские шатры, – и вскоре византийцы были отброшены. Оседлав лошадей и перегруппировав силы, нормандцы разбили имперские тагмы. Налоговый бунт местного значения превратился в прямую угрозу императорской власти. В ответ Роман двинулся на Дорилей (современный Шархойюк), где начала собираться основная византийская армия. Почувствовав опасность, Роберт решил сдаться в обмен на прощение. Однако вскоре после этого ему предъявили новые обвинения в заговоре. Узнав об этом, большая часть оставшегося войска Роберта пришла в ярость{195}.
Мятеж Роберта во многом был похож на восстание Эрве. Основными его причинами также стали вопросы почета и вознаграждения. Роберт явно надеялся заключить точно такое же соглашение с императором, как и Эрве. Действительно, хотя при Романе добиться примирения ему не удалось, позже он вернул себе положение. В 1071 году Роберт возвратился из изгнания и присоединился к другому восстанию под предводительством византийских полководцев, после чего заслужил почетное место при дворе узурпатора Михаила VII Дуки{196}. И все же первоначальный бунт Роберта против Романа показывает, что проблем с нормандцами становилось все больше. Силы Эрве насчитывали всего несколько сотен людей, и его мятеж захлебнулся даже без прямого вмешательства императора. Роберт же сумел вывести из-под контроля Романа значительную территорию, подорвав налоговую систему. Он также разгромил посланные против него карательные войска, вероятно насчитывавшие тысячи солдат{197}. В итоге для усмирения потребовалось личное участие императора.
