«Ага, — мигом отметила я. — Выходит, он мне не первой звонит!»

— Я даже в школу уже бежать собирался, — будто нарочно, подтвердил он мою догадку.

«Ну, ну, — с болью вертелось у меня в голове. — Значит, он надеялся избежать звонка мне. И лишь крайние обстоятельства вынудили».

— Сейчас. Погоди, — произнесла я вслух. — Блокнот из сумки достану.

Сумка моя осталась в коридоре под вешалкой. Я бесшумно отперла замок и, выбравшись на цыпочках в коридор, прислушалась. Бабушки не было. То ли она сидела на кухне, то ли в своей комнате.

Схватив сумку, я вернулась к себе и, снова заперев дверь, продиктовала Климу расписание. После чего мы еще немного поболтали. Он говорил обо всем, кроме планов на ближайшую субботу. Наконец мне это надоело, и я решила предпринять лобовую атаку:

— Кстати, Клим, не возражаешь в субботу собраться у меня? Ну, как обычно: Зойка, Тимка, Будка.

— Зойка? Тимка? Будка? — он явно растерялся.

И тут я усилила натиск:

— Ну, если не хочешь вместе со всеми, можем вдвоем куда-нибудь пойти.

На том конце провода возникла затяжная пауза. Затем Клим, явно тщательно подбирая слова, медленно начал:

— Ты извини, но в эту субботу вряд ли получится. Предки совсем заколебали. Тащат с собой в какие-то нужные им гости. Рад бы, но никак не могу отказаться.

У меня на мгновение пропал дар речи. Я ожидала от него чего угодно, но не такого наглого и гадкого вранья. Мне все-таки удалось выдавить из себя:

— Не можешь — так не можешь.

— Вот в следующую субботу обязательно состыкуемся, — весело произнес он. — Ну, пока. Пойду домашку делать. И Женьке телефон требуется.

И, даже не дождавшись моего «до свидания», он бросил трубку.

Неужели люди вдруг, в один момент, могут стать настолько другими? Клим сейчас со мной разговаривал, как раньше с Адаскиной, когда собирался пойти куда-нибудь со мной вдвоем, а она увязывалась. А теперь создавалось такое впечатление, что он хочет от меня поскорее отделаться. И, наверное, именно поэтому не пожелал ходить в Театральную студию. Конечно же. Но что могло произойти всего за один день? Вернее, всего за несколько часов? Тридцать первого августа вечером мы с ним разговаривали абсолютно как обычно. Никаких намеков. А утром первого Клима будто бы подменили. Бесик, тихо поскуливая, вновь принялся вылизывать мне лицо. Кажется, он в самом деле чувствует, что со мной происходит. А я продолжала ломать голову над неразрешенной загадкой, вновь и вновь мысленно прокручивая события последних двух дней.

Слезы у меня успели высохнуть, и теперь я даже плакать уже не могла. Однако настроение от этого не улучшилось. Я встала и побрела на кухню попить. Там за столом угрюмо сидела бабушка. При моем появлении она демонстративно поднялась на ноги и, поджав губы, ушла к себе.

Мне даже стало немного смешно. Дулась моя бабушка хуже Зойки. В общем, я пошла за ней и попросила прощения. Хоть тут удалось что-то исправить. К счастью, бабушка у меня отходчивая. А ненужных вопросов она задать не успела, потому что вернулись с работы родители.

На следующее утро как-то так получилось, что я пришла в школу задолго до начала уроков. Зойку я решила во дворе не ждать. Тем более что начал накрапывать мелкий дождик, а зонтик я с собой не взяла.

Поднявшись на наш этаж, я прошла гулким пустым коридором в туалет и там неожиданно обнаружила, что у меня поехали новые колготки. Вот уж, действительно, не везет так не везет! Стоя в кабинке, я размышляла, как выйти из положения. То ли домой сбегать, времени наверняка хватит, то ли вообще снять колготки, благо погода стоит еще теплая, а у меня где-то в сумке есть запасные гольфы.

Однако решить я ничего не успела. Дверь громко хлопнула, и до меня донесся голос Гальки Поповой:

— А как ты думаешь, Агата о чем-нибудь догадывается?

Я замерла. Даже старалась почти не дышать.

— Естественно, нет, — услыхала я презрительный голос Мити́чкиной. — Эта дура вообще никогда ни о чем не догадывается. А если даже и догадалась, то еще лучше. Меньше воображать о себе будет. А то они с Адаскиной ходили и думали, что мальчишки всегда только с ними будут.

— И просчитались, — льстиво захихикала Галька.

— Еще как! — довольным голосом продолжала Мити́чкина. — Нужны им какая-то Зойка из подворотни и эта коса на кривых ногах.

Судя по донесшимся до меня звукам и восторженным похихикиваниям Гальки Поповой, Мити́чкина, кривляясь, прошлась перед ней, изображая меня. Я совершенно обалдела от того, что услышала. У меня кривые ноги? Никто еще мне такого в жизни не говорил. Вот коса у меня и впрямь до сих пор сохранилась. У единственной в классе. Я уже несколько раз порывалась отрезать ее, но меня все отговаривают. В том числе, между прочим, и Зойка.

— А Клим-то, Клим, — столь же довольным голосом, что и прежде, продолжала Мити́чкина. — Я только пальцем его поманила — и порядок.

Дверь хлопнула. Они вышли. Я еще долго стояла, застыв в запертой кабинке. Никогда даже предположить не могла, что Танька Мити́чкина меня до такой степени ненавидит. По-моему, даже больше, чем ее ненавидит Зойка. Мне-то всегда казалось, что уж с кем, с кем, а с Танькой мы по жизни совершенно не пересекаемся. Но, видимо, Зойка права: в этом году нас ожидает много нового, в том числе и много открытий. Но почему Мити́чкина говорит, что у меня кривые ноги?

Я поменяла поехавшие колготки на гольфы, отперла дверь кабинки и уже собиралась выйти в коридор, когда навстречу мне вошла Зойка.

— Ты? — уставилась она на меня.

— Зойка! — воскликнула я. — Только не ври. Скажи честно: у меня действительно кривые ноги?

— Та-ак, — скорбно покачала головой она. — У тебя окончательно съехала крыша.

— Говори, какие у меня ноги! — снова потребовала я.

Зойка вздохнула и стоически произнесла:

— Объясняю для идиотов: прямые. Прямее некуда. А с чего тебя вдруг разобрало?

— Мити́чкина только что, стоя здесь, сказала Поповой, что я — коса на кривых ногах.

— В лицо? — округлились глаза у Зойки.

— Нет. Я в кабинке меняла колготки.

— Тогда ничего удивительного, — как-то даже успокоилась Адаскина. — Поверь уж мне: это самое приятное, что они с Галькой о тебе думают. И вообще, чему ты удивляешься? Я ведь тебе уже тысячу раз про Мити́чкину объясняла.

Я, внимательно посмотрев на Зойку, ответила:

— Знаешь, пожалуй, ты была права.

— Ну, наконец-то, — с почти счастливым видом произнесла она. — Кстати, ты что-нибудь решила?

После того, что я имела несчастье минуту назад подслушать, настроение мое резко переменилось. И я с уверенностью ответила Зойке:

— Да. Решила. Согласна.

— Давно бы так, — просияла она. — Сколько лет уже тебе твержу: подлецов надо учить.

— И, наверное, ты права, — у меня в ушах все еще продолжали звучать голоса Таньки и Гальки.

— А я всегда, подруга, права, — с наглостью заявила Зойка. — Просто ты этого иногда не понимаешь.

Дальнейшие наши разговоры прервал звонок. Едва мы оказались на истории, Зойка пододвинула ко мне тетрадь. В начале новой страницы было написано:

«Учти, теперь нам в школе необходима строжайшая конспирация. Здесь у всех стен есть уши. Поэтому будем обмениваться мнениями о предстоящем только письменно».

«Согласна!» — написала я ниже и отправила тетрадь на другую половину парты. Правда, она немедленно вернулась назад:

«Что ты согласна, не сомневаюсь. Меня интересуют твои мнения и предложения».

Я задумалась. Праздника в том виде, как наметила его Мити́чкина, мне теперь явно не хотелось. Однако своего способа сорвать его у меня не было. Правда, мы вчера с Зойкой говорили про магнитофонную запись, однако я по-прежнему всерьез сомневалась, что этот план возможно осуществить.

Пока я, усиленно изображая, будто с предельным вниманием слушаю историчку, продолжала весьма безуспешно ломать голову, тетрадь от меня уехала и возвратилась с вопросом: