— Ты лучше говори, — поторопила я.

Но именно в этот момент раздался звонок.

— Отложим до следующего урока, — сказала Зойка.

— А на перемене разве нельзя? — удивилась я.

— Нельзя, — решительно запротестовала она. — Удивляюсь, что сама не видишь.

Впрочем, я уже видела. И слышала. Перегнувшись длинным и узким телом через собственную парту, Будка вклинился между нами и отбивал двумя линейками по нашей парте какой-то бешеный ритм. Серега Винокуров, задрав Митькины ноги в воздух, отбивал тот же самый ритм его ботинками, умудряясь при этом приплясывать и петь нечто на тарабарском языке. Звучало это примерно так:

Адаскиной эта однообразная песня быстро наскучила, и она хлопнула учебником математики по Будкиной башке.

— Уби-или! — прекратив наконец отбивать ритм, истошно завопил Митька.

— Адаскина убийца, — вторил ему Винокур и, заржав, добавил: — Зойка — киллер.

— Если не заткнешься, — сказала ему моя подруга, — то сам «Математикой» получишь.

— Куда тебе, Адаскина, — продолжал хохотать Винокур. — Не дотянешься.

— Почему это не дотянусь? — Зойка попробовала достать его «Алгеброй», но промахнулась. Видимо, сказывались усиленные Серегины занятия баскетболом. Реакция у него была отменная, и он с легкостью увернулся от нее.

— Потому что, — Винокур посмотрел на Адаскину, как слон на Моську, — я большой, а ты махонькая. Тебя вообще под микроскопом рассматривать надо.

— Между прочим, маленький рост для женщины совсем не недостаток, а достоинство, — передернула плечами Зойка.

— Да-а? — вытаращился на нее Винокур.

По-моему, он мысленно прикидывал, способна ли женщина маленького роста закинуть мяч в баскетбольную корзинку. Потому что для Сереги никаких других достоинств не существует.

— На напрягай свою слабую головушку, Сережа, — покровительственно произнесла моя подруга.

— Нет, Адаскина, — на полном серьезе начал Винокур, — я все-таки не врубаюсь, в чем же достоинство?

Кажется, вопрос с корзиной и мячом был им решен не в пользу Зойкиного роста.

— Повзрослеешь — узнаешь, — умудрилась на него взглянуть как-то свысока моя подруга.

И тут я впервые в жизни увидела, как наш Серега краснеет. Что уж он там подумал, не знаю. Однако больше вопросов Зойке он не задавал.

Едва начался следующий урок, я осведомилась у Зойки:

— Ну, скажешь мне наконец, что ты там придумала?

— Вот, — придвинула она ко мне тетрадь в красивой обложке с ромашками, раскиданными по зеленому полю. — Видишь?

— Вижу. Тетрадь, — откликнулась я. — И что дальше?

— Предлагаю сюда писать, — ответила Зойка.

— Что именно? — не поняла я.

— Мысли разные, — продолжала Адаскина. — В общем, переписываться.

— Да мы и так с первого класса с тобой переписываемся. — Я все еще не видела ничего принципиально нового в Зойкиной затее.

— Так мы ведь на всяких клочках переписывались, — сказала моя подруга. — Они потом теряются. А тетрадь мы с тобой сохраним. После хоть через двадцать лет раскрой и прочти. Знаешь, как будет интересно.

— Действительно, интересно. — Я вынуждена была согласиться. Через двадцать лет мы наверняка станем совсем другими, и, естественно, любопытно будет вспомнить себя прежних.

— К тому же, — продолжала шептать мне в ухо подруга, — когда пишешь в тетради, учителям меньше в глаза бросается. Им-то, бедненьким, будет казаться, будто мы с тобой их мудрые мысли записываем. А они это, между прочим, очень любят. Поэтому выйдет полное сочетание приятного с полезным. Мы будем спокойно вести переписку, одновременно изображая из себя паинек.

— К тому же, — все сильнее увлекала меня ее идея, — и дома туда что-нибудь можно записывать.

— Естественно, — подтвердила Зойка. — И чем больше, тем интереснее.

— Ну да, — все сильнее воодушевлялась я. — Это же очень здорово. Не на всех уроках подробно напишешь. А потом, дома, можно добавить пропущенное.

— А я о чем, — с гордостью прошептала моя подруга. — Ты только представь, Агата, в результате целый роман в письмах получится.

— Молодец, Зойка, здорово придумала, — похвалила я.

— Я всегда все здорово придумываю, — не стала скромничать она. — Знаешь, пожалуй, я прямо сейчас и начну.

И, придвинув к себе тетрадку, она бурно что-то в ней застрочила. Я попыталась заглянуть ей через плечо. Но она не позволила.

— Не подсматривай. Вот когда допишу, сразу все и прочтешь. Иначе неинтересно будет.

И она снова бешено застрочила. «Господи, — пронеслось у меня в голове. — Неужели она решила за один урок целый роман написать? Но о чем? Мы ведь уже успели все летние впечатления обсудить по телефону. А сегодня вроде бы ничего интересного еще не произошло. О чем же она пишет?»

— Перестань на меня глазеть, — прервала мои размышления Зойка. — Ты лучше Предводительницу слушай и записывай за ней. После мне объяснишь. Иначе мы обе с математикой не разберемся.

— Пока она ничего нового не говорит, — шепотом откликнулась я. — Повторение и закрепление пройденного. Мити́чкину только что вызвали, она пример не смогла решить. Вот теперь Мария и объясняет.

Про Мити́чкину Зойка, конечно, услышала. И немедленно отреагировала:

— Всегда говорила, что Танька дура.

Мити́чкину она почему-то ненавидит еще с начальной школы. Хотя причина этого мне не совсем ясна. По-моему, девчонка как девчонка. Однако Зойку от нее просто трясет.

— Дура, — тем временем продолжала моя подруга. — И к тому же, — покосилась она на сидящую в другом ряду Таньку, — настоящая стиральная доска.

— Ну, почему обязательно доска? — удивилась я.

— Ты что, подруга, сама не видишь? — посмотрела на меня Зойка. — И вообще, не мешай мне писать.

Она снова уткнулась в тетрадку, а я невольно уставилась на Мити́чкину. Конечно, фигура у нее — прямая противоположность Зойке, но, по-моему, вполне нормальная. И вообще, я не считаю, что все девчонки обязательно должны быть такими, как Зойка. И еще я не сомневаюсь: будь Танька хоть вылитой Зойкой, та бы все равно нашла в ней целую кучу недостатков. Потому что с Мити́чкиной она ни в каком виде не примирится.

— Ты лучше слушай, слушай Предводительницу, — снова распорядилась Адаскина. — А то мало ли чего.

И она принялась строчить дальше.

Мария ничего интересного не говорила. К тому же я лично эту тему по алгебре прекрасно помнила еще с прошлого года. Немного для вида послушав, я снова стала смотреть на Клима и Тимку. Они продолжали о чем-то беседовать, и лица их были по-прежнему хмурые и сосредоточенные. И на перемене они к нам даже не подошли. Вон Будка с Винокуром прыгали вокруг нас как кузнечики, а этих вообще след простыл.

Меня невольно схватили дурные предчувствия, и я продолжала украдкой наблюдать за Кругловым и Сидоровым.

Клим и Тимка так и продолжали с хмурыми и напряженными лицами о чем-то переговариваться до самого конца второго урока. А Зойка, больше не отвлекаясь, что-то упоенно писала в своей тетради. Когда раздался звонок и Предводительница покинула класс, я осведомилась у подруги:

— Ну, дописала? Дай прочесть.

Однако Зойка, захлопнув перед самым моим носом тетрадь, скороговоркой отозвалась:

— Еще не завершено. После увидишь.

Я уже просто сгорала от любопытства:

— Какая разница, Зойка, ну не завершено. Прочту, что написано. А потом ты продолжишь.

Однако, к моему полному изумлению, она решительно засунула тетрадь в сумку.

— Сказано тебе: после.

Я просто не знала, что и подумать. Обычно Зойка всем со мной делится. Даже тем, что мне совершенно неинтересно и скучно. И вот вдруг развела какие-то, как говорит моя мама, «тайны мадридского двора». Ну и мне, естественно, уже безумно хотелось узнать, что она там пишет. Но ведь Зойку не переспоришь. Она жутко упрямая. Даже когда о чем-нибудь советуется, все равно в результате поступит так, как сама решила.