Я закусила губу, затрудняясь с ответом, а Алена и Маша тут же отрапортовали:

– Нет, только армия и добровольцы.

– Много добровольцев?

– Не очень. Никто не хочет подставляться под пулю, когда есть выбор, согласись?

Эта тема задевает все мои болезненные чувства и растравливает душу, но я не могу попросить их замолчать, так как опасаюсь, что последуют дальнейшие расспросы. А Даша как бы между делом заметила:

– Я прекрасно помню, как мы с моим другом смотрели в небо и обсуждали последние новости, о том, что в одной из восточных стран опять началась война. И я тогда сказала: «Вот бы нас туда! Мы бы им показали! Наши воины всегда самые смелые и отважные, а мы сами – непобедимый и стойкий народ, который умеет сплочаться против любой неприятности». Не прошло и двух недель, как я уже лежала на асфальте, прикрывая голову руками, кругом раздавались не прекращаемые шаги и выкрики, а я не могла заставить себя подняться, и всё смотрела на непонятно откуда взявшуюся передо мной ромашку – пластмассовую детскую игрушку, оброненную ребенком, и мечтала лишь об одном: проснуться. Наверное, эта игрушка помогла мне не сойти с ума в тот день и вместе с другими людьми добраться до убежища. Эта война научила меня осмотрительнее относиться к своим словам. Не думаю, что это случилось именно из-за брошенных мной вслух фраз, но неприятный осадок в душе остался – и это самый легкий побочный эффект, который остался мне на память.

Мы вернулись обратно, потому что время до комендантского часа, введенного в ПВР-е, стремительно приближалось к концу, и, едва мы перешагнули порог нашего нового общего жилища, я отделилась от компании. Мне хотелось спать, поэтому я легла на спину, не снимая коричневого одеяла, которым застелена кровать с номером тридцать один и закрыла глаза. Удивительно, но как только в комнате погас свет и звуки голосов постепенно затихли, мое желание спать испарилось. Словно мозг наконец дождался тишины и теперь готов был активно подбрасывать мне картинку за картинкой, вызывая в душе чувство жалости к самой себе и приступы отчаянного бессилия по отношению к тому, что я – здесь, а Дима – там. Лежа на своей кровати я ощутила странное стеснение в груди. Оно не было похоже на резкую боль, скорее на небольшое недомогание.

Я повернулась на один бок, затем на другой. Потом уселась в кровати и немигающим взглядом уставилась в единственное широкое окно, занимающее половину правой стены, на колеблющийся огонек уличного фонаря вдали. Потом обхватила себя за плечи и глубоко вздохнула.

Наверно, это было то чувство, которое называют одиночеством в толпе. Мне никогда ещё не приходилось испытывать его до этого дня. Со мной всё время кто-то был рядом. Кто-то, кто меня опекал, заботился, помогал решать проблемы. А теперь я осталась одна. Ни родителей, ни подруги, ни…

С неслышным стоном я упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Не думать, не думать, не думать! Почему мысли нельзя захлопнуть, как скучную книгу? Почему они хоть ненадолго не могут оставить меня в покое?!

Иногда мне кажется, что я схожу с ума. А иногда кажется, что это единственный способ быть счастливой – быть не такой как все, чуть-чуть сумасшедшей, болтающей с самой собой и даже спорящей с собственными мыслями. Интересно, много ли нас таких?

Через пару часов меня сморил сон, но ночь я провела в беспокойстве: то просыпаясь, то засыпая, ни на миг не забывая о человеке, с которым я провела последние дни. Самые страшные дни в моей жизни. Я отчетливо слышу все звуки: вот кто-то встал и вышел, затем вернулся, чей-то громкий кашель, детские крики, потом тишина – блаженная тишина, которая через некоторое время вновь нарушается отрывистыми звуками.

Наутро я чувствовала себя разбитой, и всё-таки нашла силы, чтобы подняться, позавтракать вместе со всеми и отправиться вместе с Дашей в бюро, чтобы узнать информацию о своих близких.

Тетечка в очках, сидящая за компьютером, спросила мои фамилию и имя, кем приходятся мне эти люди, и только потом начала поиск. Я чувствовала, как внутри разрасталось волнение. Вдруг она скажет, что людей с такой фамилией в базе нет? Где я буду искать их тогда? А если с ними что-то случилось, и они не смогли добраться до убежища вовремя? Я поймала на себе понимающий и ободряющий взгляд Даши и постаралась сосредоточиться. Женщина за компьютером пристально вглядывалась в монитор, с определенной периодичностью стуча по клавишам. Кажется, прошло чуть больше минуты, но мне показалось, что минула вечность, прежде чем она отчеканила спокойным тоном:

– Добронравовы Алексей Николаевич и Виктория Викторовна размещены в пункте временного размещения номер четыре.

У меня моментально словно камень упал с плеч. Я не могла скрыть улыбку и едва не начала пританцовывать от счастья. Живы! Мои родители живы!

– А как туда добраться?

– Это в двух остановках отсюда, на улице Спивака. Там спросите, Вам подскажут.

– А еще, посмотрите, пожалуйста, Анжелика Крылова. Это моя подруга.

– Отчество и дата рождения, – доведенным до автоматизма тоном потребовала женщина.

Я ответила и снова приготовилась ждать, кусая губы от нетерпения. На этот раз поиски продвигались быстрее.

– Пункт временного размещения номер два. Это на соседней улице, дойдете до перекрестка и повернете налево.

– Спасибо, – от души поблагодарила я, обрадованная хорошими новостями.

Все мои близкие живы и, надеюсь, здоровы. Конечно, психологическую травму, которую нанесла эта война придется залечивать ещё очень долго, но сейчас главное – снова встретиться, убедиться, что всё хорошо и осознанно подумать наконец о благополучном будущем.

Однако моя радость немного меркнет, когда я, сделав пару шагов в сторону от информационного бюро столкнулась с рыдающей девушкой, тоже отходящей от столика. Новости, которые сообщили ей, явно разительно отличаются от моих, и мне тотчас становится не по себе оттого, насколько странно и непонятно устроена жизнь. Не знаю, почему судьба решает, что кому-то суждено пройти этот путь войны и страданий с минимальными потерями, а кому-то – потерять всё и начать жизнь заново с осколками разбитого счастья в сердце.

Хотя сказать о том, что опасность для меня миновала на сто процентов я всё ещё не могла. Не то чтоб моей жизни что-то угрожало, но только ещё один человек, за которого я очень переживаю несмотря ни на что, находится сейчас в эпицентре. И я не могу ему помочь. И я не могу о нем забыть и сделать вид, что мы не знакомы и нас ничего не связывает.

Рука непроизвольно потянулась к крестику на груди. Я обхватила рукой под свитером Димин подарок и несвязными словами, сбивчиво, как получалось, стала просить Бога о помощи.

«Пожалуйста! Помоги ему выжить! Пусть потом всё будет так, как Тебе угодно, пусть он обижается на меня, пусть мы даже никогда не увидимся больше, только бы он был жив! Пожалуйста! Я знаю, что Ты и так мне помог, мои родные живы, я сама совсем не пострадала, но ведь это благодаря ему! Ты приставил его ко мне на это тяжелое время в качестве моего земного ангела-хранителя. Без него я бы пропала. Но, пожалуйста, не дай ему умереть! Пусть он будет жив и здоров! Прошу Тебя! Помоги ему!»

Закончив свой мысленный разговор с Богом я словно очнулась, заметив, что так же стою неподалеку от бюро информации держась за теплую ткань свитера и ощущая под ней Димин крестик, а рядом со мной стоит Даша – смотрит с улыбкой и ждет, что я скажу.

– Мне нужно найти родителей, – закусывая губу и чувствуя себя немного неловко, промямлила я.

– Поддерживаю эту идею! – оптимистично отозвалась она, задорно тряхнув головой, отчего её чуть-чуть курчавые русые волосы весело дрогнули, обнажая светлое хорошенькое лицо и незамеченную мной прежде татуировку на шее. – Вы можете попросить, и вас поселят в одном ПВР-е. Мы-то с мамой и в убежище были вместе, а некоторые из тех, с кем я успела здесь познакомиться, после того, как находили своих родных, писали заявление и перерегистрировались в другой ПВР.