Я лежала в темноте, поджав под себя ноги и прислушиваясь к размеренному дыханию парня. Он дремал, лежа на спине, и тихо посапывал во сне. Затем перевернулся на бок, ко мне лицом, и я невольно протянула руку, чтобы поправить упавшую ему на лоб прядь волос, и дольше положенного задержала руку на его волосах. Они у него такие… не слишком мягкие, но и не жесткие. Приятные на ощупь.

Чувствуя, что вновь утопаю в своей необъятной нежности и погружаюсь в мечты, я убрала руку и закрыла глаза, стараясь восстановить дыхание и не думать о Диме. Не думать о том, что пока он спит, я могу любоваться его едва видимым силуэтом, касаться его лица и волос.

Не думать. Не думать. Спать.

Я не люблю навязчивые мысли, но они всё равно меня преследуют. День ото дня. Каждую минуту.

Ещё добрые полчаса я боролась с бессонницей, считая овец, пытаясь сосредоточиться на математических формулах, урывками унесенных с уроков алгебры, и уснуть, представляя, как проведу завтрашний день (вероятно, также монотонно и скучно, как и прошедший). Наконец мне всё же удалось уснуть, но и эти несколько часов сна нельзя было назвать спокойными.

Утро снова началось с гула голосов, невыспанной физиономии в зеркальце, одолженном у Татьяны и невыносимом желании принять душ. Любой. После завтрака я как можно корректнее поинтересовалась об этом у Людмилы Викторовны, и она пообещала помочь.

Использование горячей воды здесь было строго по очереди, а очередь, нужно заметить, весьма внушительная, поэтому я, не дожидаясь напоминания, сама предложила помощь, наплевав на запреты штаба.

– Может быть, мы с Димой тоже могли бы сходить за водой? Только скажите, куда.

Людмила Викторовна колебалась лишь долю секунды, а затем кивнула:

– У нас как раз группа сейчас собирается идти. Не знаю, ведер-то хватит?

Она окликнула кого-то, и оказалось, что свободные ведра еще есть, так что мы с Димой, получив разрешение у Васильича, который относился к нам куда снисходительнее, отправились вместе со всеми в сторону водоема. Я была счастлива от того, что хоть так, под охраной, но могу выбраться наружу.

Я не была на воздухе только сутки, но, едва выбравшись наверх поняла, как мне этого не хватало. Свежий ветер, чистое небо, безграничное пространство, даже холод, пробирающийся под свитер и покалывающий кожу – всё это казалось невообразимо прекрасным и вселяло в меня почти детский восторг. Здесь вкусно пахло омытым воздухом и мокрой землей. При малейшем дуновении ветра с деревьев градом падали капли воды. Видимо, ночью прошел дождь.

До небольшого озера идти оказалось не больше пяти минут, но протоптанная дорожка оказалась размытой, так что скользили мы в полтора раза дольше. Прибыв на место, наша группа из двенадцати человек разошлась по разным участкам озера и начала умываться и набирать воду.

Улучив момент и оставшись с Димой наедине, я задала мучавший меня всю ночь вопрос:

– Ты рассказал Васильичу о брате?

– Только ему. Он посоветовал держать это в тайне, потому что последствия такого знакомства для нас могут быть далеко не лучшими.

Я тут же поняла, что это значит.

– Ты думаешь, они всё ещё хотят нас убить?

Дима и бровью не повел, оставаясь верным себе и своему ледяному спокойствию.

– Нет, – ответил он с убежденностью, которую я не разделяла.

– Тогда зачем… – начала было я и прервалась, не в силах продолжить.

– Видимо, кое-для-кого мы представляем опасность.

Несколько секунд я обдумывала услышанное. Для людей из штаба? Чем мы для них опасны? Мы хотим помочь спасти людей!

– Я не понимаю, – признавая поражение, горестно вздохнула я, и присела на корточки перед озером.

Набрав горсть воды, я умыла лицо. Прохладная вода студила пальцы и приятно освежала кожу.

Дима по-прежнему молчал, и я не выдержала, обрушив на него поток своих эмоций:

– Дима, мне страшно!

Я так хотела услышать, что всё будет хорошо – пусть даже это неправда. Я хотела, чтобы он меня обнял, чтобы проблемы на пару минут оставили меня, как это было всегда, когда я, слабая, оказывалась в его сильных объятиях. Но Дима повел себя кардинально иным образом.

Он поднялся с корточек и зачерпнул ведро воды. Затем то же самое сделал с моим ведром и поставил его на землю. Всё это время он молчал, будто не слышал моих слов.

– Что с тобой происходит? – приподнимаясь, прошептала я, не уверенная, что он меня слышит и адресуя эти слова в никуда.

– А ты чего добиваешься? – грубовато произнес в ответ он.

Я посмотрела на него с укором, но он стойко выдержал этот взгляд. И снова меня посетило чувство, будто я знаю двух людей под одной маской – Диму, которой может быть любящим и сострадающим, и того, кто жесток и равнодушен, с кем я не хочу иметь дела, да и он со мной – тоже. И я не понимаю, в какой именно момент эти роли в нем переключаются. И как это происходит. И почему второго Димы в нем больше, чем первого.

Мы в молчании вернулись в убежище, чтобы через десять минут выбраться к озеру снова. Я совершила ещё один поход, а на третий меня сменили. Настало мое время принять душ – если можно так выразиться относительно того, что я увидела в «ванной комнате». Вместо душа – грязная ширма в медицинском крыле. На полу стоял неглубокий таз, на всё-про всё давалось два ведра теплой воды и огрызок мыла.

Я старалась побыстрее управиться с этим делом, тем более что мороз по коже не прибавлял комфортности этой процедуре.

Натягивать старый свитер отнюдь не хотелось, но выбора не было – новой одеждой нас не снабжали, поэтому я вновь влезла в привычные вещи, успевшие порядком поднадоесть, едва промокнула волосы выданным полотенцем, и убрала за собой, приготовляя место для следующего.

Когда я вернулась из медицинского крыла, Димы нигде не было видно. Наверное, он вызвался и дальше носить воду. Я старалась не думать о нем, но не знала, чем ещё себя занять.

Я немного поиграла с Данилой, пока Татьяна принимала душ, помогла Людмиле Викторовне по кухне, хотя терпеть не могу готовить. Но в этот раз я была готова на что угодно, лишь бы не оставаться одной, лишь бы найти хоть какое-то занятие и поскорее завершить этот день.

К вечеру по убежищу пробегает согревающая душу новость: послезавтра, за два дня до нападения стебачей, о котором пока не знает никто из обитающих в убежище людей, нас перевезут в Заморск, как и обещал Анатолий Васильевич. Я была рада предстоящим переменам не меньше, чем все остальные. Для каждого из нас это не только возможность вернуться к более-менее человеческим условиям жизни, но и шанс найти своих близких, о которых ни слуху ни духу, ведь туда будет свозить людей из всех убежищ города.

Может быть, мои родители сейчас совсем близко, где-нибудь на соседней улице, в каком-нибудь ещё меньшем убежище, а мы даже не догадываемся об этом. Я всё время об этом думала и чрезвычайно скучала по ним. Мне казалось, что эта перевернувшаяся с ног на голову жизнь длится не неделю, а года два минимум. И сейчас мое будущее представлялось мне ещё более туманно, чем когда бы то ни было.

Дима вернулся ближе к вечеру. Я не знала, где он был и не собиралась его расспрашивать. Скорее всего, его привлекли к общественным работам наравне с остальными.

Он подошел ко мне, присел рядом и наклонился так близко к уху, что я едва не вздрогнула от неожиданности.

– Не хочешь прогуляться?

Я взглянула на него с нескрываемым любопытством, но он вел себя так, будто никакой размолвки между нами и не было: спокойно смотрел мне в глаза и ждал ответа.

Разве я могла ему отказать? Разве могла не воспользоваться этим шансом побыть с ним вдвоем ещё раз?

До отбоя оставалось чуть меньше часа, но это не самое главное из того, что заставило меня колебаться и медлить с ответом.

На мой немой вопрос, выразившийся удивлением на лице, Дима кивнул и шепнул с легкой тенью улыбки:

– Васильич разрешил.

Осторожно ступая по земляному полу, мы выбрались наружу, и я с упоением вздохнула, ощущая себя свободнее.