Я обняла Джулио и вышла. Без сомнения, Фаусто был в своем кабинете, вероятно, злорадствуя по поводу того, что разрушил жизнь Джулио. Я направилась туда, в ушах гудело от возмущения. Он выслушает меня. Когда он успокоится, он поймет, что к чему, и передумает.

Я не стала стучать. Вместо этого я распахнула дверь и вошла. Марко и Фаусто разговаривали, но мне было все равно. Это было слишком важно. — На пару слов, Фаусто.

Мой мужчина откинулся в кресле. — Франческа, сейчас не самое подходящее время. Ты заметила, что дверь была закрыта?

Он что, меня защищает? — Я хочу поговорить с тобой сейчас. Наедине.

Его глаза слегка сузились в уголках. Ему не нравится, когда я отдаю ему приказы, но это было очень плохо.

Он пробормотал несколько слов Марко, который встал и прошел мимо меня, направляясь к выходу. Марко совсем не проникся ко мне симпатией, даже после того, как узнал, что у меня будет ребенок от Фаусто. Более того, он стал еще холоднее.

Я не обращала на него внимания и сосредоточилась на Фаусто. Когда дверь закрылась и мы остались одни, я спросила: — Что, черт возьми, с тобой не так?

В его челюсти дрогнул мускул. — Тебе стоит это переформулировать, dolcezza (перев. с итал. дорогая).

– Не стоит, на самом деле. Я только что видела Джулио, который плакал в своей комнате. Он сказал, что ты узнал, что он гей.

Фаусто наклонил голову и уставился на меня, его рот был плоским. — Да, узнал. Но я должен спросить, знала ли ты это о моем сыне.

Я ответила, не задумываясь. — Да, я знала. Он сказал мне...

Его рука ударила по поверхности стола, испугав меня. Медленно он поднялся со стула, воздух исчез из комнаты, так как он занял больше места. — Ты знала, что мой сын гей? Он признался тебе в этом, а ты... что ты сделала?

Он беспокоился, что я рассказала другим? — Он просил меня никому не говорить. Поэтому я держала это при себе.

Его лицо стало жестким и страшным, его лицо il Diavolo. Несомненно, это было выражение, которое он принимал перед тем, как выпотрошить кого-то, как рыбу.

Невольно я сделала шаг назад.

– Ты не догадалась сообщить мне эту новость?

О. Так вот из-за чего он злился? —Нет. Это было не мое дело.

– Не твое это дело? Твое предназначение - быть рядом со мной, делать то, что я говорю. Я думал, что могу доверять тебе.

– Это никак не связано с доверием. Это жизнь Джулио, и кого волнует, с кем он спит?

– Мне не все равно. Это должно меня волновать, чтобы я смог обеспечить его безопасность. Но в данный момент меня больше беспокоит твоя нечестность.

– Я никогда не лгала тебе! — крикнула я.

– Кому ты принадлежишь, Франческа? — Фаусто размеренным шагом направился ко мне.

– Фаусто, речь идет не о наших сексуальных играх.

Он продолжал, как будто я ничего не говорила. — Кто положил этого ребенка в твой живот? Кому ты должна хранить верность больше всех остальных?

– Ты слушаешь? Речь идет не о нас с тобой. Это касается твоего сына. О том, какой ты отец!

Он стоял близко, его кожа покраснела, когда он с усмешкой посмотрел на меня. — Неправильно. Речь идет о puttanella (перев. с итал. любовнице), которая спала в моей постели и все это время предавала меня.

Не успела я даже обдумать свой поступок, как моя рука поднялась и нацелилась на его щеку. К сожалению, он поймал мое запястье прежде, чем я успела нанести удар. Я попыталась освободиться от его хватки, но безуспешно. — Я не шлюха, придурок. Отпусти меня!

Он отпустил меня, словно я была в огне. — Ты была моей шлюхой - и очень хорошей. Ты заставила меня думать, что ты моя, что тебе не все равно. Какой же я был дурак. Марко все время говорил, что я не могу тебе доверять, и он был прав.

– Пошел ты и пошел Марко. Я никогда не просила об этом!

– А ты не просила? Ты так хотела, что чуть не захлебнулась, как тогда, в конюшне, когда умоляла пососать мой член. И теперь я знаю, почему. Когда ты узнала, что мой сын гей, ты положила глаз на меня. Плата будет больше, верно?

Господи, услышав эти слова, я едва не погибла. Моя грудь была изрезана тысячей мелких порезов, каждый вздох давался с трудом. Да, мы играли в игры, я позволяла ему унижать себя, но я никогда не думала, что он в это верит. Я никогда не думала, что он считает меня шлюхой, копающейся в золоте.

А теперь я носила его ребенка? Какой же идиоткой я была.

– Ты - мудак.

– А ты гребаная лгунья. Я больше никогда не смогу тебе доверять. — Зарычав, он поднял со стола стеклянное пресс-папье и швырнул его в стену, где оно разбилось о картину. Я прикрыла голову, так как стекло разлетелось повсюду, а разбитая рама упала на пол.

Затем я подняла руки и отпрянула от него. — Ты сумасшедший. Никогда больше не приближайся ко мне.

Его грудь вздымалась, а рот искривился в зловещей гримасе, глаза были такими холодными и жестокими, что я вздрогнула. — Тебе не стоит беспокоиться об этом. Я бы никогда не стал спать с той, кто так меня предал. Марко! — прорычал он.

Марко не мог быть далеко, потому что дверь мгновенно открылась. — Sí, Rav (перев. с итал. да, Рав)?

Он продолжал по-английски, явно желая, чтобы я понял. — Отведи ее наверх и смотри, как она собирает сумку. Затем отвези ее в домик на пляже. Здесь ей больше не рады.

Я стояла там, ошеломленная. Он отсылал меня? Опять? Еще одно наказание от рук Фаусто Раваццани. Он надеялся, что на сей раз будет цунами?

Это была последняя капля. Он делал это слишком много раз, и я никогда не прощу его. —Ты ублюдок, — крикнула я. – Не приходи извиняться передо мной, когда поймешь, какую ошибку ты совершил. Потому что будет слишком поздно.

– Я никогда не меняю своего мнения, не после того, как кто-то предал меня. Ты мертва для меня, Франческа Манчини.

Сначала мой отец, теперь Фаусто? Черт, почему это так больно? Я схватилась за грудь, уверенная, что она расколется и выплеснется на шикарные восточные ковры.

– Хорошо. Теперь я могу вернуться в Торонто!

Он вернулся к своему столу и начал разбирать бумаги, отстраняя меня, как слугу. — После родов ты сможешь уйти.

– Я не позволю тебе забрать моего ребенка. Ты ужасный отец, и я лучше буду растить его одна.

– Увы, этого не случится. Ребенок мой и будет воспитываться здесь. Марко. — Он махнул кузену рукой. – Убери ее с глаз моих.

Комок страдания застрял в моем горле, обжигая, однако я не позволила ему увидеть, как я плачу. С какой стати я вообще хотела остаться здесь? Он назвал меня шлюхой и сказал, что я предала его.

Потому что ты любишь его.

Да, люблю, и какой же дурой я была, влюбившись в такого ужасного человека. Я заслужила одиночество и разбитое сердце.

–О, и забери у нее мой телефон, — добавил он. – Она не возьмет ничего из того, что я купил для нее.

Как только я подумала, что мне больше не может быть больно, он вырезал еще больше из моей груди. Он считает меня золотоискательницей. Что я была шлюхой, которая занималась этим ради яхты, одежды и драгоценностей.

Черт. Его.

Я выдернула телефон из заднего кармана и швырнула его в стену, где он раскололся и упал. — Ты пожалеешь об этом, Фаусто Раваццани. Я лучшее, что когда-либо случалось с тобой. И будет слишком поздно, когда ты это поймешь.

– Cugino (перев. с итал. кузен), — сказал он нетерпеливо, даже не поднимая глаз.

Марко коснулся моей руки. — Синьорина Манчини.

– Не трогайте меня. — Я отпрянула от него и вышла, высоко подняв голову. Я выйду как королева, несмотря на то, что Фаусто обошелся со мной как с грязью.

И тогда он может упасть замертво.

Фаусто

Все в моем доме ненавидели меня.

Прошло две недели, а Джулио все еще не разговаривал со мной, его глаза были полны печали и боли в сердце. Зия была в ярости от того, что я отослала Франческу. Я не мог объяснить ей почему, только сказать, что Франческа предала меня. Зия ответила, что это чепуха, что Франческа была влюблена в меня, а я своим характером все испортил.