— Если мама достала рог — это серьёзно, — Бриен совершенно не желал успокаиваться. — Мне надо к брату!

— Давайте не менять тему! — взмолилась Софи. — Мы с этими гробами рванули к университету, потому что земля на кладбище зашевелилась сама собой. Никто не хочет узнать, почему это произошло?

— Ты же видела лича, — отмахнулся Бриен. — Он поднимает кладбище, так что никакой сложной угадайки. Любой ребёнок знает, что лич первым делом собирает несметную и непобедимую мёртвую армию. Поэтому личей никто и не любит.

Судя по лицу Софи, он в число «любых детей» не входила и впервые об этом слышала. Я, на удивление, тоже от такой информации была ранее спасена, и сейчас мне оставалось только моргать.

— Каждый лич? — на всякий случай уточнила я.

— Каждый, — подтвердил Бриен. — Поэтому обычно даже одного лича больше, чем нужно. Их же толком ничем не убьёшь!

— Я уверена, что ты справишься, — как можно убедительнее произнесла я и посмотрела на Звояра. — Бриен, дорогой мой, а теперь-то, совершенно мёртвого некроманта ты можешь упаковать в камень?

Клементина, которая на словах «дорогой мой» невнятно забубнила под нос что-то нелицеприятное, тут оживилась.

— Да, Бриен, дорогой! — пропела она. — Перекрой гробы, чтобы они стали полностью алмазными. Тогда можно точно не беспокоиться, что игла вывалится и Звояр воскреснет! Три лича точно перебор!

— Три лича, конечно, перебор, — я упёрла руки в бока. — Но с каких это пор меня надо убивать вместе с ним? Мы что, вернулись в Малые века, когда жён, прислугу и любимого дракона хоронили вместе с магом? Так я напомню — я ему не жена!

— Прекратите ругаться, нам надо решить со Звояром, личом на кладбище и спасти Даррена! — остановил нас Бриен.

— И кто-то должен помочь мне с вашим ректором! — крикнул с лестницы Викуэль. — Ректор ваш, а тащу его я!

— Мне кажется, дорогая Лисонька, вам стоит уплотнить меня. Несколько капель крови, пара небольших ритуалов… — ректор Грайд замялся, но уверенно закончил. — Кто-то должен руководить университетом в момент опасности!

— Не трать кровь понапрасну, — Малассеция подлетела так близко, что я поспешила спрятать исцарапанные руки за спину. — Кто-то должен остановить лича. Кто это сможет, если не я?

— Будешь заниматься материализацией призраков, вспомни, что мы с тобой дружим три года, — влезла перед зашипевшей от негодования эйри Кайса.

— Вообще, если уж тратить кровь, то на что-то красивое, — влез ещё один призрак. Я протёрла глаза. Вокруг становилось всё призрачнее.

— Вас я вообще не знаю! — я ткнула пальцем в последнего говорящего.

— Не слушайте его, это учитель танцев, — отмахнулся ректор.

— В университете не преподают танцы, — я нахмурилась.

— Учителя танцев не очень живучие, — ухмыльнулась эйри. — Но вкусные. По крайней мере, один из них.

— Тьфу ты! — я выругалась, чувствуя, как мне снова припекает зад. Будто привет из дома! Сейчас мне было жаль, что инквизиторская армия застряла где-то в приграничье. Сейчас бы инквизиторы не помешали. Они наверняка знали, как справляться с личом!

— Ну всё, мне это надоело, — призраки отвлекли меня зря, но откуда нам было знать?

Клементина снова устала ждать, когда я наговорюсь с мёртвыми. А может, ей просто понравилось убивать. Или так сильно взбесило моё обращение к Бриену? Я не знала.

Но она достала откуда-то второй кинжал и вонзила мне в грудь.

По самую рукоятку.

'Порой люди завидуют феям и другим летним существам.

Засыпая на всю зиму, летом они просыпаются обновлёнными.

Их память хранит только это лето, и не существует прошлых лет.

Человек же несёт в своём мозгу всю свою память'.

Клементий Астаросский.

«Трактат об изучении богопротивных магических существ от феи до человека».

Конечно, Клементина ударила кинжалом не меня, а ту Белку, что лежала в гробу, но больно было, похоже, обеим! По крайней мере, я согнулась пополам и захрипела от боли, а та вторая не стала корчить из себя крутого некроманта и садиться, прежде чем испустить дух, а просто тихо умерла во сне.

Я знала это, потому что мне вдруг стало так пусто и больно внутри, что всё снаружи перестало быть важным. Я замерла, потому что даже вдохнуть мне было больно, и потерялась в темноте.

Только успела подумать, что вот так, похоже, и умирают. Не так уж долго, хоть и больно, да слишком рано я об этом узнала. Ничего не повидала толком.

Словно в ответ моё злое несогласие со смертью, вокруг сильно посветлело и стало как-то ярче, чем было до неё. Я, и без того невысокая, оказалась совсем близко к полу, словно лежала на нём. Но было совсем не холодно, а тепло и мягко.

Сначала мне показалось, что это моё детство. Кто-то из инквизиторов говорил, что перед смертью человек видит всю свою жизнь. Но он использовал слово «пролетает», и я полагала, что это будет быстрое мелькание кадров. Самые яркие события. Вместо этого я лежала на пушистом коврике в красивой комнате, и мягкие тёплые руки гладили меня по спине.

Я уже тут заподозрила, что это не моё детство. Не могла моя мама вот так нежно меня гладить. Не заточена она под такое! А те девы из монастыря, что воспитывали меня маленькую, и вовсе до такого додуматься не могли. А тут ещё перед моим лицом остановились чьи-то ножки в крошечных, но очень красивых ботиночках.

— Она похожа на жука, — заявил обладатель ботиночек. — И не может говорить или ходить. Бесполезная.

Очень походило на Даррена, но вряд ли это был он. Если, конечно, у него не было сестры, умершей в младенчестве, которая затем переродилась в меня.

— Вовсе нет, — нежный женский голос заставлял меня вслушиваться словно в музыку. — Это твоя сестрёнка. Однажды она станет твоим лучшим другом.

Мама девочки, которой никак не могла быть я, говорила ещё и ещё, рассказывая сыну сказку о том, какими мы вырастем. Мальчик давно сел на пол, отчего я могла видеть не только его ботинки и коленки, но и аккуратную рубашечку с вышивкой по воротнику, подбородок с ямочкой и длинные для такого маленького мальчика волосы точно такого же цвета как мои.

Кажется, я уснула, убаюканная ласковым маминым голосом, но снова проснулась, будучи уже постарше. Я сидела на стульчике с самым изумительным детским сервизом, который только можно представить. Я даже не знала, что такие игрушки бывают. Сама я в детстве играла с настоящими кастрюлями и чашками и регулярно оставалась без сладкого за разбитую посуду. Тот же мальчик, но постарше, стоял у окна и смотрел куда-то вдаль.

— Ты идёшь играть? — я топнула ножкой. Похоже, в этой прошлой жизни я была той ещё капризулей. Хорошо ещё, что по обоим эпизодам было видно, что этот братик не Даррен и вообще не кто-то из Гастионов. Мне не хотелось кровного родства с ними даже в прошлой жизни.

— Подожди, — недовольно откликнулся он. — Вдруг нам придётся прятаться?

Я, которая не я, очевидно знала игру в прятки и не любила её. Прятались они с братом всегда или в сундук, или в каморку за висящим гобеленом. Там было пыльно, и меня тянуло в сон. Я так иногда и засыпала на руках брата. А если спать не хотела и пыталась капризничать, брат больно щипал меня за пухлую ручку и грозился больше никогда не играть со мной в чаепитие.

— Не хочу в прятки, хочу пить чай, — снова заныла я.

Мальчик отвернулся от окна и пошёл ко мне. Тень падала на его лицо и не давала разглядеть как следует.

— Исса, — серьёзно, как взрослый, произнёс он. — Мама сказала, чтобы я берёг тебя, пока она ищет хорошее место для пряток. Она оставила меня за старшего, и я не подведу.

Я видела ещё несколько отрывков. Снова красивая женщина с тёплыми руками несла меня, завёрнутую в одеяло и сонную. Пела колыбельную в каком-то крошечном домике посреди тёмного и тихого леса. Снова меня несли, потом брали другие руки. Кто-то переговаривался рядом совсем негромко. Кто-то плакал.