Дверь за моей спиной с грохотом распахивается, и я подпрыгиваю, оборачиваясь, чтобы обнаружить Роджера в дверном проеме. Его лицо, как обычно, искажено гневом, но на этот раз в нем есть что-то… не то. В его глазах есть что-то, чего я не узнаю.

— Почему ты не поприветствовала меня у двери? — спрашивает он, бросая ключи и бумажник на стойку. — Хорошая жена приветствует своего мужа.

Я бросаю взгляд на духовку. Блюдо внутри выглядит подгоревшим, курица, которую я жарила, давно подсохла. Ужин испорчен. Таймер начинает пищать, сигнализируя мне, что пора вынимать курицу.

— Мне нужно было убрать курицу, — оправдываюсь я, хотя и знаю, что это невозможно исправить. — Я собиралась подойти поздороваться..

Я хорошо помню это воспоминание. Это было через несколько недель после смерти моей мамы. Я все еще боролась с горем, все еще пыталась функционировать и явно терпела неудачу.

До Роджера доносится запах курицы, когда я открываю дверцу духовки, и его лицо морщится.

— А у тебя ужин сгорел, — рычит он.

Без предупреждения он хватает меня сзади за шею, когда я наклоняюсь к духовке. Он сжимает меня так сильно, что я вскрикиваю от боли и, чтобы сохранить равновесие, хватаюсь за край дверцы духовки. Я кричу, когда обжигаюсь, и отдергиваю руки, отбиваясь от него. Я слаба по сравнению с Роджером, поэтому почти ничего не могу сделать.

— Пусть это будет тебе уроком, — ухмыляется роджер мне на ухо. — Ты приветствуешь меня, когда я прихожу домой, предпочтительно на коленях. — Он прижимает мое лицо ближе к дверце духовки.

— Остановись! Пожалуйста! — Я кричу, отчаянно пытаясь вырваться.

— И не сожги ужин, — рычит он, прежде чем прижать мое лицо к дверце духовки. Запах горящей плоти наполняет мои ноздри.

Я резко просыпаюсь, крича от ужаса и тянусь к шраму на щеке, оставшемуся с того момента, как Роджер впервые по-настоящему показал свою чудовищную сторону. Я никогда не видела его таким злым. После этого меня жгли, избивали, покрывали шрамами, избивали дубинкой и всем остальным, что вы только можете себе представить. Мне требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать, что это был всего лишь кошмар, и Роджера здесь со мной нет, но в эти секунды откидные створки моей палатки распахиваются, и появляется Спейд.

— Ты в порядке? — спрашивает он. — Что случилось?

Я покрыта холодным потом и дрожу от страха, несмотря на осознание того, что это был всего лишь сон. Я дрожу так сильно, что у меня стучат зубы.

— Прости, что разбудила тебя, — бормочу я. — Это был просто плохой сон.

Он секунду смотрит на меня, прежде чем заходит в палатку и забирается на мою кровать.

— Подвинься, — командует он.

Я делаю, как он говорит, ожидая, что он сядет на край матраса. Вместо этого он ложится и похлопывает по подушке, предлагая мне сделать то же самое. Когда я это делаю, он крепко прижимает меня к своему телу, его тепло прогоняет мой страх и холод. От утешения, которое я нахожу в его объятиях, мне хочется плакать, но я сдерживаюсь.

— Когда я впервые пришел в цирк, мои воспоминания преследовали меня, — бормочет он. — Наличие кого-то рядом помогает.

— Кто тебе помог? — шепчу я, прижимаясь к нему.

— Харт, — отвечает он. — Мы оба страдали от ночных кошмаров, и мы вместе прогоняли их. Мы сделаем то же самое для тебя.

Когда он замолкает, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него через плечо.

— Спейд?

— Да?

— Спасибо тебе, — шепчу я.

В следующий раз, когда я засыпаю, Роджер не вторгается в мои сны. Это делают только Спейд и его тигрица, каждый из которых дарит тепло и прогоняет мои кошмары.

Когда я снова просыпаюсь, Спейда уже нет. Вместо этого я нахожу Клаба, ожидающего меня снаружи, он скрестил руки на груди и молча смотрит на главный шатёр.

— Хильда просила передать тебе, что она до сих пор не знает, какие это были карты, поскольку ни одна из ее не пропала, — говорит он вместо приветствия. — Она просто сказала быть осторожной.

Я провожу рукой по волосам и морщусь.

— Отлично. Зловещая угроза нависла над моей головой. Как раз то, что мне нужно.

Клаб смотрит на меня.

— Я могу отвлечь тебя, — предлагает он, — если хочешь.

Я колеблюсь. Мне еще несколько недель ходить на костылях, поэтому я не могу делать многие вещи. Как бы Клаб ни захотел меня отвлечь, я уверена, он примет это во внимание.

— Мне бы не помешало отвлечься, — признаю я. И от странного предупреждения Хильды, и от мыслей о Харте и Даймонде, терзающих мой разум.

— Я разучивал новый номер. — Он кивает. — Ты можешь мне помочь.

Я поднимаю брови.

— Что? Ты собираешься проглотить что-то большее, чем меч? Зонтик?

Он смеется и жестом приглашает меня следовать за ним на вершину.

— Я имею дело со всеми клинками, Куинн. Не только с глотанием шпаги.

О. Я этого не осознавала, хотя, вероятно, должна была. Он разрезал фрукты и овощи и орудовал мечом так, как будто знал, что делает. Конечно, он знает толк не только в этом.

Различные исполнители тренируются в главном шатре. Наверху некоторые воздушные гимнасты и акробаты репетируют с сеткой под ними.

— Я думала, Харт не любит сетки, — комментирую я, наблюдая, как один из акробатов поскальзывается и падает.

— Он не любит, — отвечает Клаб. — Сетка предназначена для других, чтобы они отрабатывали новые трюки. Харт обходится без неё, но он совсем другое животное. Остальные предпочитают отрабатывать новые приемы с сеткой.

В этом есть смысл. Ни один из них не находится на том же уровне безумия, что и Харт.

— Так в чем фокус? — Я спрашиваю, хотя в этом не было необходимости. Перед нами большое колесо. На нем есть маленькие колышки и ремешки. В центре нарисована золотая звезда, а по краям идут красные и белые кольца. — Подожди, а это что еще такое?

— Я спросил доктора Луи, можешь ли ты участвовать, и он сказал «да», при условии, что ты не будешь переносить вес на больную ногу, — объясняет он, подводя меня к колесу. — Он берет мои костыли и откладывает их в сторону, прежде чем поднять меня на него. — Держись здесь и здесь, — инструктирует он, продевая мои запястья в кожаные ремни. — Ноги идут сюда. Не переноси свой вес на сломанную ногу. Колесо должно немного ослабить давление.

Пока он пристегивает меня ремнями, акробаты заканчивают свою тренировку и выходят из шатра, оставляя Клаба и меня наедине. Он стоит невероятно близко ко мне, его ловкие пальцы танцуют по моей коже, пока он проверяет фиксаторы и застегивает кожаный ремешок вокруг моей талии.

— Для чего именно это? — Спрашиваю я, мой голос немного хрипит из-за его прикосновений.

Он смотрит на меня сквозь ресницы, его глаза полны озорства.

— Ты боишься ножей, Эмбер?

Я думаю над вопросом. Меня кололи и резали. Ножи причиняли мне боль много раз, но боюсь ли я их?

— Нет, — отвечаю я. — Вроде как, нет.

Он кивает.

— Хорошо. Не дергай круг. Стой спокойно.

Он подходит к столу, которого я раньше не замечала, уставленному ножами.

— Даймонд говорит, что я могу добавить это в свой номер на следующей неделе, — бормочет он, поглаживая металл ближайшего ножа. — Но мне нужно найти кого-то, кто согласится стать мишенью.

Он поднимает нож и крутит между пальцами.

— Итак, ты нашел меня, — бормочу я.

— Я мог бы пытаться убеждать кого-нибудь из зрителей каждый вечер, — говорит он, пожимая плечами. — Но для практики мне нужна готовая цель. — Без предупреждения он бросает в меня нож. Я вздрагиваю, когда он с громким стуком вонзается в дерево у меня между ног. — Расслабься, — говорит он. — Я не причиню тебе вред.

Словно в насмешку надо мной, он бросает еще один. На этот раз он приземляется у моей шеи, так близко, что, клянусь, я чувствую дуновение ветра. Я задыхаюсь, но не двигаюсь, боясь, что именно по этой причине он попадет в меня. Теперь я понимаю, почему ему нужно, чтобы я оставалась неподвижной.