Асет выждал немного и постучал снова.

На этот раз мальчишка выскочил на улицу. Асет успел спрятаться за углом.

— Эй, кто там? Что нужно? — рассердился мальчишка.

Он постоял, дожидаясь ответа, затем громко сказал, обращаясь в темноту:

— Ну, вот что: Чинара не выйдет! — И добавил, словно в раздумье:- Спустить, что ли, собак?

Асет так и замер, крепко сжимая кол.

— Ладно, но если еще будешь стучать, спущу собак обязательно! — предупредил мальчишка и ушел в дом.

Асет пошел назад. «Может, это к лучшему», — сказал он себе.

Над ним прямо-таки кишели бесчисленные звезды; точно пыль, клубился Млечный Путь. Будто кто-то недавно проехал, разделив небо надвое.

«Завтра уеду, и на этом все кончится. Прощай, аул», — подумал Асет. Он вспомнил, как сын плакал на перроне, тянул к нему ручонки. Теперь-то он спит, вкусно причмокивая. А жена, наверное, тревожится — еще не привыкла к его поездкам, — ходит по комнате, прислушивается к каждому стуку. Надо было взять ее с собой: ей-то, городской женщине, все здесь в новинку.

Потом он вспомнил своих друзей. Может, сидят в эту минуту в ресторане и кто-нибудь, подняв рюмку, говорит: «Давайте-ка выпьем за Асета». Ну разве не счастлив тот, о ком помнят другие?..

У дверей маячила рослая фигура. В полосе света, выбивающегося из прихожей, он узнал своего братца Абдибая. Абдибай расхаживал, точно маятник, туда-сюда, сюда-туда, поджидая кого-то. Асет впервые видел его таким нетерпеливым. Заметив брата, Абдибай устремился навстречу.

— Машина на ходу? — спросил Асет. — Завтра уезжаю. Отвези пораньше.

— Машина-то готова, — сказал братец и неожиданно добавил:- Чинара придет попозже. Вот только уснет отец.

Господи, откуда он знает? Асет промолчал, застигнутый врасплох, но Абдибай ни о чем не спросил.

Они вошли в дом. Веселье было в разгаре, и Асет с первого же взгляда понял, что молодые гости заняты игрой в «соседи».

— Иди-ка сюда, Асет! Подыщи себе соседку, — потребовал ведущий и поднял молодого парня, сидевшего рядом с Саулетай:- Лепешка, а ну-ка, освободи место для гостя.

Асет беспомощно потоптался и, не придумав ничего, что позволило бы ему увильнуть, сел возле Саулетай.

— Здравствуй, — хрипло прошептал он.

— Здравствуй, — так же шепотом ответила Саулетай, видимо, и ей было не по себе.

— Итак, — начал ведущий, — вначале отвечают девушки, дружат ли они со своими соседями. Та, что не дружит, может купить соседа по душе. Начнем, Лейла, с тебя… Дружишь ли с соседом?

— Что ты! Вечно в ссоре. Не дает житья, только и знает, что ругается, — заявила, смеясь, светлолицая девушка.

— А чей сосед тебе нравится?

— Сосед Битайки!

— Битай, ты отдаешь своего соседа?

— Как бы не так!

— Битай не хочет расставаться с соседом. Лейла, какую казнь ты предлагаешь?

— Пусть споет.

И пошла игра по кругу. Асет и Саулетай сидели в напряженном молчании, ожидая своей очереди. Временами его так тянуло взглянуть на Саулетай, что он невольно косил глазом. Порой он замечал, что глаза соседки тоже так и тянутся в его сторону.

«Красивая, ах, какая красивая», — сказал он себе.

— Саулетай! — раздался голос ведущего. — А вы с соседом дружны?

— Дружна, — быстро сказала Саулетай.

— Докажите.

Теперь Асет решился взглянуть на нее в упор, но глаза Саулетай были стыдливо опущены.

— В мире мы, — пробормотала она.

— Это на словах. А вы покажите нам на деле, какие вы дружные. Тогда мы поверим, — не унимался ведущий. — Мы ждем! — сказал он грозно.

Саулетай повернулась к Асету и слегка коснулась губами его щеки.

— Давно бы так, — одобрил ведущий.

— Ну, что ты пристал? Прямо душу вымотал, — засмеялась Саулетай, и в ее голосе уже не было прежней напряженности.

Асет и сам чувствовал, как проходит ощущение скованности, — теперь их взгляды встречались. Он видел в ее лице следы пережитого и думал: «Вот бедняжка…»

Саулетай, словно прочтя его мысли, спросила:

— Когда уезжаешь?

— Завтра.

— Почему так спешно?

— Дела… Работа…

— Ученым стал. Наверное, тебе скучно здесь.

Асет неопределенно пожал плечами.

Саулетай сказала что-то еще, но он уже не слушал, потому что в этот момент в комнату вошла улыбающаяся Чинара.

Она присела возле Абдибая, и они быстро-быстро зашептались, то и дело посмеиваясь.

Асет ловил ее взгляд. Но Чинара непростительно долго не замечала его.

«Что случилось? Ведь она знает отлично, что я здесь», — подумал он, морщась от обиды.

— У тебя что-нибудь болит? — встревожилась Саулетай.

— Нет, нет. Не беспокойся.

— Друзья, а теперь соседи танцуют. Учтите: сосед с соседкой! — объявил ведущий.

Кто-то включил радиолу, на всю комнату загремел вальс, несколько пар закружились между столом и дальней стенкой, и среди них — Чинара с Абдибаем. Даже теперь она шепчет Абдибаю что-то и смеется, смеется счастливо.

Асет подумал, что нужно сейчас же вызвать ее на улицу. Но Чинара не замечала его.

Когда танец закончился, Асет решил, что пригласит ее на следующий, но, пока он пробирался между стульями, она опять пошла танцевать с Абдибаем.

И только когда он, рассердившись, решил уйти и проходил мимо нее, она взглянула на него, улыбнулась и произнесла:

— Здравствуйте!

Он замер в ожидании, но она отвернулась, и Асет, еле сдержавшись, кивнул с достоинством и вышел из дома.

Он прошагал вдоль строя посвистывающих, посапывающих самоваров, вышел на улицу и направился к окраине аула, к тому холму, на который он вчера поднялся вместе с Чинарой.

Холм был открыт всем ветрам, и Асету стало холодно. Внизу горели, помигивая, огни аула.

Асет вспомнил слова Чинары: «Он потерял голову, не знает, где явь, где сон…» Глупенькая, что она понимает? И ему стало легче, он постепенно приходил в себя.

Он еще долго стоял на холме, глядя на отходящий ко сну аул, на молчаливую, плотно укутавшуюся во мглу вершину Ешкиольмеса. Эти места уже не вызывали в нем сентиментального умиления. Они просто были дороги, как то, что напоминает нам о добром и ушедшем навсегда.

«Что случилось со мной? — подумал он, точно отрезвев. — От водки или от глупости? А ну-ка, брось валять дурака. Возьми себя в руки. Сам же потом посмеешься над собой, вместе с друзьями… И все-таки: «Как нежен твой взгляд, милая…» Черт побери, находят же слова эти поэты!»

От хмеля не осталось и следа — все выдул ветер. Дрожа от холода, Асет спустился в аул. Сейчас он возьмет пальто и отправится в дом сестры, ляжет спать… А утром — на станцию.

До ограды еще оставалось с полсотни шагов, когда его ухо уловило мелодию старинной песни. Женский голос тосковал по молодости, сожалел о красоте, которые никогда не возвращаются.

Асет застыл на месте. Песня гипнотизировала его, манила, и он, подчиняясь, пошел на голос.

Пели на кухне. Там, в дыму, за большим столом собрались женщины. Целый день они кормили, поили гостей и вот теперь расстелили дастархан для себя.

Посреди их компании сидела Загипа в съехавшем набок платке и, закрыв глаза, раскачиваясь на стуле, запевала:

На выси Ушкара, как два барабана,

Бьют родники, вода течет широкой рекой.

Около нее крутился мальчик лет десяти, теребил ее за рукав, хныкал:

— Мама, пойдем домой! Я хочу спать!

А по изможденному лицу Загипы струились редкие слезы.

В душе Асета все перевернулось. «Господи, ради чего мы живем, — думал он, — для того, чтобы жалеть о своем прошлом? Почему мы уходим оттого, что нам кажется прекрасным?»

Какие там красивые парни и девушки,

И зачем только я покинула этот желанный край?

И не случится ли и с ним подобное? Но где ты, Ушкара? Где то прекрасное племя смелых парней и чудесных девушек, о котором мечтал создатель песни? Если бы знать! Может, его собственная Ушкара останется здесь? Человек ненасытен, все-то ему мало. Мало ему одной Ушкара. Найдет ее — и дальше, дальше…