— Ты хочешь домой? Если тебе пора, я провожу.

— А я не спешу!

— Нет, отчего же! Я провожу.

— Все равно не пойду! Не хочу! Не пойду!

Она вдруг прильнула к его груди, прошептала:

— Дяденька, милый, мне холодно.

Асет обнял ее, стараясь согреть, долго целовал. Она закрыла глаза и отвечала неумело, беспомощно…

— Расскажите что-нибудь, — попросила она потом.

— Что же тебе рассказать?

— Ну хотя бы спросите о чем-нибудь.

«О чем же ее спросить?»- подумал Асет.

— Ты хорошая или плохая?

— Не знаю сама… Наверное, хорошая.

«Милая, наверное, ты и в самом деле хорошая. Я совсем не знаю тебя. Но верю, что ты славная, даже очень славная девушка», — подумал Асет.

— А что скажут люди завтра? Ты не боишься?

— Мне-то какое дело. Но не будем об этом. Давайте поставим точку. Все!

— Голубушка, у тебя есть любимый?

— Нет!

— Почему? Ты такая славная!

— Не знаю!

— А раньше ты целовалась?

— Только раз, когда училась в школе, с одним парнем. И вот теперь с вами.

Ни с того ни с сего Асет заревновал Чинару к тому неизвестному парню, что однажды поцеловал ее.

— Где он сейчас? Этот «один парень»? — спросил он насупившись.

— Служит в армии.

— И вы, конечно, переписываетесь?

— Да.

— И ты его любишь? — продолжал он придирчиво.

— Теперь не знаю… Раньше не любила точно, даже терпеть не могла, когда он был здесь. Ходит все, ходит, никак не отвяжется. Потом он уехал, и я стала скучать. Наверное, так нужно: кого-нибудь ждать, скучать по ком-нибудь, — проговорила она задумчиво.

«А ведь ты нравишься мне все больше и больше. Увидел тебя, и все во мне будто перевернулось. Что и говорить, я влюбчивый человек — стоит появиться красивой девушке, и уже голова кругом идет. Но ты совсем другая, Чинара, особенная. Смелая, независимая», — произнес он мысленно.

— Я замерзла, — сказала Чинара.

— Но что же я могу поделать? У меня тоже зуб на зуб не попадает…

— Погодите… Я придумала… Вон там, на крыше сарая, есть сено, я знаю. Давайте заберемся туда, а? — прошептала она заговорщически.

— Отличная идея! Пошли.

Он помог ей забраться на крышу, потом залез сам. Они зарылись в мягкое сухое сено. Сено шуршало, его горьковатые запахи щекотали ноздри. В горле запершило. Асет сморщился, чихнул. Наконец они освоились, пригрелись.

— А здесь чудесно! — заявила Чинара. — Правда?

— Здесь великолепно!

— Представьте: открываются кавычки, а потом «бу-бу-бу», и кавычки закрываются. А теперь угадайте, что я сказала.

— Итак, кавычки открываются, и ты говоришь: «Я никуда не пойду отсюда. Буду здесь спать». Кавычки закрываются. Не так ли?

— Вы просто читаете мысли… А в конце я поставила точку. Сейчас ваша очередь, начните с новой строчки. Вот вам тире, говорите!

— Милая, я тебя…

— Все ясно! Можете оставить многоточие.

Асет повернулся на спину, посмотрел на звезды. Они мигали, переливались. Чинара зашуршала сеном, прижалась к его плечу.

— Дяденька!

Он распахнул пальто и привлек девушку к себе. Около его лица поблескивали глаза Чинары, он угадал в них страх и ожидание. Чинара замерла в его объятиях, он слышал ее неровное дыхание.

«Где же ты была до сих пор? Почему ты опоздала на ярмарку, где раздают сердца? — подумал он в отчаянии. — Нет, опоздала не ты. У тебя все еще впереди. Это я ушел, не дождавшись тебя!»

Ему хотелось сказать ей что-нибудь особенно прекрасное. Он вспомнил слова: «Как нежен твой взгляд, милая…» Но это были чужие строки, чужие чувства. Он мог только позавидовать поэту.

— «Он совсем потерял голову, не знает, где явь, где сон», — произнесла Чинара.

— Что ты говоришь? — не понял Асет.

— Это я прочитала в одной книжке. В общем, там один герой влюбился и потерял голову, не знал, бедняга, где сон, где явь. Так в книжке и написано. Очень хорошая книжка! А моей подружке не нравится. Что это за герой, говорит, который теряет голову. А по-моему, это здорово! Потому что так бывает, когда много мыслей и голова трещит от них, разрывается. Правда, дяденька?

— Не знаю. Со мной этого не было.

— А со мной часто случается! Будто для меня написали. Ну и молодчина этот писатель!

Асет невольно ему позавидовал. Он как-то встречал его в Алма-Ате, и тот был для него человеком из плоти и крови. Наверное, поэтому ревность кольнула Асета.

— Вы чем-то расстроены?

— Я не расстроен. Просто задумался…

— Сказал мой дяденька расстроенно.

Они не выдержали, расхохотались разом, и Асет почувствовал, что напряженность, сковывавшая их, исчезла. В сарае зафыркала, заржала растревоженная лошадь.

— Тише, — прошептала Чинара и приложила к его губам палец.

Они притихли, кажется, вовремя. Напротив, в окнах дома, вспыхнул яркий свет. Потом скрипнула дверь, и в полосе желтого света появился старик в нижнем белье, в чапане, наброшенном на плечи. Он осмотрелся, будто принюхиваясь, затем подошел к сараю, открыл дверь. Они услышали, как внизу чиркнула спичка и, приветствуя хозяина, заржал конь.

— Никого нет. Просто померещилось, — сказал старик самому себе и закрыл на засов двери сарая.

Он походил по двору, бормоча что-то под нос и ушел в дом.

— Уйдем отсюда. Я уже согрелась, — сказала Чинара.

Асет спрыгнул с крыши сарая и протянул руки. Девушка скользнула по сену вниз, он подхватил ее и, задержав на мгновенье ее молодое крепкое тело, опустил на землю.

Они еще отряхивались от сена, счищали его в темноте друг с друга, выйдя на середину улицы, когда надрывно прокричали первые петухи.

Небо на востоке стало чуть темнее, а потом принялось светлеть, отгоняя ночь от горизонта. И ночь рассеивалась и отступала.

— Постоим еще чуточку, а потом я побегу домой, ладно? — попросила девушка.

Они стояли посереди улицы, держась за руки. Блеклый предутренний свет смягчил черты ее лица, скрыл веснушки. Девушка посмотрела ему в глаза; взгляд ее был задумчивый и, как подумал с надеждой Асет, чуточку грустный.

— А о вас говорили, будто вы плохой человек.

— И что же? Каков я на самом деле? Неужели плохой? Она покачала головой.

— А вдруг они правы и вскоре ты разочаруешься?

Она опять покачала головой, затем спросила:

— Об этом вы уже, наверное, знаете. Ну, о том, что зимой застрелились парень и девушка?

— Мне рассказывали.

— Вы бы могли так поступить? — И она пристально взглянула ему в лицо.

— Не знаю, — сказал он, улыбнувшись, и спросил себя мысленно: «В самом деле, а смог бы я?»

Он притянул ее к себе, прижался щекой к ее щеке, блаженно закрыл глаза. И опять в памяти всплыли чужие слова: «Какая чистая, какая чудесная…» Почему он сам не поэт?

Рука его задрожала, и девушка тотчас же вывернулась из его объятий.

— До свидания! Мне пора!

Она побежала не оглядываясь.

«Наверное, и я бы мог, как Баглан», — подумал он, глядя, как девушка торопливо бежит по улице.

Чинара, словно услышала его мысли, вдруг обернулась и крикнула:

— Нет! Вы не сможете, агатай! Вы уже взрослый!

Весь этот день Асет ходил в приподнятом настроении. Он знал, что по его лицу бродит глупая счастливая улыбка, ловил удивленные взгляды и зятя, и сестры, и соседей, но ничего не мог поделать с собой. У него было ощущение, будто его жизнь до сих пор текла в каком-то сером, будничном сне, и вот он, наконец, проснулся и увидел то, ради чего можно жить по-настоящему, трудно и самоотверженно.

Его то и дело тянуло на улицу, он подчинялся внутреннему зову, выходил на улицу и посматривал на дом со злыми собаками, что стоял на краю аула. Он ждал, что вот-вот мелькнет вдали ее фигурка.

«До чего же все удивительно в жизни, — размышлял Асет, — разве я мог представить лет десять назад, чем станет для меня дом Шалгынбая?»

Он проглядел все глаза, потому что Чинара не показывалась, извелся, дожидаясь, когда повечереет, а день тянулся долго и нудно, можно подумать, что ему не будет конца. Он возлагал все надежды на вечер, потому что вечером жених поведет невесту в дом, а значит, вчерашние гости соберутся вновь, и, конечно, придет Чинара.