В оставшейся носовой части находилась кают-компания. Здесь моряки могли померяться силами или одолжить книгу из небольшой корабельной библиотеки. По вечерам матросы и гвардейцы часто собирались здесь или на верхней палубе и горланили веселые морские песни. Среди хора голосов отчетливо выделялся один, чьи вокальные данные делали любую, даже самую похабную песню произведением искусства.

Самая нижняя палуба, представляющая из себя трюм, была доверху забита продовольствием, бочками с пресной водой, инструментами, запасной парусиной и досками. Ключ от складских помещений был только у капитана, Ионы и мистера Грея, а караул у двери всегда несли два вооруженных гвардейца. Не забыли конструкторы этой плавучей крепости предусмотреть место и для гальюна.

Экипаж «Отчаяния» должен был составлять двести матросов, пятьдесят гвардейцев и двенадцать офицеров. Неожиданно появившийся на корабле тринадцатый офицер оказался неожиданно популярен среди команды. Его ежедневные проповеди на верхней палубе не воспринимались агрессивно, а напротив, приветствовались моряками. Настолько, что капитан уже начал переживать за растущее влияние инквизитора на корабле. У походного храма выстраивалась очередь из желающих исповедаться в своих грехах матросов. Между тем пока проблем инквизитор не доставлял. По крайней мере, он точно не причинял те беспокойства, о которых рассказывал адмирал Харис, когда речь заходила об инквизиторе с его корабля.

Гвардейцы большую часть дня занимались тем, что стояли в карауле или оттачивали свои военные умения. Когда встречный ветер становился особенно сильным, сто двадцать матросов занимали свои места за веслами и принимались за синхронную работу в отработанном темпе. Часть матросов ежедневно поступала в распоряжение мистера Грея и трудилась на кухне. Две дюжины моряков следили за парусами. Самым невезучим доставалась обязанность по уборке корабля.

Жизнь на «Отчаянии» нравилась Кэру. К своему удивлению, он практически не скучал по оставленному позади дому. Однако, помимо тихой ненависти к Питу, Итан столкнулся с еще одной проблемой.

Десятник Уорт был моряком опытным, но человеком недостаточно зрелым в своих суждениях. Приказы молодого и еще зеленого лейтенанта, равно как и необходимость им подчиняться, выводили его из себя. Младший офицер с раненым самолюбием постоянно ставил под сомнение приказы мистера Кэрила и подтрунивал над ним, поддерживаемый гоготом своих товарищей.

Однажды Кэр вышел из себя и призвал Уорта к повиновению вышестоящему по званию офицеру. Ответ десятника оказался куда более дерзким, чем Итан мог позволить себе принять. Возникла ссора, в ходе которой в дело пошли кулаки. На лицах разнимающих их матросов был страх за судьбу товарища. Лейтенант и сам испугался. То, что произошло в тот день на палубе, могло настроить против него всю команду.

Капитан не мог оставить проступок Уорта безнаказанным. Двенадцать плетей он посчитал достаточной расплатой. Итан думал, что исполнение наказания возложат на него, но Хольт поручил это неприятное дело Оглу. Позднее капитан признался, что боцман сам попросил его об этом.

Во-первых, доверь капитан это дело Итану, авторитет лейтенанта был бы окончательно утерян. Уважение и сыновье отношение команды к своему боцману делали кандидатуру Огла наилучшей. Только ему они могли безропотно простить исполнение подобного наказания.

Во-вторых, Кэр никогда прежде не орудовал плетью и не мог соревноваться с Оглом в опыте. Умелая рука боцмана могла бы наносить удары, не причиняя при этом спине десятника Уорта невыносимую боль. Таким образом, Огл убивал двух зайцев, защищая сержанта и Итана одновременно.

В день наказания Уорта раздели по пояс и привязали к мачте. На палубе собрались практически все. Старый боцман тоже снял рубаху и сделал несколько ударов плетью по воздуху, проверяя ее. Капитан объявил причину наказания и начал отсчет.

— Раз! — плеть со свистящим звуком ужалила спину сержанта, оставив на ней красную полосу.

— Два! — и первый след от удара перекрыл второй, образуя крест.

— Три! — и сквозь сжатые зубы сержанта сорвался первый стон.

Голос капитана не дрогнул, когда он считал до двенадцати. Кэр отметил, что следы от ударов оставляли на спине сержанта полосы, но кожу не разрывали. Лейтенант должен был признать, что, если бы исполнение доверили ему, он бы, скорее всего, по своей неопытности не оставил живого места на спине наказуемого.

Наказание оказалось достаточно суровым, чтобы десятник Уорт усвоил урок, но недостаточно жестоким, чтобы превратить его во врага. Позднее капитан распорядился выдать лейтенанту и десятнику внеочередные порции эля, посадил их за один стол. Поговорив и признав свои ошибки, недавние противники пришли к мировому соглашению. Больше сложностей, связанных со своими командирскими обязанностями, Кэр не испытывал.

Позднее подобное наказание постигло только одного матроса. Как и предполагал Итан, интенданту было непросто заработать уважение команды. Моряки с трудом мирились с командованием желтого плаща. Один из них даже зашел так далеко, что, проходя мимо, толкнул офицера плечом. Заметивший это первый помощник Нортхэм не оставил проступок безнаказанным. Джереми был помешан на дисциплине и привлек обидчика мистера Грея к ответственности. Родрик лез вон из кожи, чтобы доказать свое право находиться на корабле, но команда принимала его с большим трудом, даже несмотря на то что интендант ежедневно радовал ее вкусными обедами.

После разрешения конфликта с Уортом Итан, в отличие от мистера Грея, смог поладить с матросами. Он многому учился у них, а они в свою очередь засыпали его вопросами, ответить на которые мог только тот, кто окончил академию. Кэру льстил тот энтузиазм, с которым его лекции выслушивала команда, и он охотно делился своими знаниями. Однако, в один вечер он получил выговор от капитана и сперва даже не понял смысла его претензии.

— Я заметил, что вы сильно сблизились с командой, мистер Кэрил, — сказал Хольт, когда офицеры собрались за столом.

— Да, сэр, нам есть чему поучиться друг у друга, — улыбаясь, ответил Итан, решивший сперва, что это похвала.

Ему хватило несколько секунд, чтобы пробежаться по лицам товарищей и понять, что хвалить его никто не собирается. Улыбка медленно поползла вниз.

— Вы не заметили, что каждый из присутствующих держит дистанцию при общении с матросами? Думаете, это просто так? — тон капитана не сулил ничего хорошего.

— Прошу извинить. Не думал, что теплые отношения с экипажем могут быть восприняты негативно, — встал в защитную позицию Кэр.

— Между офицерами и моряками не должно быть панибратства. Офицер должен являться кем угодно, командиром, отцом, но никак не другом. Как вы думаете, почему? Если вы затрудняетесь ответить, возможно, мистер Колгрейн нам поможет?

— Каждый офицер должен быть незаменим. Обладай команда полными знаниями о навигации и устройстве корабля, нужда в нас отпадет сама собой, — ответил Пит, явно испытывая неловкость из-за того, что его образованность ставит в неловкое положение второго лейтенанта.

— И что тогда? — настаивал на полном ответе Хольт.

— Значительно возрастает вероятность бунта на корабле, — лаконично закончил мистер Колгрейн.

— Верно. Должно быть, вы не очень внимательно слушали этот урок в академии, мистер Кэрил. Я бы попросил вас прекратить свое дружеское общение с командой, — ястребиный взор капитана просверливал Итана насквозь.

Кэру не оставалось ничего, кроме как признать свою неправоту. С этих пор он старался держать необходимую дистанцию при общении с командой. Случившееся не укрепило дружбу лейтенантов. Затаенная обида стала только сильнее. Пит хоть и невольно, но все же вновь публично унизил его, из-за чего атмосфера в их каюте стала еще более напряженной.

Как и обещал мистер Кэмбел, весь офицерский состав, кроме берегущего свое здоровье Пита, стал его постоянным клиентом по части борусского табака. Никто не бывал за дверью его каюты, но все подшучивали, что, должно быть, она от пола до потолка забита шелковыми мешочками с драгоценным сбором.