— Это точно, — успокоил ее Яблонский.

— Благодарю вас, — у нее вырвался едва заметный вздох, словно она до сих пор не могла поверить в то, что весь этот кошмар кончился и что теперь ей нечего бояться. Она сделала несколько шагов по комнате. — Сейчас я позвоню в полицию.

— Нет, — спокойно возразил Яблонский.

Она остановилась:

— Что вы сказали?

— Я сказал: нет, — пробормотал Яблонский. — Ни телефонных звонков, ни полиции. Обойдемся без представителей закона.

— Что вы этим хотите сказать? — На  щеках девушки загорелись два ярких красных пятна. Когда я в прошлый раз их видел, они говорили о страхе, на этот раз это, похоже, была злость. Поскольку ее отец потерял счет своим нефтяным скважинам, она, похоже, не привыкла, чтобы люди ей перечили.

— Мы обязаны вызвать полицию, — медленно и спокойно, словно объясняя что-то ребенку, сказала она. — Этот человек — преступник. Преступник, которого разыскивает полиция. Он — убийца. Он убил какого-то человека в Лондоне.

— В Саус-Венис он тоже убил человека, — спокойно добавил Яблонский. — Сегодня в 17.40 скончался патрульный Доннелли.

— Доннелли умер? — прошептала она. — Вы уверены в этом?

— В 18.10 я собственными ушами слышал об этом по радио. Сводку передали перед тем, как я, выслеживая вас, выехал со стоянки. Говорили что-то о хирургах, о переливании крови. Видно, судьба. Парень скончался.

— Это ужасно! — она мельком взглянула на меня. Ее глаза вспыхнули и тут же погасли, словно вид мой был ненавистен ей. — А вы еще говорите: «Не вызывайте полицию». Что хотите этим сказать?

— То, что уже слышали, — ответил он. — Никаких законников.

— У мистера Яблонского есть свои собственные соображения на этот счет, мисс Рутвен, — сухо сказал я.

— Суд над вами здесь будет скорым, — бесстрастно произнес Яблонский. — И для человека, которому остается жить не более трех недель, вы ведете себя довольно хладнокровно. Отойдите от телефона, мисс!

— Надеюсь, вы не станете стрелять в меня? — она уже пересекла комнату. — Вы-то ведь не убийца?

— Я не стану стрелять в вас, — согласился Яблонский. — Это противоречит моим планам. — Он сделал три широких шага и настиг ее. Движения его были быстры и бесшумны, как у кота. Он отобрал у нее телефонный аппарат и, схватив за руку, отвел к креслу рядом со мной. Ее попыток вырваться он даже не заметил.

— Значит, вы не хотите приглашать представителей закона? — задумчиво спросил я. — И их появление здесь сейчас не входит в ваши планы?

—Ты думаешь — пробормотал он. — Что поэтому я сейчас не стану стрелять?

— Да, именно так я думаю.

— Я не поставил бы на эту карту, — улыбнулся он.

А я поставил именно на это. Засунул ноги под кресло, руки положил на подлокотники, спинка его плотно прижималась к стене. Резко оттолкнувшись от кресла, я рванулся и нырнул почти параллельно полу, метя головой в живот Яблонского.

Мне не удалось попасть в свою мишень. Я хотел убедится, какие способности у этого уверенного в себе человека. Убедился. Он наглядно продемонстрировал кое-что: перебросил пушку из правой руки в левую, молниеносным движением выхватил из кармана пиджака кастет и с поразительной быстротой ударил напавшего на него сверху по голове. Конечно, он ожидал, что я выкину нечто подобное. И все же это зрелище было достойно самых искушенных ценителей: ловок был этот парень, очень ловок.

Потом кто-то плеснул мне в лицо холодной воды. Я со стоном сел и попытался проверить, что же случилось с моей головой. Но сделать это просто невозможно, когда руки связаны за спиной. Мне ничего другого не оставалось, как дать возможность голове самой позаботиться о себе. Я, прижавшись связанными за спиной руками к стене, с трудом встал на ноги и, шатаясь, доковылял до ближайшего кресла.

Взглянув на Яблонского, увидел, что он привинчивает глушитель к стволу своего маузера. Он поднял голову, посмотрел на меня и улыбнулся. Он всегда улыбался:

— В следующий раз едва ли смогу ударить вас так удачно, — спокойно сказал он. — А с этой штукой выстрела никто не услышит.

Я бросил на него злой взгляд.

— Мисс Рутвен, — продолжал он, — я намерен позвонить по телефону.

— А почему вы ставите меня в известность об этом? — она переняла мой тон, но он совершенно не подходил ей.

— Потому что я намерен позвонить вашему отцу. Прошу дать мне номер его телефона. Он нигде не зарегистрирован.

— А зачем понадобилось звонить ему?

— Дело в том, что за нашего друга, сидящего рядом с вами, объявлено вознаграждение, — любезно ответил Яблонский. — О вознаграждении сообщили сразу же после информации о смерти Доннелли. Местные власти штата готовы выплатить пять тысяч долларов всякому, кто даст сведения, которые помогут найти и арестовать Джона Монтегю Тальбота. Монтегю, да? — он улыбнулся мне.

— Продолжайте, — холодно сказал я.

— Власти объявили открытым сезон охоты на мистера Тальбота, — сказал Яблонский. — Они намерены заполучить его живым или мертвым, и их не очень-то беспокоит, в каком конкретно виде. А генерал Рутвен предложил удвоить это вознаграждение.

— Значит, предложил десять тысяч долларов?

— Да, десять тысяч.

— Ну и скряга.

— По последней оценке, старик Рутвен стоит двести восемьдесят пять миллионов долларов. Он мог бы, — рассудительно сказал Яблонский, — отвалить и побольше. Например, пятнадцать тысяч. Что для него пятнадцать тысяч?

— Продолжайте, — серые глаза девушки блестели.

— А свою дочку  папаша сможет вернуть за пятьдесят тысяч долларов, — холодно сказал Яблонский.

— За пятьдесят тысяч, — задыхаясь, проговорила она. Если бы Мэри была бедна так же, как я, то можно было бы понять, отчего у нее перехватило дыхание. Но она же сидела на куче денег!

Яблонский кивнул:

— Итак, пятьдесят тысяч за вас плюс пятнадцать тысяч, которые получу за выдачу Тальбота, как подобает любому добропорядочному гражданину.

— Кто вы? — дрожащим голосом спросила девушка. Казалось, она на пределе нервного напряжения. — Что вы за человек?

— Человек, который хочет — минуту, сейчас я досчитаю — который хочет отхватить шестьдесят пять тысяч долларов.

— Но это шантаж!

— Шантаж? — Яблонский вопросительно поднял брови. — Не очень-то вы знаете законы, крошка. Так вот, выражаясь языком закона, шантаж — это взятка за молчание, это деньги, выплаченные за то, чтобы купить себе безопасность, деньги, полученные в результате угрозы сообщить людям какие-то постыдные тайны человека. Вот что такое шантаж. Разве у генерала Рутвена есть какие-либо постыдные тайны? Сомневаюсь. Можно сказать, что шантаж — это требование выплатить деньги, прибегнув к угрозам. А где вы видите угрозу в данном случае? Я ведь не угрожаю вам. Если старик откажется выплатить выкуп, я просто уйду и оставлю вас наедине с Тальботом. И кто же посмеет обвинить меня? Я боюсь Тальбота. Он — опасный человек. Он — убийца.

— Но… но, в таком случае вы вообще ничего не получите…

— Свое получу, — усмехнулся Яблонский.

Я попробовал представить этого человека взволнованным или неуверенным в себе. Это было невозможно.

— Пригрожу старику, и он не станет рисковать своим детищем. Заплатит все до копейки, как миленький!

— Но киднепинг — преступление, — медленно произнося слова, сказала девушка.

— А кто это отрицает, — радостно согласился Яблонский. — За киднепинг полагается электрический стул или газовая камера. Именно такая смерть и ждет Тальбота. Ведь похитил-то вас он, а не я. Что касается меня, то я только брошу вас здесь. А это не киднепинг, — голос его стал жестче. — В каком отеле остановился ваш отец?

— Он живет не в отеле, — голос Мэри был ровным и безжизненным: она проиграла это состязание. — Отца нет в городе. Он находится на объекте Х-13.

— Говорите яснее!

— Объект Х-13 — одна из нефтяных вышек. Она находится в море в двадцати или двадцати пяти километрах отсюда. Это все, что мне известно.

— Значит, в море? Вы имеете в виду одну из плавучих платформ для бурения нефтяных скважин? А я-то думал, что все они находятся на заболоченных реках где-то за штатом Луизиана.