Если бы мне удалось поймать ублюдка, ответственного за эти смерти, тогда ее подруга все еще была бы здесь, и Лейла не стала бы бороться за то, чтобы сохранить целостность. Она на волоске от того, чтобы разбиться, и отказывается признать это самой себе.

Она по-прежнему ничего не говорит, когда я подъезжаю к парковке своего жилого комплекса и быстро обхожу переднюю часть машины. Я хватаю ее и смахиваю с сиденья в свои объятия. Она нерешительно подкалывает меня, что совсем не поднимает мне настроения.

Обычно в ней гораздо больше борьбы, чем сейчас, и это заставляет меня думать, что она в шоке. О каких бы страхах она мне не рассказала, они парализуют ее.

Нет лучшего места, чтобы отвезти ее, чем мое.

Когда мы добираемся до квартиры, у меня нет плана, и я щелкаю дверью.

Забудьте об обычных проверках. Я интуитивно чувствую, что это место в безопасности, и несу Лейлу в душ. Держа ее рядом, я протягиваю противоположную руку, чтобы включить ручку и нагреть воду.

К тому времени, как я поставил ее на ноги, она перестала дрожать, но ее глаза пусты, и она просто смотрит на воду.

Она вся в крови и знает, что это так. Но всякая искра жизни внутри нее исчезла, как она выглядела до того, как я вывел ее на сцену прошлым вечером. И я знаю, что что бы я ни сказал, она меня не услышит. Она сейчас на это не способна.

Еще больший риск — сдернуть с себя одежду прежде, чем помогу ей раздеться. Я позволил ей уйти лишь на время, достаточное для того, чтобы расстегнуть пуговицу на штанах и отбросить их в сторону. Я следую за ней с рубашкой, пока не оказываюсь перед ней обнаженным, даже без защиты моего обычного ножа.

Засохшая кровь ее подруги застыла на рубашке, и ее трудно снять. Я роняю её на пол, а за ним и ее бюстгальтер, брюки и нижнее белье. И, не думая о ее наготе — даже тот крошечный взгляд, который я позволяю себе, показывает маленькую, но круглую грудь, полные бедра, пышную золотистую кожу — я веду ее в душ и встаю позади нее. Она стоит под струей воды, опустив голову, когда я беру мыло и смываю ее. Взяв на себя смелость намылить каждый дюйм ее рук, подмышек, ног.

— Мне жаль. У меня нет ничего для твоих волос. Я простой человек.

Я провожу куском мыла по ее волосам, но она молчит.

— Извини, если запутается, — закончил я.

Единственное движение, которое она делает, — это протянуть руку, упереться в плитку и слегка оттолкнуться назад, когда я начинаю массировать ее кожу головы.

Приняв душ и очистив ее тело, я отключил струю и подошел к ней, чтобы взять для нее полотенце, капающее на пол. Когда я оборачиваюсь, Лейла уже выходит из душа, и единственное движение, которое она делает, направляется к моей большой ванне. Ее взгляд падает на фарфор, и она молча проводит по нему пальцами.

Горячая вода.

Да, я понимаю.

Не говоря ни слова, я открываю кран, чтобы наполнить ванну горячей водой.

Когда он наполняется примерно на четверть и начинает дымиться, она забирается в воду и садится, обхватив колени руками. Хрупкая. Удивительно видеть ее такой. Она размотана, и ее кусочки разбросаны. Части той маски, которую она собрала вместе, чтобы справиться с самоубийством своей матери и убийством отца.

Это то, с чем никому не следует иметь дело, если только не существует благодати. Я мог бы сказать то же самое о своем воспитании, но я смирился с этим.

По большей части.

— Я оставлю тебя отмокать. Если я могу тебе доверять.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Пожалуйста. Останься.

Для нее это слишком даже спрашивать о таком. Как я могу ей отказать? Хотя это такая интимная вещь. Я сопротивляюсь своему внутреннему дискомфорту, когда сближаюсь так близко с кем-либо, не говоря уже о женщине. Эта женщина, которая более чем способна пробраться мне под кожу и остаться там. Она либо скомпрометирует меня до такой степени, что я никогда не оправлюсь, либо полностью меня погубит.

Но ее нижняя губа дрожит, прежде чем она закрывает ее. А какой у меня еще выбор?

— Габриэль?

Я снова настраиваюсь и забираюсь в ванну позади нее, снова потирая ее плечи, потому что раньше это, казалось, ей помогало.

Проходит много времени, прежде чем катушка внутри нее, кажется, рвется. Лейла двигается, выдвигая ноги и прислоняясь ко мне спиной. Я обнимаю ее, прижимаю ее спину к своей груди, а мой член плотно прижимается к ее заднице, хотя сейчас у меня нет никакого желания секса.

Только эта чертовски странная, некомфортная близость.

— У меня не так много друзей, — шепчет Лейла. — Даже слово друг может быть натяжкой. Тейни и Деван были единственными людьми, с которыми у меня были какие-то постоянные отношения, а теперь ее нет. Что мне остается ещё?

Я молчу и провожу пальцами по ее рукам, чтобы помочь снять напряжение.

— Она умерла, потому что пыталась меня о чем-то предупредить. Кое-что о клубе. — Лейла икает, с удвоенной силой сглатывая звук.

— Она умерла, потому что кто-то выстрелил в нее. К тебе это не имеет никакого отношения, Лейла.

Она прижимается ко мне ближе. Слишком маленькая, слишком нежная. — Все, кого я люблю, уходят, Габриэль. Они исчезают, когда оказываются слишком близко ко мне.

Что я должен делать? Как мне помочь ей, если я чувствовал то же самое всю свою жизнь? Мне удалось создать себе жизнь, в которой я не только не приближаюсь к людям, но и подпускать их к себе становится обузой.

— Светская беседа… это не мое. Но ты так туго завязана, что рискуешь убить себя, пытаясь раскрыть это дело, помимо потери друга.

Мои пальцы блуждают по собственной воле, и она позволяет мне прикоснуться к ней.

— Это , — думаю я, нежно касаясь ее лобкового холмика. Это я знаю, как сделать. Это все, на что я годен — физические отношения.

Я провожу вниз по ее ноге до лодыжки, слегка массируя, прежде чем снова подняться вверх по внутренней стороне бедра. Расширяю ее шире, чтобы дать мне лучший доступ к ее милой маленькой пизде. Для меня она уже мокрая, и я ввожу в нее палец, сгибая его и поглаживая ее внутренние стенки, пока она не стонет.

Это звук послушания.

Она едва осознает, что сделала это, пока не перерастает в хныканье и ее мышцы не сжимаются вокруг меня, удерживая меня на месте. Я вставляю второй палец, чтобы присоединиться к первому, прежде чем поглаживать ее набухший клитор большим пальцем.

— Заставь меня кончить, Габриэль. — она не привыкла просить милостыню. — Пожалуйста. Потрогай меня, трахни меня, заставь меня забыть.

Я так хочу.

Я качаю головой. Возможно, я обычно использую ее в дальнейшем, но часть меня знает, что это непростительно. — Сейчас тебе нужен отдых.

— Если ты не доверяешь мне играть с пистолетом и пить, тогда секс — единственный выход, который я знаю. Я хочу сбежать с тобой, — шепчет она.

Несмотря на мои благие намерения, у меня осталось слишком мало контроля. Я сжимаю круги вокруг ее клитора, чтобы дать ей немного больше трения, и синхронизирую движение с помощью толчка пальцев. Теперь она еще более влажная, задыхающаяся, и еще несколько поглаживаний заставят ее хриплый стон поймать и ее киску сжать в оргазме.

Вода остыла, и мы оба дрожим, когда она спускается с края. Я хватаю ее за подбородок противоположной рукой и нежно поворачиваю ее лицо в сторону, чтобы поцеловать. Мне нужно попробовать ее на вкус. Мне нужно погрузиться в нее и держать ее здесь, со мной.

Моя способность защитить ее зависит от того, смогу ли я сохранить свою репутацию. Но прямо сейчас, с ней?

Я просто мужчина. Слишком изранен внутри, чтобы быть чем-то лучше, чем я есть.

Целовать Лейлу — это все равно, что вскрыть вену и запустить лаву в мой организм.

Она горячее, слаще, живее любого наркотика или алкоголя.

Я привык к покорным женщинам, подчиняющимся моим прихотям и доверяющим мне свое удовольствие. И все же есть в Лейле что-то такое, что отличает ее от обычного типажа. Может быть, потому, что она создала из себя Доминанта. Она никогда не играла в клубе и развивала свою индивидуальную сцену только с теми партнерами, которые считала подходящими.